Во всем этом святыню вашу, когда вы из Снагова приезжали ко мне в Драгомирну, я нелицемерно со всяким дерзновением по должности моей обличал духовно, но ничего не достиг. Ибо хотя святыня твоя после обличения моего, Бога призывая в свидетели, и обещала во всем исправиться, но обещание то было дано из одного лишь притворства, а не по самой истине христианской. Обещанию этому я отнюдь не поверил, но счел его за ложь и не только в душе моей тайно держал неверие мое, но и в лицо святыне твоей сказал, что я такому твоему обещанию нисколько не верю. И в этом я не ошибся. Потому что, воистину, не только никакого исправления не последовало за моим любовным обличением твоей святыни, но ты еще и в худшем преуспел. Ибо по прошествии некоторого времени дошел до меня слух, что святыня твоя всякие способы употребляет и обращается к славным и могущественным лицам для того, чтобы взять первенствующий в Молдавской земле преславный и пребогатый монастырь Тисман. И настолько этот слух поразил мою душу язвой печали и сожаления о святыне твоей, что от нестерпимого страдания и печали сердца моего начал я о вас помышлять следующее.

Святыня твоя по неистовому желанию тщетной славы и по ненасытной и сребролюбивой страсти к собиранию денег, не исследуя уже более ни разума Божественного Писания, ни учения святых отцов, но, упомянутыми страстями помрачив и смежив душевное око, без всякого рассуждения слепо ввергает себя и следующих за тобой в пропасть крайнего и окончательного твоего и братии твоей душевного и телесного разорения. И бурю нестерпимых бед и искушений, ненависти и зависти и восстания со стороны всех ты сам на себя добровольно воздвигаешь, нисколько не рассуждая, какой конец за этим делом последует. И от великого о вас сожаления я и братьям некоторым, единодушным со мной, многократно говорил, что диавол проклятый, завидующий спасению рабов Божиих, изобрел во вред отцу Феодосию эту кознь, при помощи которой не только душу его, но и жительство всего его собора окончательно разорит и по Божию попущению воздвигнет на него такие страшные гонения, что и с земель этих совсем истребит их жительство. Что на самом деле и последовало. Потом возникли и некоторые другие причины полного разорения жительства вашего, как вы мне сообщили.

Первопричина же разорения жительства вашего в здешних странах заключается в том, что вы начали столь великое дело без совета. Потому что, если бы у святыни вашей по благословной причине — из-за вреда, который претерпевали вы в Снагове от воздуха, — и возникла необходимая нужда просить для жительства своего другие обители и вы, зная свою меру, искали бы обители, подобные Снагову, то сердцеведец Господь, видя вашу нужду, вложил бы в сердце властям дать вам со всякой радостью такую обитель для пребывания вашего. А так как вы, меру свою превосходя, искали первенствующей обители, последовало то, что последовало.

По переселении же вашем отсюда в свое отечество, в той обители (которую вы уподобляете Святой Горе Афонской), которая дана вам богоуправляемой властью, вы воистину могли бы с братией проводить жизнь в крайнем безмолвии, бегая и удаляясь от всех попечений и молвы этого мира, если бы у святыни вашей была истинная ревность Божия к спасению. Но по крайней мере теперь управляет ли святыня ваша братией с кротостью, смирением и отеческим милосердием, чтобы окаянная моя душа, слыша это, могла бы получить хотя малейшую отраду и некое извещение о том, что святыня ваша управляет братией по воле Божией и по разуму святого Евангелия? Но увы мне, увы мне! Поистине даже и теперь не сподобляюсь я хотя бы отчасти услышать эту многожеланную мне весть, но слышу только всё противоположное. Потому что многие ваши братья, уйдя от вас, по совести мне сообщают, что из-за безмерной жестокости вашей не могут у вас жить, ибо не удостаиваются они вас любить, как отца своего премилосердного, но боятся и трепещут, как некоего страшного и прежестокого мирского властелина. Ужасаются они и наказаний ваших, не иноческому чину, но мирской власти подобающих: уз, цепей, мрачных затворов, грозных и меру терпения превосходящих наглых укоризн и прочих подобных жестоких наказаний. А потому, убежав от вас на свободу, они считают, что убежали от некоего страшного пленения и порабощения, и возвратиться к вам не смеют, хотя и много я их увещеваю. Ведь если бы вы всегда управляли ими с кротостью, смирением и отеческим милосердием, то они после ухода своего от вас вновь с неизреченной радостью возвращались бы к вам, как к своему прелюбимейшему и чадолюбивому отцу. А так как они не имеют ни малейшей надежды на милосердное ваше управление ими, то, как овцы без пастыря, в чужой стране пребывают не без печали душевной.

Отец Феодосий, если бы вы по истинной ревности Божией стремились к безмолвию, то могли бы с братией в обители вашей при помощи благодати Божией упражняться в совершенном безмолвии, удалении от всех попечений этого мира, келейном пребывании в трезвении и внимании умном и в непрестанном призывании Господа Иисуса, то есть в священной и сотворяющей Богом молитве, умом в сердце совершаемой, — словно во втором раю и пустыне Иорданской. Пищу свою и одежду имели бы от приходов монастырских, от мельниц, пасек и милостыни, по Божию Промыслу посылаемой христолюбцами, так что вы не знали бы никаких попечений этого мира.

Но где у вас такая ревность? Где такое внимание к своему спасению? Где истинное желание упражняться в непрестанной молитве? Где исходящее от всей души усердие к тому, чтобы бежать от молвы и попечений этого мира и пребывать в крайнем безмолвии? Ничего такого в святыне твоей я не вижу. Но вижу, что происходит, как полагаю, по наваждению вражескому, всё противоположное: молва и попечение, устроение скитов, а вернее сказать, хуторов, прилежное попечение о размножении различного скота, частые, без всякой необходимой причины и предолговременные ваши отъезды из обители и оставление братии, из-за чего в отсутствие настоятеля бывает такое разорение душам братьев, что выразить невозможно. Ведь если бы в душе вашей было истинное желание понуждать себя от всего сердца и души к упомянутым благим деланиям, то вы стремились бы в обители и в келии, как в гробе, пребывать безвыходно, день и ночь непрестанно заботясь о своем и братьев своих спасении. А поскольку для святыни твоей самое любимое — частые и долговременные выходы из обители, сопряженные с немалым разорением души твоей и душ братьев, то зачем и пишете мне всуе, как малому и несмысленному отроку, о ревности вашей к безмолвию, молитве и к книгам отеческим? Я, отец святой, не на слова, но на плоды ваши взираю и от плодов по заповеди Господней (см. Мф. 7, 20) познаю, что слова ваши с плодами отнюдь не согласны, но в них одно только притворство, а не самая сущая, истинная, от внутреннего расположения душевного бывающая Божия ревность к упомянутым благим деланиям и к книгам отеческим.

Все, что я до этого места написал святыне твоей, написал не с той целью, чтобы вас осудить, да не будет этого. Ибо верую и исповедую, что один есть истинный и праведный Судия живых и мертвых (см. Деян. 10, 42) — Христос Бог наш, Который и воздаст каждому по делам его (см. Мф. 16, 27; Рим. 2, 6), и что осуждающий ближнего своего власть Христову себе присваивает. Но я с тем намерением это написал и по любви Божией со всеми подробностями, как в зеркале, святыне вашей показал, чтобы было ясно, что не я по упомянутой причине союз любви со святыней вашей с моей стороны окончательно разорвал, но святыня ваша: вы союз искренней вашей, как пишете, ко мне любви с вашей стороны всесовершенно разорвали с того времени, когда добровольно данный вами пред Богом обет советоваться со мной совсем попрали и отринули от души вашей, — и даже до нынешнего дня.

Любовь мою духовную, которую я к вам имел по Богу, когда вы еще пребывали в Цыбуканах, ту же самую имею по благодати Божией и ныне, но только в действии своем она изменилась. Тогда я вас любил как истинного раба Божия и последователя душеспасительных Его заповедей, и радовался душой, и прославлял Бога за ваше духовное преуспеяние во всех благих делах. Ныне же, после отвержения вами данного пред Богом вашего обета, я из глубины души моей воздыхаю о вашем душевном состоянии, и плачу сердцем, и рыдаю, и всеусердно молю премилосердного Бога, дабы Он, хотящий, чтобы все спаслись и получили познание истины (см. 1 Тим. 2, 4), благодатью Своей коснулся души вашей, и подал ей во всем всесовершенное исправление, и возвратил всемогущей Своей силой в первое, и более того — в несравненно лучшее состояние и духовное во всех благих делах преуспеяние.