– Антон! – В духе преувеличенно-экзальтированных героинь любовных романов воскликнула Анька и кинулась ему на шею. – Тебе же сегодня больше никуда не надо, да? Ты же не передумал, мы ведь сегодня в нашу кафешку? – Она впопыхах накинула на себя джинсовку и круто развернулась, обращаясь ко мне: – Ну, мы тогда пойдём. Завтра увидимся!

Я проследила за тем, как её кудрявая рыжая голова скрылась за школьной входной дверью, и только после этого, укутавшись в кардиган, рискнула выйти наружу.

Погода сегодня была просто замечательная. Мама обожала, когда солнце светило осенью вот так – слепяще, по-летнему, желтком выделяясь на ясном голубом небе.

– Хоть мне и нельзя с тобой разговаривать, – пробормотала я, вливаясь в поток людей, идущих по тротуару, – но вот что…тебе бы сегодняшний день понравился.

Не дойдя до автобусной остановки каких-то десять метров, я развернулась обратно и направилась к пешеходному переходу. Раз уж сегодня нарушаю все правила – почему бы не прогуляться там и не подышать свежим воздухом?

На противоположной стороне дороги находилась роща, окружённая старинным кованым забором. Тот был настоящим украшением: он состоял не из простых ржавых прутьев с зубцами, а из металлического кружева – смеси античных орнаментов и фигур сказочных существ. Кто-то потрудился выковать ограду и ворота с ювелирно выточенными изображениями драконов, грифонов, нимф и каких-то других, ни на кого не похожих существ, чтобы обнести ими заброшенный клочок природы в душном, вечно суетящемся городе. Эта роща не пользовалась особой популярностью, потому что не могла конкурировать с построенным в центре парком, где было всё, что современной душе угодно: фотозоны, библиотека, новые детские площадки, аттракционы, пестрящие всеми цветами радуги оранжереи, бесконечные лотки с лимонадом и мороженым, озеро с лебедями и спорт-зоны. Но зато только здесь можно было послушать пение птиц, посидеть на лавочке с книжкой, задумчиво побродить по дорожкам и побыть наедине с природой. Хоть мне и нельзя было сюда приходить, я любила это место, потому что мы с мамой часто проводили тут время. Нам нравилась тишина, спокойствие и странная умиротворённость, которая раскатывалась по роще мягкими, успокаивающими волнами.

Я провела ладонью по маленькому металлическому дракончику и, толкнув створку, проскользнула внутрь. Роща, раскинувшись на склоне, медленно стекала вниз золотисто-багровым потоком, словно лава. То тут, то там полыхавшее огнём лиственное покрывало прорезали каменные, местами обросшие мхом дорожки, вдоль которых кое-где выстроились хаотичные ряды покосившихся лавочек. Часть дорожек сходилась в середине, на вымощенной странным чёрным камнем площади с огромным позеленевшим фонтаном в форме плескающихся русалок и, огибая его, прямой линией выводила к выходу.

Я начала осторожно спускаться вниз, поглядывая по сторонам. Редкие прохожие бороздили прогулочные аллеи, рассеянно срывая с деревьев красно-жёлтые клёны или пиная кучи опавшей листвы. Каждый приходил сюда, чтобы обдумать что-то глубоко личное, поэтому до остальных никому дела не было.

Это было совершенно удивительное место: по какой-то причине оно притягивало одних и отталкивало – других…

– Ай!

Зазевавшись, я наткнулась на какой-то камень и, нелепо раскинув руки, полетела вниз.

– Вам следует быть осторожнее, – любезно заметил приятный глубокий мужской голос, в то время как его обладатель поймал меня и придержал за локоть. – Такому человеку, как вы, не пристало быть неуклюжим.

– Спасибо, – пробормотала я, отнимая руку. – Но вам не нужно было…

– Пустяки! – Отмахнулся мужчина и галантно приподнял цилиндр, обитый бардовым бархатом. – Позвольте представиться: Александр Мстиславович Мирской, преподаватель ог, – он запнулся и закашлялся, – доктор гуманитарных наук.

– А, понятно. – Я старалась не слишком пристально таращиться на его внешний вид, но получалось плохо.

Александр Мстиславович был одет в длинный сюртук из тёмно-вишнёвого сукна, брусничный клетчатый жилет, брюки винного цвета и лакированные гранатовые ботинки. На шее у него красовался коралловый галстук, а из кармашка свисала цепочка часов из красного золота.

С румяного, пышущего жизнью и здоровьем лица на меня приветливо смотрели, поблескивая рубиновыми искорками, карие глаза, в уголках которых собрались мелкие мимические морщинки. Из-под шляпы Александра Мстиславовича выбивались медно-золотистые локоны, что его, в общем-то, совсем не беспокоило.

Никогда не встречала людей, которым бы так нравился красный. Но, что самое интересное, этот цвет ему очень шёл: когда я смотрела на него, у меня не рябило в глазах и не кружилась голова. Александр Мстиславович очень приятно выглядел, несмотря на то, что даже его лицо пестрело различными оттенками красного.

– А вы, позвольте спросить… – начал он.

– Ангелина, – неохотно выдавила я из себя. – Спасибо ещё раз, что спасли. До свидания.

Я неуклюже обошла Александра Мстиславовича и ретировалась к выходу, однако всю дорогу меня не покидало ощущение, что он внимательно смотрел мне вслед.

Не стоило сюда приходить. Всё равно она в том месте больше никогда не появится.

В конце концов мне пришлось, наступив на горло непереносимости болтливых таксистов, заказать машину, потому что дом находился в пригороде – единственной части этого города, утопавшей в зелени. По правде говоря, наше жилище ничем не отличалось от соседских: те же два этажа, те же кирпичные стены светло-коричневого цвета вперемешку с тёмным, те же пластиковые окна, закрытые шторами, та же кровельная крыша, тот же бетонный подъезд, гараж и скучный однотонный забор. Разнообразие в эту уныло-респектабельную картину вносил прилепившийся к правой стороне дома сад, за которым вот уже два года ухаживала наша домработница Маша. Она обожала всякие цветочки и, поскольку не могла разгуляться у себя, всю свою творческую инициативу проявляла на нашем участке. Никто не возражал: мне было без разницы, а папа, который дома в лучшем случае появлялся на выходных, не заметил бы даже пропажи его машины-талисмана. Хотя в последнее время он стал проводить здесь больше времени. Я догадывалась о причине его внезапного возвращения к семейному очагу и вмешиваться не собиралась. Кто я такая, чтобы указывать ему, как жить?

Мне просто было…мне просто было…ай, всё равно.

Вздохнув, я отперла калитку и вошла в дом. Внутри он был таким же скучным, как и снаружи, разве что почище. Ему давным-давно требовался ремонт, но ни мне, ни папе не хотелось этим заниматься. Только Маша упорно твердила о необходимости кардинальной смены интерьера, потому что «не сомневалась, что смена обстановки пойдёт нам на пользу».

– Ангелина, привет! – Её полнощёкое улыбающееся лицо выглянуло из-за двери кухни в коридор. – Ты вовремя, я как раз с готовкой закончила. Раздевайся, мой руки, и за стол.

Я попыталась потихоньку умыкнуть с кухни пару сэндвичей и скрыться в комнате, но попалась.

– Никаких перекусов! – Строго произнесла Маша и, широко улыбнувшись, крепко обняла меня, несмотря на протесты. – Сегодня твоя любимая запечённая картошка, так что поторопись.

Я повела плечами, поморщившись, и поднялась к себе. Моя комната, которая по размеру была, наверное, самой маленькой во всём доме, расположилась на втором этаже, напротив папиного кабинета. Своими по-минималистски белыми стенами и минимумом мебели она куда больше походила на неудачно спроектированный отельный номер, чем на островок безопасности семнадцатилетнего подростка, и ничто не указывало на то, что живущий здесь человек проявляет хоть какую-то заинтересованность в рисовании.

Заинтересованность я, конечно, проявляла. Но не здесь, а в другой комнате, где всё ещё ощущалось её присутствие в голубом пятне от пролитой некогда краски на линялом ковре и расшитых цветами декоративных подушках…

Я кинула рюкзак куда-то на пол и открыла окно, прогоняя внезапно возникшую духоту. Небо, ещё минуту назад разделявшее мир ярко-голубой линией, потемнело и съёжилось в грозовые тучи, среди которых уже вовсю громыхал гром, возвещая о прибытии дождя.