X.

   Первый номер "Севернаго Сияния" должен был выйти перваго января.. В "Прогрессе" Котлецова и в "Искорках" появились уже заметки относительно новой газеты, причем дело не обошлось, конечно, без ядовитаго намека относительно средств, на какия будет издаваться новая газета.   -- Эти господа, кажется, согласились между собой, чтобы сделать мою газету популярной до ея появления,-- заметил Покатилов, когда ему указали на эти заметки.-- Я считал их немножко умнее.   Для составления перваго, пробнаго номера Покатилов употребил невероятныя усилия, чтобы показаться перед публикой в самом блестящем виде. Хлопоты с квартирой, комиссионерами, обявлениями и сотрудниками были кончены, теперь все внимание сосредоточивалось на первом номере. Статьи были проредактированы Покатиловым самым строгим образом, так что Нилушка Чвоков даже разсердился, когда увидел корректуру своей передовицы: весь набор был исчерчен поправками Покатилова.   -- Это уж зверство какое-то!-- ругался Нилушка, просматривая свою израненную передовицу.   -- Нельзя... первый номер,-- отвечал Покатилов.-- Нельзя же перед публикой в халате выйти.   -- Мне кажется, что ты уж придираешься, Роман, от избытка усердия... Впрочем, мне это все едино: что поп, что батька.   -- Тем лучше...   Покатилов живмя жил в типографии, куда к нему все и приходили. Типография помещалась во флигеле большого каменнаго дома в Столярном переулке. Нужно было с грязнаго маленькаго дворика подняться во второй этаж; громадная зала была заставлена конторками наборщиков, один уголок залы отгорожен был дощатою перегородкой для фактора. В этом уголке теперь и сосредоточивалось все. Покатилову нравились эти ободранныя, прокопченыя стены, точно заплатанныя разными обявлениями, березовый шкап с собственными изданиями этой типографии, конторка фактора, исчезавшая под кипами деловых бумаг, сам фактор, равнодушный седенький старичок в пенснэ, даже запах типографской краски, смешанный с запахом масла от машин, и наконец тот подавленный вечный рабочий шум, который стоял в этой комнате, точно в громадном улье, где около ящиков со шрифтами наборщики двигались, как рабочия пчелы по сотам. Печатныя машины помещались в нижнем этаже, и пол в каморке фактора постоянно вздрагивал от их тяжелой работы. точно там грузно шевелилось какое-то скованное по рукам и ногам чудовище. Для Покатилова вся эта обстановка работавшей типографии являлась чем-то таким дорогим и близким сердцу, точно сам он являлся только составною частью общаго механизма.   Сообщение факторской с залой происходило при помощи маленькаго окошечка. В него Покатилов видел ряды наклоненных голов наборщиков, набиравших с рукописи, и не мог оторвать глаз от этой картины, хотя прежде часто бывал в типографии и как-то совсем не обращал внимания на специально-типографскую музыку. Тогда он был чужим человеком, наемником, а теперь здесь торопливо создавалось свое собственное, кровное дело. Под шумок всей этой сутолоки Покатилов перечитывал все статьи, делал поправки, писал свой фельетон и чувствовал только одно, что сутки сделались точно вдвое короче.   -- Вы захвораете, Роман Ипполитыч,-- уговаривали его капитан и Симон Денисыч, прибегавшие в типографию по десяти раз в день.-- Так нельзя-с.   -- Пустяки... Успеем отдохнут,--отвечал Покатилов.   Он тут же и обедал и чай пил. Чвоков никак не мог вытащить его "передохнуть" где-нибудь у Бореля или Дюссо. Лицо у Покатилова было такое желтое, глаза ввалились; вообще вид не особенно привлекательный, но теперь было не до наружности. Только иногда, дожидаясь поправленной корректуры, Покатилов немного забывался, и его мысль сейчас же улетала на Сергиевскую улицу. Нет, он не даром взял теплоуховския деньги, и Сусанна увидит наконец, с кем она имеет дело. Да и другие тоже почувствуют, начиная с Котлецова. Мысль о Сусанне подкрепляла и вдохновляла Покатилова в самые трудные моменты, когда голова отказывалась работать. Он не видал ея сравнительно давно и явится уже редактором de facto, когда к ея ногам положит первый номер "Севернаго Сияния".   -- Ну, брат, ты того... обалдел совсем!-- говорил Чвоков, заезжавший в типографию проведать приятеля.   -- Ничего, отдохнем... Вот посмотри-ка лучше, какая музыка у нас получается для перваго раза.   Покатилов прочитал программу перваго номера, которую Нилушка Чвоков выслушал очень внимательно, немножко склонив свою голову на бок.   -- Ну что? Как ты находишь?-- спрашивал Покатилов, недовольный молчанием друга.   -- Что же, хорошо!-- уклончиво ответил Нилушка, делая какой-то нерешительный жест.-- Только дело в том, что весь номер слишком уж по-газетному составлен... Я хочу сказать, что у тебя нет ни одного литературнаго имени. Следует пригласить кое-кого для вывески.   -- Да ведь это не журнал, а газета!   -- Все-таки... Собственно я враг этого популярничанья известными именами, но ничего не поделаешь, если публика привыкла к известным именам. Ведь в вашем деле, как и в нашем, все держится на этом, чорт возьми!   -- Ну, этого добра мы наберем сколько душе угодно,-- с улыбкой ответил Покатилов, вынимая из кармана сюртука целую пачку писем.-- Не угодно ли полюбопытствовать?   Развертывая одно письмо за другим, Нилушка Чвоков долго перебирал их, разбирал фамилии, адресы, первыя строки, которыми они начинались.   -- Да тут, кажется, всякаго жита будет по лопате,-- задумчиво проговорил Нилушка, возвращая письма назад.-- Однако я не ожидал такого обилия продающихся людей.   -- Не людей, а известных имен,-- проговорил Покатилов с самодовольною улыбкой.-- Чего хочешь, того просишь. Я даже статистику маленькую подвел: свои услуги "Северному Сиянию" предлагают семь известных профессоров, пятнадцать известных беллетристов, до десятка критиков, столько же публицистов, политиков, шесть штук фельетонистов, а другим, неизвестными людям и счета нет. Ха-ха!.. Вся улица высыпала!.. Конечно, настоящие литературные осетры в нашу воду не пойдут, да и мы не заплачем о них. Так-то, голубчик, мы всесильны... Стоит только клич кликнуть, и все к нашим услугам.   -- Да, большое предложение.   -- Больше ста мужчин и около двадцати женских душ. Ведь это силища, как ни говори, и нужно только уметь воспользоваться всем этим добром: тут и наука, и искусство, и талант, и специальныя знания, и просто газетное жульничество... Все идет на улицу, все подлаживается под ея вкусы и требования. Улица всесильна... это тот сфинкс, который говорит: разгадай меня, или я тебя пожру. Да, мы ее разгадаем, и она даст нам двадцать тысяч подписчиков.   -- Гусей по осени считают, Роман Ипполитыч.   -- Вот увидишь. Приезжай на родины...   -- Это когда первый номер из печки выйдет?   -- Да!   -- Хорошо, заверну.   Ночь с тридцатаго декабря на тридцать первое Покатилов совсем не спал. Нужно было подготовить некоторые материалы для следующих номеров и кроме того изменить кое-что в первом: Покатилов пустил в оборот несколько известных имен и теперь возился с метранпажем относительно разверстки статей. Получалось то больше, то меньше листа, притом со всех сторон летели обявления, а редактор "Севернаго Сияния" не желал обижать никого из этих первых, почтивших редакцию своим лестным доверием. Весь день тридцать перваго декабря прошел в самых глупых типографских хлопотах: запраздничало несколько лучших наборщиков, одна скоропечатная машина что-то капризничала, тоже, вероятно, по случаю праздников. Покатилов горячился, кричал, хватался за голову и сто раз сбегал вниз, где печатался роковой первый номер.   В восемь часов приехал Нилушка.   Капитан и Симон Денисыч в почтительном молчании ждали разрешения всей этой адской сутолоки.   -- Скоро ли мы, наконец, разрешимся нашим первенцем?-- смеялся Чвоков, посасывая дорогую сигарку.   Покатилов сидел в углу жесткаго диванчика, измученный, желтый, и нервно обкусывал кончики усов. Его возмущал старичок-фактор, который точно замерз и едва шевелился.   -- Ничего, успеется,-- повторял фактор, посматривая на часы.-- Еще только половина девятаго.   -- Чорт возьми, мы в самом деле точно собрались на родины,-- шутил Нилушка, похлопывая Симона Денисыча по плечу.   Это томительное ожидание разрешилось только в исходе девятаго часа, когда фактор получил наконец по слуховой трубе из нижняго этажа требуемый ответ. Покатилов побежал-было вниз, но в дверях встретился с улыбавшимся метранпажам, который бережно нес в руках еще сырой лист газеты.   -- Наконец-то мы разродились,-- проговорил Нилушка, щупая сырой помер.-- Ура!..   -- Вот он, первенец!-- шептал Симон Денисыч, с умилением разглядывая первую страницу.-- "Северное Сияние", 1-го января 187... года, ежедневная газета, политическая и литературная. Подписка принимается... да... семнадцать рублей с доставкой и пересылкой во все города Российской империи. Номер первый.   -- Мне особенно нравится заголовок: готическия буквы и прочее,-- заметил капитан, покручивая усы.-- И бумага хорошая.   -- Чорт знает, когда эти доктора успели залезть на первую страницу,-- удивлялся Нилушка, читая обявления.-- Электролечебница, мужское безсилие, акушерка для секретных беременных, накожныя болезни, слабость и последствия молодости... Тьфу, целый букет всяких гадостей. Как клопы за обоями набились.   Покатилов улыбался и молча потирал руки. На последней странице номера вытянулись целых два столбца всевозможных обявлений, где, рядом с наглым зазываньем присяжных рекламистов, с немым отчаянием протягивала руки безконечная столичная нужда. Здесь аукцион просроченных залогов, там продажа по случаю скораго отезда, dame diplômée, предлагающая свои услуги по части новых языков, студент, не стесняющийся разстоянием, ищет уроки за комнату и стол, или за одну комнату или стол; далее опять распродажа, под ней приютилось скромное желание иметь квартирку в три комнаты, по возможности с садиком, а тут сплошь пошли студенты, горничныя, дворники, комиссионеры, белыя кухарки, перемешавшись на этой роковой четвертой странице в одну живую пеструю кучу, которая шевелилась и барахталась, как мечется и барахтается выброшенная на берег рыба.   -- Ну, я устал, господа,-- заявил Покатилов, складывая помер и пряча его в карман.   -- Да, да, пора отдохнуть, я тебя могу довезти,-- предлагал Нилушка, надвигая соболью шапку на глаза.-- Тебе куда?   -- Домой, в редакцию. Ах, да, Семен Иваныч,-- обратился он к фактору: -- когда номер будет кончен, предложите наборщикам в мой счет...   -- Тсс!..-- зашипел испугавшийся старичок.-- Что вы, Роман Ипполитыч! Да мы их и в неделю не соберем; знаете, такой особенный народ-с.   -- Ну, делайте, как знаете.   -- Мы это по частям устроим, Роман Ипполитыч: сегодня одни отдохнут, завтра -- другие. Оно гораздо даже любопытнее выйдет.   В своей квартире Покатилов наскоро умылся и переоделся, а потом, захватив номер, сейчас же отправился с ним в Сергиевскую. Он нарочно не взял извозчика, а пошел пешком, чтобы освежиться после безсонной ночи. Падал мягкий липнувший снег, застилавший переливавшеюся сеткой огни фонарей и освещенныя окна в магазинах. На Невском публики было особенно много; все торопились по домам, чтобы встретить Новый год по своим углам.   "Что же это я не пригласил Нилушку к Доганским?-- думал Покатилов, шагая по тротуару.-- Вместе бы и Новый год встретили. Ах, да, ведь ему нельзя!"   Покатилов засмеялся, вспомнив, что Нилушка сегодня уедет встречать Новый год к своей содержанке, которою только-что успел обзавестись. Смешно было то, что Нилушка находил нужным скрывать это тонкое обстоятельство, хотя все давно знали о его интимных похождениях.   После горевшаго огнями Невскаго другия улицы казались совсем темными, а уличные фонари мигали, как слезящиеся старческие глаза. Вот и Симеоновский мост и Моховая. Что-то теперь делает бедняжка Бэтси? В груди Покатилова шевельнулось тяжелое чувство, и он зашагал быстрее вперед, точно старался убежать от самого себя. Широкая Сергиевская совсем потонула в мягком зимнем сумраке. Вереницы настоящих барских домов глядели большими освещенными окнами. Эта улица всегда нравилась Покатилову, а теперь в особенности.   "Отлично!" -- вслух проговорил Покатилов, машинально ощупывая карман, в котором лежал только-что испеченный помер своей газеты.   В этом хорошем настроении духа Покатилов дошел до самой квартиры Доганских, сунул швейцару красненькую и бойко взбежал по лестнице во второй этаж. Он еще издали услыхал голоса разговаривающих в гостиной и смех Доганской, который заставил его вздрогнуть. Остановившись в дверях гостиной, Покатилов увидал такую картину: Доганская сидела на мягком стеганом диванчике, около нея на низкой скамейке помещался oncle, а на кресле виднелась какая-то женская фигура, на которую Покатилов не обратил внимания, потому что вынимал из кармана номер "своей" газеты.   -- А, это вы, г-н редактор!-- весело проговорила Доганская, издали кивая головой.-- Вы что это совсем нас забыли?   Покатилов торопливо подошел к ней, поцеловал протянутую руку и молча подал газету.   -- Что это такое?-- равнодушно спрашивала Доганская, развертывая мягкий газетный лист.-- Ах, газета... поздравляю!   -- Вот как!-- пробасил oncle.-- Сейчас из печи.   Доганская лениво прочитала заголовок, свернула лист и проговорила прежним веселым тоном:   -- Позвольте, г-н редактор! Вы, кажется, не знакомы: Чарльз Зост, мистрис Кэй.   -- Мы знакомы,-- тихо проговорила по-английски Бэтси, пока Покатилов и Зост, с принужденными улыбками, пожимали друг другу руки.   Небольшого роста, худощавый, но с свежим, бледным лицом, Зост выглядел бы совсем мальчиком, если бы не строго сложенныя губы и не этот холодный, уверенный взгляд серых, прелестных глаз. Oncle с улыбкой наблюдал происходившую сцену и в душе даже пожалел Покатилова: бедняга попал между двух огней.   "Эти женщины точно для того только и созданы, чтобы ставить нас в чертовски скверное положение!" -- сделал заключение старик.   -- А мы тут разговариваем о лошадях,-- заговорила Доганская, продолжая прерванную беседу.-- Вы, г-н редактор, тоже ведь любите этот отдел спорта?   -- Да, я люблю спорт,-- бормотал Покатилов, недоумевая, как сюда могла затесаться Бэтси.   -- У Романа есть слог, когда он описывает скачки,-- подтвердил oncle, поднимая свои крашеныя брови.-- Позвольте мне газету, Сусанна Антоновна.   "Этакая глупая лошадь, английская лошадь!-- со злостью подумал Покатилов по адресу милаго дядюшки.-- Чорт тянет за язык... слог!"   Первый номер "своей" газеты был растоптан и уничтожен проклятыми английскими лошадьми, о которых Сусанна болтала все время с Зостом. В ушах у Покатилова вертелись совсем непонятныя слова: жокеи, тренера, тотализатор и еще чорт знает какая лошадиная галиматья. Однако зачем здесь этот "наш молодой друг", как называл oncle Зоста, и почему он появился вместе с Бэтси? Все эти вопросы перемешивались в голове Покатилова, как разноцветныя стеклышки в калейдоскопе, и он отвечал Сусанне два раза совсем невпопад. Но она даже не обратила внимания на это: перламутровые глаза у ней сегодня были совсем темны, а по лицу бродила разсеянная улыбка. Покатилов понимал эту лихорадку чувства, которую теперь переживала Сусанна.   -- Какой вы сегодня странный, г-н редактор!-- обратилась к Покатилову Доганская, когда разговор о лошадях оборвался.-- Точно вы муху проглотили... Будьте же повеселее, а то вы нагоните скуку на всех. Вот и Бэтси тоже!   В порыве чувства Доганская обняла Бэтси и крепко ее расцеловала; эта институтская выходка говорила уже о полном умственном затмении. Покатилов понял все и, неловко поднявшись с кресла, начал прощаться.   -- Куда же это вы?-- разсеянно говорила Сусанна, но замечая Покатилова.   -- У меня голова болит... до свидания!   Доганская посмотрела на него какими-то опьяневшими глазами, слишком счастливая, чтобы понимать что-нибудь.   -- Эй, дружище, а газету возьми!-- остановил oncle Покатилова.   Несчастный первенец был скомкан самым безжалостным образом и полетел куда-то под рояль. Проклятый номер!   -- Все конечно, все!-- шептал Покатилов, останавливаясь посреди громадной гостиной, едва освещенной двумя бра.-- И на кого променяла: мальчишка... щепок!..   Ему сделалось даже гадко, когда он вспомнил, как Сусанна целовала Бэтси. Однако как Бэтси попала сюда? Подождать ее и проводить до дому? Внимание Покатилова было привлечено щелканьем бильярдных шаров, и он машинально побрел в бильярдную, плохо отдавая отчет, что делает.   Отворив двери, он увидел самого Доганскаго и Теплоухова, которые с увлечением доигрывали партию на французском бильярде без луз. Теплоухов "делал шара" со своим обычным пришибленным видом, а Доганский вытягивался по бильярду во весь рост, чтобы достать кием шар без помощи машинки.   -- Ваша партия!-- крикнул Доганский, бросая кий.   Он только сейчас заметил стоявшаго в дверях Покатилова и улыбнулся ему:   -- А! Роман Ипполитыч! Вот не желаете ли проиграть партию этому господину, который уверяет всех, что даже не умеет держать кия в руках! Вы видели Сюзи?   -- Да, я сейчас оттуда.   -- Ах, она совсем увлеклась этим плутишкой Чарли... Это наш новый молодой друг, Роман Ипполитыч, который овладел сердцем бедной Сюзи сразу, так что я уж не знаю, как вы теперь будете...   Доганский сам же первый громко засмеялся своей шутке, а у Покатилова сжались кулаки, чтобы раздавить эту холодно улыбавшуюся гадину.   -- Так вы не желаете попытать счастья... на бильярде?-- спрашивал Доганский, как ни в чем не бывало, выбирая новый кий.   -- Нет, благодарю вас.   -- Ну-с, так уж нам с Евстафием Платонычем, видно, на роду написано играть одну партию за другой.   Бильярдные шары застучали с новою силой, а Покатилов побрел назад: в этом доме в каждом углу шла самая отчаянная игра.   -- Вы куда это уходите?-- кричал вслед Доганский.-- Оставайтесь встречать Новый год!.. по-семейному!