Еще мы с подружками любили играть в куклы. А недалеко от дома находилась швейная фабрика, куда мы с девочками бегали. Дотягивались до окон цеха, где кроили и шили, и кричали: «Тетенька, дай тряпочек!» И работницы просовывали в окно разноцветные лоскутки, оставшиеся после раскроя одежды. Из этих лоскутков мы и шили платья для своих кукол.

Иногда папа приходил на Саввиновскую с кем-нибудь из своих друзей. Помню, несколько раз там бывал Евгений Яковлевич Весник. Однажды они пришли в небольшом подпитии, и Весник подарил мне замечательный чайный сервиз для кукол. Я обалдела от такого подарка. Бабушка сразу накрыла на стол. Посиделки продолжались допоздна. А в другой приезд папы с Весником мне подарили набор немецких елочных украшений. Игрушки были необыкновенной красоты. До сих пор некоторые из них у меня сохранились. Вообще, надо заметить, я не была избалована вещами. Игрушки были самые простые, за исключением куклы – негра в красных шароварах и такой же жилетке, с бусами на шее и серьгами в ушах. У негра закрывались глаза, и он говорил «мама». Этого негритенка и еще одну куклу с закрывающимися глазами мне подарили бабушкина двоюродная сестра Мария Борисовна Ковригина с ее мужем дядей Женей. Что касается одежды, то все перешивалось из маминых платьев. А когда родители поехали с театром на гастроли в Париж, они привезли мне мои первые колготки. Они были эластичные, красного цвета. Я очень обрадовалась этому подарку. Такие колготы были только у Аллы Семеновой, дочки дипломата. Бабушка сразу спрятала колготки в шкаф и разрешала надевать их только по праздникам.

Почти в восемь лет я пошла в школу. Школа № 51 находилась недалеко от дома. Помню свою первую учительницу Лидию Сергеевну. Так как я очень старалась, она ставила мне одни пятерки (теперь я думаю, что с натяжкой). Первый класс закончила отличницей. Таких нас было только двое: я и Надя Дыхова. А во второй класс к нам пришла новенькая, звали ее Наташа. У Наташи была необычная фамилия – Фланчик. Девочка была высокая, сутулая, в очках. Училась она очень хорошо, и поначалу я ее за это невзлюбила. У Наташи Фланчик были одни пятерки, а у меня уже стали появляться четверки. Жила Наташа с родителями в большом девятиэтажном доме рядом с нашим. Этот дом после войны построили пленные немцы. Родители ее работали на заводе и от завода получили комнату в двухкомнатной квартире. В другой комнате жила соседка с сыном. Очень мне хотелось быть снова отличницей, но никак у меня это не получалось. Я завидовала Наташке и ее дневнику с круглыми пятерками.

Поскольку жили мы в соседних домах, то в школу и из школы частенько ходили вместе. Наташа Фланчик оказалась очень доброй и отзывчивой девочкой, и мы постепенно сдружились. Когда нас приняли в октябрята, класс разбили на «звездочки». Я оказалась командиром «звездочки», в которой была и Наташа. И это нас сблизило еще больше. Что только мы ни придумывали с нашими ребятами: и конкурсы, и праздники. Зимой вместе катались на санках, на коньках. А отметки мои становились все хуже. В дневнике стали появляться тройки, а Наташа стабильно держала планку отличницы. Но это уже не мешало нашей дружбе. И когда я перешла в другую школу, мы продолжали дружить. Дружим и сейчас, хотя у каждой своя судьба и свои семьи.

С большой любовью я вспоминаю свою первую школу и своих первых учителей. Мама с папой уже жили в Новых Черемушках, где они получили двухкомнатную квартиру от театра, но регулярно меня навещали. Я привыкла жить без родителей и совершенно без них не скучала. Свою бабушку Марию Васильевну Каратаеву я считаю второй мамой. Она была очень близким мне человеком. Учителя в школе общались только с Марией Васильевной, она ходила на все родительские собрания. Педагоги знали, что у Леночки Папановой родители – артисты, и что живут они отдельно. Больше о них никто ничего не знал. И только в 1963 году, когда на экраны страны вышел фильм «Живые и мертвые», все узнали, что генерала Серпилина играет мой отец. На меня в школе стали обращать внимание. С последующими фильмами популярность актера Папанова стала возрастать, а я все больше комплексовала. Мне казалось, что со мной дружат из-за отца. Что благодаря ему я получаю хорошие отметки. Что когда со мной разговаривают, то в первую очередь видят во мне дочку известного артиста, и эти первые плоды славы мне не очень нравились. Но сама для себя я уже решила, что буду актрисой… И я стала действовать. Уговорила Наташу Фланчик пойти со мной записаться в Народный театр Дома культуры «Каучук». Но туда нас не приняли, а посоветовали пойти в кружок художественного слова. Там я познакомилась с Альбертом Дмитриевичем Иловайским. Он был актером Центрального детского театра и руководил этим кружком. До сих пор остались в памяти те стихи, которые я учила в кружке. Нам с Наташей нравилось ходить на репетиции, выступать на различных праздниках, в концертах художественной самодеятельности. Все это очень увлекало, и решение стать актрисой окончательно созрело. Между прочим, в ДК «Каучук» до войны в Народном театре занимался мой отец. Такое вот стечение обстоятельств.

В шестом классе к нам пришел второгодник Володя Крутов. Естественно, учился он отвратительно, больше пропадал на улице и был отпетым хулиганом. Но все это не могло повлиять на мои чувства к нему. Я влюбилась. Я ходила в школу только из-за Володи, и когда его не было, день для меня был потерян. Чтобы понравиться Володе, я начала подкрашиваться. Это заметила учительница биологии и вызвала бабушку в школу. Она рассказала ей о своих подозрениях по поводу моих чувств к второгоднику Крутову. И, конечно, о том, что я начала краситься. Сейчас это совершенно не понятно современному подростку, но тогда нравы в школе были очень строгие. Слава Богу, моя бабушка была умным и тактичным человеком. Она побеседовала со мной по душам и попросила больше не краситься. Я выполнила ее просьбу, но это не изменило моих чувств к Крутову, а тот обращал на меня внимание не больше, чем на остальных девчонок. С горя я решила попробовать курить. Естественно, подруга Наташа была в курсе всех событий. Я воровала у дедушки сигареты, мы с Наташей ходили гулять по близким улицам. Я доставала сигареты, спички и закуривала. Мы шли, разговаривая про мою любовь, я чувствовала себя очень несчастной. Но с сигаретой – уже взрослой. И мне это очень нравилось.

А когда я училась в седьмом классе, бабушке и дедушке дали отдельную однокомнатную квартиру. К тому времени и родители получили от театра трехкомнатную квартиру на улице Алексея Толстого. На семейном совете было решено, что я буду жить с ними. Мне было 14 лет, и я расставалась со своим детством, которое было очень счастливым. Я любила нашу коммуналку, любила соседей, которые мне стали как родные, любила свою школу и своих друзей. И мне было невыразимо грустно покидать эту квартиру на Саввинской набережной в доме № 5.

Поздний вечер. Я, школьница, сижу, делаю уроки. Открывается дверь: приходят после спектакля уставшие мои родители. Проходя по коридору, отец на минуту заглядывает в мою комнату, интересуется, как дела в школе. На заверение, что все нормально, довольно говорит: «Молодец, молодец, старайся!» А выходя из комнаты, восклицает, подражая дедушке Диме: «Неужель не послушает!» Через некоторое время родители на кухне пьют чай и разговаривают о театре, о прошедшем спектакле, о последних театральных новостях. А я, продолжая делать уроки, одним ухом ловлю, о чем идет разговор. А как же! Мне безумно интересно, ведь я втайне от родных мечтаю стать актрисой! Разговоры долгие – спать ложатся за полночь. Все в доме затихает. А для меня все еще звучат эти волнующие имена: Миронов, Васильева, Аросева, Менглет, Ткачук… Фамилии знаменитых и любимых актеров дорогого мне Театра Сатиры, где с августа 1948 года начал служить мой папа.

В то время как отец туда пришел, театр был уже широко популярен, так же, как и его ведущие артисты. Многие из них блистали на эстраде. Это были Поль, Хенкин, Лепко, Курихин, Слонова, Зверева, Милютин и другие. Все эти звезды отнеслись к Папанову равнодушно, как к очередному молодому актеру, пополнившему труппу. Но, сознавая, что он артист характерный и вполне способен претендовать на их возрастные роли, не очень-то давали ему ходу. Стареющие знаменитости держались на своих позициях крепко. Поэтому первое время уделом отца были массовки и эпизодические роли. Однако папа считал мэтров своими учителями. Мама, которая спустя год вернулась из Клайпеды и также поступила в Театр сатиры, рассказывала, что когда отец не был занят в спектакле, он частенько стоял за кулисами и наблюдал за работой «стариков». Больше всех он любил Владимира Яковлевича Хенкина. Это был блестящий, необыкновенно талантливый артист. Он сумел стать королем эстрады, обладая крупным речевым дефектом – он не выговаривал буквы «Р» и «Л». Его подражатели старались не выговаривать эти буквы, но у них все оказывалось не смешно, а скорее грустно, потому что они использовали чужой прием, скрывая за этим собственную заурядность. Владимир Яковлевич сразу приметил молодого, долговязого и необыкновенно способного артиста. Папе посчастливилось играть с Хенкиным в одном спектакле. Это был старинный водевиль Ленского «Лев Гурыч Синичкин». Сначала папе досталась крохотная роль Нептуна. Но он и к ней подошел серьезно, нашел красочку, изобразив своего персонажа подвыпившим. Позже он сыграет в этом спектакле еще две более значительные роли (помощника режиссера и директора театра Пустославцева).