— Ты, я вижу, знаешь что это, — обратилась майор к напарнику.

— Да, это… — тут он снова повторил неизвестное слово, звучащее примерно как “pervah”, — Дистиллированный этанол. Пивал такое однажды, еще в бытность черным декером, с ребятами из восточных районов Магны. Тогда же и слову научился. Жаль, что только этому.

Он поднес стопку к губам и выпил содержимое залпом. Закашлялся, ударил себя в грудь, развеселив тем остальных собравшихся. Староста повернулся к жителям деревни, недолго говорил им что-то, улыбаясь сквозь усы. После чего поднял в воздух свою стопку, его примеру последовали остальные. После чего он выкрикнул одно подхваченное хором голосов слово и так же как Роланд, опрокинул в себя этанол.

Мари решила не отставать. Но, стоило только первой капле коснуться ее языка, как она осознала глубину своей ошибки. Жидкость жгла нещадно и только насилу она проглотила ее, чтобы не оскорбить хозяина, чувствуя, как горлу подкатывает ком тошноты. И стоило ей только опустить стопку на стол, как хозяйка, перегнувшись, снова наполнила ее до краев из массивной оплетенной бутыли.

Когда настало время, вторая порция этанола показалась не такой ужасной. Третью же майор выпила, даже не поморщившись. Беленые стены дома и лица крестьян поплыли вокруг нее в медленной круговерти. Обитатели пустоши, тем временем, казалось, уже почти забыли о пришельцах извне, и громко говорили между собой, часто взрываясь смехом. Гостям, чувствующим себя чужими на этом празднике в их честь, не оставалось ничего, кроме как немо смотреть по сторонам. Именно тогда, глядя на девушку, встретившую их с хлебом, Мари вспомнила, где видела ее раньше. В симуляции, что прислал ей Никита, она играла роль одной из жриц храма. И теперь, озаренная это догадкой, она присмотрелась к остальным, и осознала, что многих из собравшихся она встречала уже в том видении. Разве что староста в нем усов, и носил величественные белые одежды, а не запятнанную рубаху. Значит, беглец бывал уже здесь, и скорее всего не раз, раз успел запомнить живущих здесь. Жаль, нельзя было расспросить их, показать им фото подозреваемого. И все же она попробовала.

— Вы не знаете Никиту? Никита, — медленно, по слогам произнесла она его имя, как если бы это могло сделать сказанное яснее.

На мгновение голоса затихли, затем взорвались с новой силой, теперь обращенные к непонимающему майору, причем интонация многих из них была вопросительной. И все же, это можно было считать успехом — она получила несомненное подтверждение, что деревню действительно посещал беглый декер. Неясно было, правда, что дало ей это знание, кроме дополнительной уверенности, что она на верном пути.

За окном стемнело и, один за другим, пирующие начали расходиться по домам. Староста шумно отодвинул стул, жестом позвал гостей за собой. Они последовали за ним на подгибающихся, непослушных ногах, пока тот не остановился у небольшого домика с темными окнами.

— Ночлег, — предположил Роланд.

— Это хорошо. Я бы не против переночевать в нормальной постели. После койки в кроулере у меня все тело ломит.

Освещая себе путь предложенной старостой свечой, они вошли внутрь.

— Да, кажется, они не вполне правильно поняли наши отношения, — сказал напарник, глядя на единственную, не такую уж широкую кровать, — Я тогда пойду в машину.

— Погоди, — Мари схватила его за руку. И замолкла в неуверенности, не зная, что сказать дальше. И решила, в конце концов, что слова на самом деле не нужны. Поставив свечу на окно, она обернулась к Роланду, подошла к нему вплотную, заглянула в глаза. В них читались сомнение, надежда. Сменившиеся в один миг спокойной радостью, а вслед за ней — блаженной пустотой, когда Мари наклонилась к нему и поцеловала упоенно и нежно.

— Надо оставить им что-нибудь, — задумчиво сказала Мари, пытаясь вспомнить ритуальный обмен в храме из видения.

Еще до рассвета их разбудил крик петуха. За ночь отдохнуть почти не вышло, и алкоголь до сих пор еще до конца не выветрился, но какое-то шестое чувство подсказывало майору, что не следует злоупотреблять гостеприимством. Потому, одевшись, они вернулись в кроулер.

— Согласен. Я думаю, им не помешали бы лекарства. Но для этого нужно было бы перевести инструкции. Так что это отложим до следующего раза. Можно просто дать немного сухпайков из припасов.

— Как вариант. Я еще думала о каких-нибудь инструментах, но не знаю, что им нужно, да и объяснять опять-таки проблематично. Ладно, ограничимся пока едой. Хотя у них с этим проблем вроде бы нет. Но сойдет в качестве символического жеста.

Несмотря на серый ранний час, деревня уже оживала. Правда старосты, которому она хотела передать прощальные дары, нигде не было видно. Остановив босую девочку лет двенадцать, которая с ведром шла к колодцу, майор, не имея других способов выразить мысль, картинно оглянулась по сторонам и пальцем изобразила над губой усы. И была почти удивлена, то ли своими актерскими талантами, только сообразительностью ребенка, потому что та кивнула и бросилась с места, размахивая ведром. Через несколько минут она вернулась, ведя за собой старосту. Тот быстро понял ситуацию, принял охапку серебристых упаковок в подвернутую рубаху и жестом попросил путников подождать немного. Исчез ненадолго, но вскоре вернулся, с несколькими людьми, из тех, что были на вчерашнем застолье, половиной ковриги хлеба и матерчатым свертком покрытм жирными пятнами, с приятным, дымным запахом.

— Спасибо, — сказала Мари с поклоном, надеясь, что он поймет ее интонацию. Он, кажется, понял, бросил что-то благодушно-небрежное на своем языке. И когда машина двинулась с места, вместе с остальными с минуту еще махал вслед удаляющемуся кроулеру.

По долгу службы, майор несколько раз навещала коммуны расположенные вокруг Магны. И никогда не могла воспринять их обитателей всерьез. Их демонстративная независимость и “жизнь в гармонии с природой” казалась не более чем игрой. Как бы они не отрицали современное общество, они все же полагались на него. Многие пользовались его благами — электричеством, Сетью, машинами. Даже строгие насчет этого секты обычно все же обращались к цивилизации, когда другого выбора не оставалось, когда перед ними вставало нечто, с чем они не могли справится сами, будь то серьезная болезнь или серьезное преступление. У них всегда была страховка. Но живущие в пустоши могли действительно положиться только на себя. И тем вызывали уважение Мари и чувство неясной близости к ним, родственности духа. В городе она была тем к кому обращались, когда нужно было решить проблемы, которыми никто другой не хотел заниматься. В этом была мудрость цивусов — умении свалить свои проблемы на кого-то другого. Но обитатели пустоши со своими бедами разбирались сами. И в этом была их мудрость. Когда она высказала эту мысль Роланду, тот, во-первых, удивился, услышав что-то столько нехарактерно абстрактное от майор. Во-вторых, хмыкнул.

— Да как сказать. Ты же понимаешь полезность специализации и распределения в полицейской работе. В остальном обществе это работает точно так же.

— Я не о том, — мотнула головой Мари, — А о… Даже не знаю как сказать. Взрослости, что ли. Индивидуальной ответственности. Надо это додумать.

И она думала, а дорога все летела им навстречу. Вдалеке теперь время от времени виднелись дымы других деревень, золотились другие поля. Но теперь майор гнала мимо не останавливаясь. Чем ближе они подъезжали к границе старой империи, тем реже попадались признаки жизни, а вскоре исчезли вовсе.

За несколько километров до границы, перед ними открылось поле боя, тянущееся в обе стороны до самого горизонта. Лунный пейзаж воронок, усеянный неузнаваемой, искореженной сгоревшей техникой. Дозиметр кроулера, до того молчавший, по мере приближения начал испускать все ускоряющиеся щелчки, слившиеся постепенно в мерное гудение. Мари хотелось как можно быстрее оставить позади проклятую землю, но по взрытой, разбомбленной дороге приходилось продвигаться осторожно, избегая оставленных снарядами кратеров, объезжая очаги особенно жесткого излучения и малозаметные, утопленные в землю неразорвавшиеся бомбы. Все это время волнуясь насчет мин, способных в одной мгновение отправить их в небытие.