Я заозиралась в поисках моей соседки и с удивлением обнаружила, что та стояла достаточно далеко от меня. Не на расстоянии километра, конечно, но услышать её отсюда было почти невозможно, папа ведь меня высадил не у самых ворот.

– Что ты к ней так прицепилась? – удивлённо спросил Антон. – Она же, – он запнулся на пару секунд, – немного того.

– С чего ты это взял, позволь спросить?

– Так это же все знают, – энергично зашептал он. – Она ни с кем не разговаривает, учится вроде хорошо, но на оценки ей пофиг, никуда не ходит, и друзей у неё нет. Да и много ещё чего…

– Балда ты, Антон! – презрительно припечатала Анька. – У человека просто горе, а ты её сразу в сумасшедшие записал.

– Но… – Антон растерялся, – её мама умерла семь лет назад, это же давно было…

– Некоторые раны долго затягиваются, – вдруг очень серьёзно прошептала она. – Ангелина нормальная девчонка, даже слишком. Поэтому и переживает так, а ты иногда такой дурак, честное слово.

Она слишком хорошо обо мне думает, слишком…Они все заблуждаются…

Пристыдив Антона, Анька прокричала: «Ангелина!» и энергично замахала руками. Никто не обратил на это внимания, потому что – Анькин парень правильно сказал – никто этого не понимал (включая меня).

– Как будто я тебя не вижу, – фыркнула я, подходя к двухэтажному автобусу, вокруг которого собрались ребята из 11 «А» и 11 «Б».

– У нас с тобой места рядышком, представляешь? – Она потащила меня внутрь. – 27 и 28, можешь сесть около окна, если хочешь.

Марина Львовна, когда мы заходили в автобус, удовлетворённо оглядела нас поверх очков и размашистой галочкой отметила наши имена в списке.

– Разве ты не хочешь сидеть с Антоном? – с надеждой спросила я.

– Не-а, мы итак вместе двадцать четыре на семь. – Анька попрыгала на сиденье. – Слушай, а тут удобно! Может, даже поспать получится.

Смирившись с неизбежным, я поставила рюкзак в ноги (ни за что с ним не расстанусь) и откинулась на спинку сиденья, чтобы проспать до самого прибытия, но…

– Ты же не собираешься сейчас спать, да? – Анька повернулась ко мне, тряхнув ярко-рыжими кудрями. – Давай музыку вместе послушаем? – Веснушки на её лице собрались в новое созвездие, когда она заискивающе улыбнулась.

В общем, меня предоставили самой себе только спустя несколько часов, когда энтузиазм Аньки выдохнулся, уступая место здоровому, крепкому сну.

Я прислонилась лбом к холодному оконному стеклу и последовала её примеру. Меня сморило мгновенно, а потом мне приснился сон…

Шорох. Бормотание. Стоны и неясный, но всё же различимый гул мужских, женских, детских и старческих голосов. Всё это на мгновение растворяется в туманно-густой тишине и затем сухо, трескуче взрывается вновь, ударяя по ушам сильнее, чем рок-музыка на живом концерте.

Звуки перекатываются, спотыкаются и накладываются друг на друга за бурлящей, вздувающейся лоснящимися пузырями завесой, в которой смешиваются все цвета радуги, захватывая пространственную тьму и превращаясь в огромное грязно-бурое полотно.

И я около этого полотна. Хотя оно кажется непроницаемым и неуязвимым, меня трясёт от страха, потому что прямо рядом со мной – стремительно надувающийся пузырь, а в нём – самый сильный и назойливый шум. И этот пузырь…он вот-вот лопнет и обрушится цунами, гигантской волной-убийцей на Мир, чтобы уничтожить и покалечить миллиарды жизней, чтобы выпустить на волю самые безумные и мрачные фантазии и грёзы могущественнейшего Ходящего во снах, спящего непозволительно долго…

Я не знаю, зачем я здесь. Но мужчина с чёрными, как космическая дыра, глазами, ухмыляется и протягивает ко мне сквозь завесу мертвенно бледную руку, словно сообщая: «Я тебя знаю».

И тогда, ошпаренная холодом, я просыпаюсь.

Пробуждение было ну очень каноничным: как и полагалось после кошмаров, я резко подскочила на месте и долгое время пыталась отдышаться. Мне часто снились цветные сны, иногда даже с ощущением полного погружения, но никогда, ещё никогда в них не было так страшно. Всё происходило…во уж точно, как будто наяву – руку по-прежнему жгло в том месте, где её коснулась ладонь того мужчины.

По шее стекла струйка пота, когда я представила его глаза. Они были не просто черные – они были безумно чёрные, без намёка на сознательность своего владельца. Чистое, бесконечное сумасшествие – вот чем были его глаза. И, что самое мерзкое, их внимание, их взгляд предназначался мне.

Я завертела головой, озираясь по сторонам, и с ужасом поняла, что у меня начались галлюцинации. Ну не могли же, в самом деле, посреди ночи пропасть все пассажиры автобуса?

– Ань, где все? – Я протянула руку, чтобы ухватиться за её рукав, но она утонула в пустоте.

А вокруг стояла тишина.

Вообще, тишина бывает разной: спокойной, когда вам комфортно молча идти рядышком; мягкой и нежной, когда тебя обнимает мама – без слов, она ведь всё итак понимает; неуютной, когда отчаянно перебираешь в голове все универсальные разговорные темы; раздражающей, когда от одиночества всё внутри сжимается и сильно-сильно болит; вынужденной, когда поговорить очень хочется, но нельзя – училка строгая, или мероприятие суперважное. Моя же тишина была страшной, когда отсутствие каких бы то ни было звуков пугает настолько, что человеческое сознание уступает место животным инстинктам.

В автобусе было прохладно, даже холодно, но мне вдруг стало невыносимо душно. Схватив сумку, я со световой скоростью выскочила из него и, шлёпнувшись на землю, начала судорожно глотать ртом свежий ночной воздух. Пальцы на автомате нащупали телефон и набрали папин номер, раз, ещё раз, потом ещё…Даже гудки не шли – связи совсем не было.

А говорил, что ответишь в любое время…

Я отбросила его в сторону, вытащила из сумки бутылку воды и осушила ее в два счёта. Стало легче, хотя от паники всё ещё колотило и скручивало в приступах тошноты.

Когда дыхание более ли менее вошло в ритм, я огляделась. Дорога, на обочине которой стоял автобус, была, судя по всему, далеко от трассы и вела скорее всего к какому-то селу, потому что за все полчаса, что я билась руками о землю, мимо меня не проехала ни одна машина.

Картина вырисовывалась страшная: я; ночью; одна; на дороге. Боже, куда могло исчезнуть сорок подростков и трое взрослых, причём настолько тихо, что меня во сне ничего не потревожило? Или…всему виной кошмар, из-за которого я буквально отключилась сегодня вечером? Сколько вообще прошло времени с тех пор, как ребята ушли?

Я тут же посмотрела на часы. Ровно два часа ночи. Эх, а смысл таращиться в электронный циферблат – он мне точно не расскажет, что случилось!

Это ведь не может быть какой-то розыгрыш, верно? Не думаю, что Марина Львовна стала бы поощрять подобное. Но что тогда произошло…

Передо мной встала проблема: либо до утра просидеть в автобусе, ожидая возвращения забывших меня одноклассников, либо пойти вперёд, в неизвестность. Подумав немного, я предпочла первый вариант. Конечно, сидеть одной в темноте в ожидании непонятно чего мне не хотелось, но в автобусе, по крайней мере, было безопасно. Что таится в этих местах – один бог ведает!

В попытке разузнать, что тут произошло, я решила осмотреться. Пока проверяла пассажирские сиденья и водительское кресло, никак не могла отделаться от мысли, что ребята просто-напросто…исчезли. Я не детектив, поэтому, вполне возможно, упустила какие-то мелочи, но ничто не указывало на то, что в этом автобусе ещё три часа назад буйствовала группа подростков: растворились приклеенные к сиденьям жвачки, пропал тайком запиханный в щели между креслами мусор, убрались засунутые в кармашки опустошённые бутылки из-под лимонада и даже грязь сбежала с заляпанного пола. Остались только я и мой рюкзак.

За всё это время так никто и не появился. Когда наступило утро, я немного размялась, быстро перекусила одной из припасённых булочек (мучное я любила и в поездки всегда брала его побольше, с запасом) и рискнула выйти на улицу.