Давно я мечтала стать актрисой, но родителям об этом говорить боялась. Я знала, что они будут категорически против. Поэтому, чтобы их не огорчать, я весь год готовилась с репетиторами в Институт иностранных языков им. Мориса Тореза. И только весной я объявила о своем намерении поступать в театральный. Как я и предполагала, родители настойчиво пытались отговорить меня от этой затеи. Но в данном случае я была неумолима и настояла на своем. Я подала документы во все театральные вузы, которые тогда были в Москве. Впрочем, так делали все абитуриенты. В результате – ГИТИС, нынешний РАТИ.

Знаю точно, что отец не хлопотал за меня, да и родителей в это время не было в Москве. Они уехали с театром на гастроли. Впрочем, может быть, свою роль сыграла известная фамилия – не мне судить. Но я поступила и была счастлива. Потом уехала отдыхать. Лето пробежало быстро. Саша в институт не поступил, да это и было понятно. Учился плохо, практически не готовился. Насколько я помню, он пытался поступить в МАИ. Все это время мы с ним почти не общались. Наступила осень. Я начала учиться в ГИТИСе, чем очень гордилась, а Саше предстояло идти в армию. В последний день перед отъездом он мне позвонил и предложил встретиться. Помню, встреча была короткой. Сказала ему, что я теперь студентка и должна много заниматься, что наши пути разошлись, и школьный роман кончился. Помню его растерянные глаза… Но мне тогда было безразлично: мне казалось, что впереди у меня яркая, красивая, безоблачная жизнь, в которой этому простому мальчику не находилось места. Потом я поняла, что поступила жестоко, но тогда я была молода, решительна и принципиальна.

До сих пор, когда я вспоминаю об этом, мне становится стыдно. В дальнейшем Сашина жизнь не сложилась. В институт он не поступил. Одноклассникам рассказывал, что после армии попытался попасть в ГИТИС на актерский, чтобы быть поближе ко мне, но ничего из этого не вышло. Несколько раз был женат, увлекался спиртным. Умер в доме своей сожительницы от сердечного приступа. У него осталась дочь. Вот такая грустная история.

Еще хочу рассказать о своих спортивных увлечениях. Надо отдать должное моему отцу, он привил мне любовь к спорту. С раннего детства бабушка возила меня в Лужники заниматься фигурным катанием. Затем были лыжи, плавание. А живя с родителями, я увлеклась конным спортом. Мне нравились лошади, и этот вид спорта был окутан для меня каким-то ореолом романтики. С трудом, но я все-таки поступила в конноспортивную школу при спортобществе «Урожай». Она находилась на Беговой улице, недалеко от ипподрома. Несмотря на то, что в нашей группе было всего две девочки, мы, наравне с мальчишками, ухаживали за лошадями, чистили конюшни. К каждому спортсмену была прикреплена лошадь, за которой надо было ухаживать. Работа эта мне очень нравилась, а вот с тренировками было трудно. Как говорится, «не пошел» у меня этот спорт! Я часто падала, ушибалась. Один раз при падении разорвала себе связку на ноге.

На одном из приемов, посвященных какой-то торжественной дате, папа познакомился со знаменитой наездницей Еленой Петушковой, тогдашней звездой этого вида спорта. Кажется, она была даже олимпийской чемпионкой. Папа рассказал ей о моей страсти и о моих трудностях. И она посоветовала отцу отговорить меня от этого занятия. Почему-то она отрицательно отзывалась о женщине на лошади, убеждая, что это далеко не безопасно для женского здоровья. Не без сожаления, но я оставила свои тренировки.

Шло время, и я постепенно привыкла к новой жизни – жизни с родителями. В общем-то жили дружно, хотя с мамой часто бывали стычки. В основном, это касалось уборки в моей комнате. Когда я переехала, мне выделили папин кабинет. Там стояли раздвижная кушетка, письменный стол и пианино, приехавшее со мной с Саввинской набережной. На стенах висели полки с книгами. В этой небольшой комнате я ухитрялась устраивать большой бардак. Мама моя, довольно вспыльчивая, но отходчивая женщина, орала на меня довольно часто. А вот папа, напротив, за всю нашу совместную жизнь ругал меня всего один раз. Помню, что я нагрубила ему, но было достаточно, чтобы я запомнила это надолго.

А вот чтобы родители ругались между собой, я не помню. Может и были какие-то разбирательства, но никогда – в моем присутствии. Думаю, что мои родители были счастливы в этой квартире. А вместе с ними и я. Ведь впереди у меня открывалась целая жизнь…

Наш роман с моим однокурсником Юрием Титовым длился долго, около двух лет. Мы ругались, расставались, снова мирились и снова ругались. Но нас влекло друг другу с непреодолимой силой. Мои родители были немного обеспокоены, так как не хотели, чтобы я рано выходила замуж, тем более за студента. А роман набирал обороты и рос, как снежный ком.

Когда мы окончили институт, наш худрук Владимир Андреев, уже тогда возглавлявший театр им. Ермоловой, взял в свою труппу несколько человек с курса. В их числе была и я. Юре же, несмотря на его несомненную одаренность, в московский театр устроиться не удалось. Его взяли в Ногинский драматический театр. Это был сильный профессиональный коллектив, с хорошими традициями. И Юру там сразу же завалили работой. Наша любовь была в полном разгаре. Но в июне Ермоловский театр отправился в Сибирь, в Кемерово и Томск, на двухмесячные гастроли. Пришлось мне расставаться с возлюбленным, и поездка эта была безрадостной. Кемерово произвело гнетущее впечатление. Поселили меня в гостинице вместе с работниками технических цехов театра. Я никого не знала, жила одна в номере, который напоминал узкий и длинный склеп. Находился он на первом этаже, и, как сейчас помню, стояли там только кровать, стол, стул и умывальник. Мне было очень грустно, тоскливо. И я написала письмо домой, родителям, в котором, как ребенок, который просит маму забрать его из садика, умоляла забрать меня с гастролей.

Но постепенно командировочная жизнь налаживалась: меня ввели в массовые сцены каких-то спектаклей, я познакомилась с артистами, тоска уходила. И я забыла о письме, которое отправила сгоряча. А вскоре гостиничный портье передал мне ответ на него. Я пришла в свой номер и села читать. Это было письмо отца. Привожу его полностью.

Дорогая доченька! Ну, здравствуй!

Тяжеловато тебе… Я понимаю, но, что поделаешь, такая наша актерская жизнь. Хорошо, что сразу тебе показалось нелегко, – когда начинаешь с легкого, то потом с иллюзиями бороться трудно. Мы с мамой тебе говорили, что эта профессия требует особого напряжения, отдачи сил, духовных, физических и, конечно же, творческих. Нужны крепкие нервы и ясная голова. Мне думается, что все это у тебя есть.

Самое пагубное в творчестве, особенно для начинающего, – это легкий успех или видимость успеха. На моей памяти таким людям ничего путного в искусстве не удавалось. В театре или кино лучше начинать с азов, с самого маленького… Не рвись в облака, стой покрепче на земле, и она одарит тебя.

Бори в себе зависть, недоброжелательность к товарищам. Это яд для любого творческого организма. Как говорил Станиславский, «люби искусство в себе, а не себя в искусстве».

Ну, хватит, наверное, проповедей. Тебе осталось совсем немного потерпеть, хотя не понимаю, как это можно скучать. Сколько всего прекрасного: люди, природа, книги, науки, самоусовершенствование в профессии – займись хотя бы речью, голосом или поработай над каким-нибудь отрывком любимого автора. Подготовь себя физически: у тебя, например, слабовата реакция, замедлена несколько. Поработай над ней. Упражнения на внимание, упражнения на память… Ох, как это важно! Этим нужно заниматься каждый день, да и не только, разумеется, этим. Ты сама прекрасно знаешь, какой огромный комплекс необходимых занятий и упражнений.

Вначале будет тяжело, потом привыкнешь, а потом будешь ощущать радость и необходимость этого. Прекрасные результаты не заставят долго ждать. Поверь мне.

Я все время страдаю от того, что ты совсем забросила английский язык. Выучивать хотя бы фразу в неделю, хотя бы транскрипцию по словарю. Сейчас без языка нельзя, это – огромный тормоз и, если хочешь, – в творчестве.