IV.

   Возвращаясь обратно по Невскому, Покатилов мог на свободе обдумать свою встречу с родными. Чорт его дернул давеча отрекомендоваться этому дураку Симону Денисычу, а потом нужно было непременно тащиться с этет отель "Дагмар", чтобы выслушивать колкости Калерии Ипполитовны. Maman уже успела надуть ей в уши, а сестрица не такой человек, чтобы по воспользоваться удобным случаем и не кольнуть.   -- "Своя газета"!.. Что же, дайте время, будет и у нас своя газета,-- бормотал про себя Покатилов, шагая по мокрой панели.-- Мы не то, что Брикабраку, а и Котлецову нос утрем... да!..   Где-то пробило десять часов; Покатилов даже выругался, что так долго засиделся у родственников; главное, и сидеть-то не стоило. Он теперь припоминал давешнюю болтовню зятя, а потом свой разговор с сестрой и все-таки не мот понять, зачем они приехали в Петербург. Калерия Ипполитовна не такой человек, чтобы напрасно тащиться за пять тысяч верст; или у них дела совсем плохи, или что-нибудь затевается. Невский уже начинал заметно пустеть. Свет и движение сосредоточивались только на пространстве между Полицейским и Аничковым мостами; магазины были освещены, как волшебные фонари, по панелям торопливо сновала взад и вперед специально-ночная публика, по торцовке экипажи катились уже не сплошным рядом. Александринский театр был ярко освещен; у подезда полукругом стояли кареты и крытые экипажи: сегодня шла свеженькая пьеса моднаго драматурга. Покатилов любил именно это переходное время от вечера к ночи, когда весь Петербург отдыхает от дневной сутолоки и когда жизнь сосредоточивается по заветным уголкам. Если днем трудно разобраться в общем смешении языков, зато теперь подразделения и группы точно были отцежены, как сортированное зерно; всякий спешил в свой угол, к своим, оставив на улицах, в театрах, трактирах и других веселых местах только свои подонки. Покатилов любил проводить это время на улице; если не бывал в театре, гулял по панелям Невскаго, заходил в Пассаж, куда-нибудь в трактир и т. д. Своеобразная жизнь улицы всегда интересовала его, и он чувствовал себя здесь необыкновенно хорошо. Теперь он испытывал настоятельную потребность немного освежиться и направился в Пассаж, наверх, где подавали отличное пиво и можно было наблюдать самую разношерстную публику.   Поднявшись по боковой лесенке во второй стаж, Покатилов долго стоял на площадке над входом в Пассаж и смотрел вниз, где толпой двигалась специально-пассажная публика: какия-то подозрительныя барыни, самыя темныя личности в цилиндрах и моноклях, молодые чиновники, пьяные купцы, редкие покупатели и т. д. Затхлый воздух был насыщен пылью и запахом газа; лихорадочно стучали сотни швейных машин, точно пульс безнадежнаго больного, из окон и форточек второго этажа выглядывали девочки-подростки с бледными, утомленными лицами и с кем-то пересмеивались; толпы столичных молодых людей бродили по галлереям второго этажа, нахально заглядывали в окна, останавливались и делали какие-то таинственные знаки по направлению отворявшихся форточек.   В ресторане шла, по обыкновению, жестокая игра на знаменитых двенадцати бильярдах, щелкали шары, раздавались возгласы игроков, маркеры, с "машинками" в руках, выкрикивали число очков; пестрая картина уличнаго ресторана, как флером, была затянута волнами табачнаго дыма. Публика распивала пиво за мраморными столиками, в двух-трех местах пестрыми пятнами выделялись женския фигуры; слышался пьяный смех, вскрикиванья, и все это тонуло в общем гуле "работавшаго" Пассажа.   -- Ах, ты здесь,--проговорил голос за спиной Покатилова, и знакомая рука ударила по плечу.-- А мы ждали тебя в "Старом Фениксе"... Вот и капитан, хоть спроси его. Ну, куда сегодня отправимся?   Это был Павел Павлин Бодяга, секретарь "Искорок; рядом с ним стоял "капитан", средняго роста отставной пехотинец, в заношенной военной шинели с петличками от погонов, в заношенном двубортном мундире и партикулярных штанах с выдавшимися коленками. Отекшее лицо капитана, с слезившимися серыми глазами, обличало стараго питуха; он молодецки закручивал длинные, седые усы и постоянно выпячивал грудь вперед. Зеленая армейская фуражка, надетая набекрень, обличала стараго ташкентца. Капитан при редакции "Искорок" состоял в качестве репортера, доставлявшаго всевозможныя сведения со всех концов столицы.   -- В самом деле, куда мы двинемся сегодня?-- спрашивал хриплым тенором капитан, подрыгивая отставленною левою ногой.   -- Да куда, теперь двинешься? К Бергу поздно, в другие театры тоже,-- отвечал в раздумье Покатилов,-- лучше всего, если мы посидим пока здесь, выпьем пива, а потом отправимся в "Зимний сад".   -- Что же, диспозиция недурно составлена,-- согласился капитан.   Компания заняла столик недалеко от буфета и сосредоточенно принялась за кружки с пивом; капитан постоянно вытирал свои длинные усы и все поглядывал на Покатилова, который сегодня находился в самом молчаливом настроении духа.   -- С кем это ты давеча ушел?-- спрашивал Бодяга, принимаясь за вторую кружку.-- Чорт знает, что такое придумает человек: электрический подсекатель... ха-ха!.. Я нарочно послал к тебе этого дурака, отличный материал для фельетона.   -- Да, ничего,-- уклончиво ответил Покатилов.   -- И, наверное, из провинциалов, по физиономии заметно,-- не унимался развеселившийся секретарь.-- Только и народец: настоящие пещерные человеки.   -- Ах, кстати, капитан,-- заговорил Покатилов,-- как вы думаете, у Зинаиды Тихоновны найдется место для семейства в четыре души? Так, комнаты три нужно, с прислугой и со столом.   -- Как раз есть такая... А вам уж не для себя ли гнездышко нужно?-- лукаво прищурившись, спрашивал капитан.-- Может-быть, подцепили где-нибудь этакую канальскую штучку... хе-хе!   -- Нет, дело гораздо проще, капитан, без всякой канальской штуки. Привалили родственники из провинции, так их определить нужно. Полагаю, что у Зинаиды Тихоновны им будет хорошо.   -- Так-с... у нас, т.-е. у Зинаиды Тихоновны, живут больше все разные короли в изгнании.   -- Как вы сказали: короли в изгнании?.. Очень недурно сказано, и мои родственники подходят под эту же рубрику, так что им даже совсем весело будет жить с себе подобными.   -- А вот и нет!-- подхватил капитан.-- Ведь это настоящая комедия, как они держат себя между собою. По годам живут у Зинаиды Тихоновны, постоянно встречаются, знают друг о друге решительно всю подноготную и делают постоянно такой вид, что никого не знают. Они даже ненавидят друг друга, хотя и принято считать истинными друзьями только товарищей по несчастию. Это неправда-с.   Капитан умел разсказывать и мастерски набросал картину жизни в chambres garnies Зинаиды Тихоновны Квасовой, где "короли в изгнании" находили свой последний приют.   -- И в заключение всей этой компании ташкентский капитан Пухов?-- шутил Покатилов.-- Послушайте, капитан, против вас есть серьезныя улики в покушении на доверчивое сердце кронштадтской мещанской, девицы Зинаиды Тихоновны Квасовой, как-то: частое упоминание имени упомянутой мещанки, затем приношение ей подарков в роде бонбоньерок от Кочкурова, некоторая таинственность в поведении и т. д. Что вы на это скажете, а?   -- Нет, уж вы, Роман Ипполитыч, пожалуйста... это такой предмет, такой предмет!-- серьезно заговорил капитан, выпивая кружку залпом.-- Зинаида Тихоновна редкой души женщина, хотя и мещанскаго звания. Даже, знаете, как-то неловко шутить на их счет. Да-с.   -- Послушайте, господа, я вижу, что разговор начинает принимать щекотливый оборот,-- вмешался Бодяга,-- а так как Зинаида Тихоновна редкость в своем роде, то следует ее передать нашему Брикабраку. Так?   Несчастный Семен Гаврилыч служил постоянною мишенью для насмешек своих сотрудников по редакции, а его слабость к собиранию редкостей являлась неистощимым источником остроумия. Теперь, как и всегда, редактора разбирали по косточкам, повторяя в сотый раз надоевшие всем анекдоты о его глупости и ненаходчивости.   Состав редакции "Искорок" был самый разношерстный и постоянно грозил распадением, но продолжал существовать точно на зло всем неблагоприятным обстоятельствам. Эта газетка была истинным созданием петербургской улицы, соединив воедино, повидимому, несоединимое: во главе стоял Брикабрак, бывший портупей-юнкер, примазавшийся к газетному делу неизвестно как и зачем; его правою рукой был Покатилов -- главная рабочая сила редакции; секретарь Бодяга, прямой потомок какого-то малороссийскаго короннаго гетмана, по профессии он был певец, но потерял голос и теперь приютился в редакции "Искорок"; капитан Пухов -- ташкентский офицер и т. д. Замечательно было то, что почти все сотрудники ненавидели Брикабрака и все-таки продолжали работать у него; в минуты интимности они сообщали друг другу под величайшим секретом о своем непременном решении навсегда бросить "Искорки", но это решение не шло дальше слов.   -- Брикабрак что-то сильно ухаживает за тобой,-- говорил Бодяга Покатилову.-- Что-нибудь не спроста... я ему не верю ни на грош ни в чем.   -- О, да... я ему сказал наотрез, что ухожу к Котлецову, если он не уступит мне театральную хронику; будет ему, попользовался в свою долю.   -- Не отдаст, Роман Ипполитыч,-- заметил капитан.-- Брикабраку театральная хроника дороже всего, потому что открывает вход в театральный мирок... ну, конечно, главным образом, к этим маленьким театральным дамам, которыя готовы платить за каждую похвалу натурой.   -- Отдаст!-- упрямо утверждал Покатилов, ударив кулаком пз столу.-- Или не я буду!   -- А теперь он как раз ухаживает за маленькой Фанни из кордебалета,-- говорил Бодяга, закусывая свои длинные казацкие усы.-- Она ему дорого будет стоить.   Амурныя похождения Брикабрака всегда представляли богатый материал для бесед его тайных врагов, а теперь в особенности, потому что Брикабрак посягнул урвать известную долю радостей из того совершенно исключительнаго мирка, где счет идет десятками тысяч рублей.   -- Интересно, где он возьмет денег для Фанни?-- спрашивал Покатилов.-- Вед это безумие чистейшей воды.   -- Не безпокойтесь, Брикабрак знает отлично свое дело,-- отвечал Бодяга и потом прибавил вполголоса: -- он разсказывал тебе о своем знакомстве с каким-то Богомоловым? Ну, тут и Нилушка запутан, да и не один Нилушка.   -- Я слышал мельком, по что-то плохо верится,-- сомневался Покатилов.-- Мне сегодня разсказывал Брикабрак об этом Богомолове, но я что-то не обратил внимания на это обстоятельство.   -- А я узнал всю историю совершенно случайно... от одной даыы, которая знакома с Бегичевым, ну, этот летучий котлецовский корреспондент, знаешь?   -- Даже очень хорошо. А какая дама разсказывала?   -- Ах, это все равно для тебя; это еще остатки старой роскоши, когда дамы меня на руках, носили,-- с грустью проговорил Бодяга, отхлебывая пива.-- Я и сам хорошенько ея не знаю, что она такое, но очень богатая и красивая. Она меня затащила к себе после перваго же концерта, когда я спел арию из "Тангейзера". Да, барыня бедовая. Ну, да это все равно....   -- Однако, чорт возьми, это очень интересно,-- вступился молчавший до этого времени капитан,-- как это у вас с дамами бывает... т.-е. как оне забирают певцов и различных артистов в свои лапки.   -- Очень просто; есть такие милые люди, которые специально занимаются устройством счастливых комбинаций,-- коротко обяснил Покатилов.-- Теперь бы наш Бодяга получал пятнадцать тысяч годовых в опере и катался бы как сыр в масле, если бы не прокутил весь голос сразу.   -- Молод был и горяч... Да!-- глубокомысленно согласился капитан.-- Челоэк, три кружки пива... Да-с, большую силу имеют дамы!   -- Ну, так что тебе разсказывала эта дама, знакомая Бегичева?-- спрашивал Покатилов задумчиво сидевшаго Бодягу.   -- Эта дама?.. Гм... да,-- спохватился замечтавшийся певец в отставке.-- Бегичев ведь болтун, особенно когда раскутится, ну и разболтал все... Видишь ли, этот Богомолов из молодых да ранний, примазался к Теплоухову и теперь хочет упрочить себе известное положение в мире этих крупных заводчиков, а для этого на первый раз хочет подарить им несколько миллионов.   -- Богомолов?!   -- Да... то-есть, собственно, конечно, не сам Богомолов, а как бы он сам. Одним словом, он затевает крупную игру и для первых ходов затянул в нее Нилушку Чвокова и нашего Брикабрака, потому что сам Богомолов совершенно неизвестное лицо, а Нилушка -- известный делец, Брикабрак -- представитель какой ни на есть столичной прессы. Сначала Богомолов хотел завербовать себе Котлецова и даже вел переговоры об этом через Бегичева, но Котлецов запросил очень дорого за свое сочувствие, ну, и Богомолов помирился пока на нашем Брикабраке. Не знаю, сколько ему дали для перваго раза.   -- В чем же заключается самое-то дело?-- спрашивал Покатилов.   -- А этого уж я, право, не умею обяснить,-- откровенно сознался Бодяга,-- что-то о протекционизме и о конкуренции с заграничными заводчиками, потом о земстве... о каких-то лесах. Черт их разберет там, но только Богомолов лезет в гору, и сильно лезет, это уж верно.   -- Странно... мне Брикабрак говорил давеча об этом, но я совсем пропустил мимо ушей,-- думал вслух Покатилов, начиная заметно пьянеть.-- Гм... и сестра что-то такое говорила об этом же Богомолове, чорт его возьми!   -- Одним словом, Брикабраку на первый случай будет чем заплатит этому чертенку Фанни,-- весело проговорил Бодяга, надвигая шапку на затылок.-- Я ее помню еще по сцене, когда она только-что из театральнаго училища выскочила, а я вышел из консерватории. Необыкновенно бойкая и веселая девчонка.   Кружки пустели, наполнялись и снова пустели, так что собеседники успели уже порядком нагрузиться, когда пьяный капитан, пошатываясь на месте, спросил Покатилова:   -- Послушайте, г. Роман Ипполитыч, если Зинаида Тихоновна спросит, кто новые жильцы, как я ей должен буду отвечать, а?   -- Так и отвечайте: родственники г. Романа Ипполитыча Покатилова.   -- Нет, без шуток... Зинаида Тихоновна ведь всегда с расчетом принимает жильцов; у ней насчет этого даже очень строго-с. А вдруг она спросит, тогда как я?   -- Ну, скажите, что Мостовы, из Сибири.   -- Так-с... Мостовы... А кто же они будут по образу жизни?   -- Ах, Господи! Вы, капитан, совсем под башмаком у Зинаиды Тихоновны, когда выспрашиваете подобныя глупости,-- сердито заговорил Покатилов, поднимаясь с места.-- По образу жизни люди делятся на оседлых, кочующих и просто дикарей, ну, так Мостовы принадлежат к оседлым. Так и Зинаиде Тихоновне скажите. Впрочем, лучше будет уж мне самому к ней завернуть.   -- Из Сибири... да... гм!-- переминался капитан, сдвигая свою фуражку совсем на затылок.-- Позвольте-с, Роман Ипполитыч, ведь Мостова зовут Симоном Денисычем, а его супругу Калерией Ипполитовной!   -- Да, как меня Роман Ипполитович, потому что Калерия Иплолитовна мне родная сестра.   -- Вот, скажите, пожалуйста, сколько времени вас знаю и ни разу даже не пришло в голову, что Калерия Ипполитовна ваша родная сестра,-- заговорил капитан, дергая себя за усы.-- Право, странно. А я их очень хорошо знаю, то-есть знал-с, даже живал у них. Как же... гм... Знаете, тут даже вышла целая история, благодаря Калерии Ипполитовне. Можно сказать, роман-с.   -- Послушайте, господа, я не охотник до фамильных тайн,-- протестовал Бодяга, поднимаясь с места.-- Вы тут пока побеседуете, а я в "Зимний сад" отправлюсь. Там, надеюсь, встретимся.   Капитал выпил еще кружку пива и посмотрел на Покатилова совсем пьяными, осовелыми глазами.   -- Прикажете говорить-с всю правду?-- спросил он с улыбкой.   -- По возможности,-- сухо ответил Покатилов.-- Вы знаете, что я не охотник до излияний и вообще нежных чувств.   -- Да-с... но это все равно-с. Я уж начну с конца, т.-е. с начала, с яйць Леды. Так, кажется, говорят? Хорошо-с. Челоэк, две кружки пива! Ну-с, служил я в конце пятидесятых годов на восточной границе, в Красноводске-с. Понимаете-с? Степь, песок, коньяк -- и больше ничего-с. Тоска смертная! А у батарейнаго командира была воспитанница. Да. Она из Бухары родом и попала в плен к текинцам такой еще малюткой, а тогда наш батарейный ее и купил себе у азиатцев, проще сказать, на иноходца выменял. Женатый был человек, своих детей нет, вот и любопытно девочку-с. А у ней глазенки, понимаете, настоящая Азия-с, и все прочее в восточном вкусе. Хорошо-с. Девочка так и выросла в батарее, в песке, дичком этаким и в тринадцать лет была вполне-с. Все офицеры от нея без ума сделались, один юнкер даже повесился, потом дуэли; горячий все народ, да и скука смертная. Бухарочку Сашенькой звали; она в православии крещена была. Уменьшительно, значит, Шура-с. Ну-с, а я тогда еще был молодец хоть куда. И представьте себе, эта самая бухарочка мне предпочтение сделала... все это по-восточному, конечно, чертовски этак! Огонь была женщина...   Капитан сделал несколько крупных глотков и энергичным жестом вытер свои сивые усы.   -- Тэк-с. Женился я на этой бухарочке Шуре и прожил два года вполне счастливо, даже блаженствовал, как какой хан. Удивительная женщина: ласковая, внимательная, а то разсердится и чем попало. Ну, это бывает, знаете, даже и в столицах, не то что в степи, где и развлечений никаких нет-с. Да-с... А потом моя Шура сделалась, как свойственно женщине, беременной и подарила мне, как выражаются, дочку-с, этакую маленькую девчурку и, представьте себе, с такими же глазами удивительными. То-есть, виноват-с, глаза у Сусанночки,-- я ее Сусанной назвал,-- были уж другого рода, совсем перламутровые. Только моя Шура вскоре и умерла, а я и остался с Сусанночкой. Ну, понимаете, офицер при полевой батарее, и вдруг этакая крошечная девочка. Возился я, возился с ней, таскал ее за собой везде, ну, натурально, она выросла, а глаза... ах, какие, я вам скажу, глаза у нея были! До неистовства хороши... просто я даже боялся за нее, потому кругом песок, солдаты, коньяк, ну, в мешок и кунчал башка. В Азии это, понимаете, даже очень просто-с. За сто баранов можно ханшу купить, а не то что какую-нибудь девчонку! А тогда эта война с Хивой готовилась, нас на Сыр-Дарью погнали. И я с своею Сусанночкой тронулся, и между прочим, нам пришлось на одной станции в степи встретиться с вашей сестрицей, оне тогда на заводы проезжали. Увидели у меня девочку и пристали ко мне, да ведь как пристали: на коленях ползали, со слезами просили отдать им на воспитание. Знаете, какой характер у Калерии Ипполитовны?.. Челоэк, две кружки!.. Ну-с, так я и отдал Сусакночку вашей сестрице-с,-- продолжал капитан после длинной паузы,-- а сам пошел дальше с батареей. Да-с, было нехожено! Прошло несколько лет-с, а меня уж тоска грызет; ну, сейчас отпуск и получил, полетел к Сусанночке; кровь заговорила. никого ведь у меня на белом свете не было, одна Сусанночка. Плакала, когда прощалась, а я ее перекрестил по-солдатски, образок на шею надел, а уж своя-то слезы после кулаком вытирал. Так-с... Калерия Ипполитовна были очень любезны со мной и всегда подробном извещали меня письмами, и Сусанночка писала. Воспитание у гувернантки получала: французский язык, фортепиано и прочее, по штату. Хорошо-с... Вот я и полетел на Заозерские заводы к Сусанночке, на побывку, И действительно прилетаю и, как был в дороге,-- в пыли, в грязи, чорт-чортом, так и ввалился в хоромы Калерии Ипполитовны; так и так, желаю дочь видеть. Понимаете, загорел, бронзовый весь, мундир засален, ну, одним словом, напугал весь док, а Калерия Ипполитовна даже уговаривала меня принять более приличный вид, чтобы явиться к дочери. Это уж меня, извините, взорвало. Как? Отец, прямо из кампании... дочь... "Что же это такое,-- думаю,-- ведь не смотр какой, не к начальству с рапортом!" И сделал ошибку-с, очень большую-с ошибку. Выходит ко мне Сусанночка, хотела на шею бросаться и отшатнулась, в лице переменилась даже, потому деликатная этакая барышня, воздушная, и вдруг этакая рожа, с позволения сказать. Не поняли мы тогда друг друга, и то моя уж ошибка. "Ты,-- говорю,-- солдатская дочь, на лафете родилась, а я не адютант генеральнаго штаба с этакими усиками, шильцем"... Да-с. Я Сусанночка... ах, как она тогда хороша была, Роман Ипполитович! Вся в мать, нет, лучше, потому что в ней не было уж этой дикости, этой Азии-то, потому как фортепиано и прочее. Пожил я у них с неделю и понял, что мне не следовало отдавать Сусанночки Калерии-то Ипполитовне, совсем не следовало-с, потому тут совсем уж другая музыка пошла.   Покатилов слушал этот разсказ с удвоенным вниманием и старался согласить его с тем, что слышал от зятя о воспитаннице.   -- Послушайте, я, кажется, знаю эту историю дальше,-- заговорил он и передал все, что слышал сегодня от зятя и от сестры.   -- Все так-с, истинная правда,-- согласился капитан, заламывая свою ташкентскую фуражку набекрень.-- Вот что наделали Калерия Ипполитовна: и Сусанночку загубили, и меня, и себя. Я ее проклял-с, свою-то Сусанночку! Да-с... А знаете, за что? За то, что это не настоящий был у ней брак, а фиктивный-с. Дело все в Теплоухове, а муж только как деревянный болван. Вот за это-с... В браке прежде всего любовь-с, а если нет любви, то одно свинство получается. Извините меня, а я так понимаю вещи-с и сам бухарочку свою любил, любил больше всего на свете. Да, свинство... Челоэк, две кружки... нет, не нужно.   -- Так эта особа и есть ваша дочь?-- думал вслух Покатилов, припоминая свой разговор с Брикабраком.-- Знаете, она имеет успех. Я сегодня слышал о ней отзывы, как о восходящем светиле, только в совершенно новом роде. В Петербурге это еще небывалое явление; она держит себя, как...   -- И все-таки свинство!-- крикнул капитан, ударив кулаком по столу.-- Вы думаете, мне-то легко было ее проклясть? Каждый раз, как ложусь спать и осеняю себя крестным знамением, всегда вспоминаю Сусанночку и плачу-с... да-с, слезами плачу, хотя закаленный человек и солдатскаго Егория имею. Плачу о той Сусанночке, которую потерял, а эта...   Капитан и теперь плакал, роняя слезы в кружку с пивом; он не замечал своих слез и разсеянно смотрел на толкавшуюся у бильярдов ночную публику, на волны табачнаго дыма, на бегавших лакеев.