— Товарищи офицеры — громко подал команду командир отряда Б.

— Товарищи офицеры. — очень тихо и безразлично ответил Первый, сняв кепку, и встав у стола.

Дальше, как говорится, с корабля на бал. Каждый группник был оттрахан вдоль и поперек. Все плохо, все плачевно, ничего не умеем, ничего не можем.

— Ни один командир группы не командует своим личным составом — орал с пеной у рта Первый.

— Разрешите доложить — не выдержал мой дружочек из соседнего отряда. — Как мы там должны были командовать? Нас было семнадцать групп. Если каждый командир группы сказал там хотя бы по пять слов, то это уже получилось сто слов. Вы представляете, какой бы там базар начался? Да и зачем там командовать? Мы шли одной колонной, которая семьдесят процентов времени стояла, тридцать процентов шла. Какие команды вы от нас ждали?

— Вы бы лучше так умничали, когда задачи выполняли? — включил свой реверс Первый. — Один мне докладывает, что не может организовать засаду, так как там деревня, асфальтовая дорога и люди. Где он, где этот Юстас? — как-то плавно говнодуш направили в мою сторону.

— Я здесь.

— Ну и что ты мне докладывал? Какого хуя ты там не мог провести засаду?

— Место неподходящее. Очень большое количество гражданских лиц, которые мешали выполнению задачи.

— Тебе задача поставлена, надо ее выполнять.

Я промолчал, так как до сих пор не понимаю, что он тогда от меня хотел, и как он вообще это представлял. В общем, криков было много, все пидорасы, но радует одно — никого не уволили.

Так и живем, так и служим, чтоб никого не уволили.

Юстас удобно расположился на верхней полке плацкартного вагона, вытянул ноги, поправил подушку под головой и, закрыв глаза, пытался заснуть под убаюкивающий звук колес. Юстас любил ездить именно на верхних полках, чтобы никто не тревожил, тихо залез и живешь там наверху, в своем мире. Но что-то не спалось в эту поездку, возможно, действовал кофе, который он выпил на предыдущей станции, а, возможно, и что-то другое его тревожило. В поезде, если ты не спишь, то невольно начинаешь слушать разговоры соседей, особенно когда они думают, что ты спишь.

Соседи в эту поездку достались Юстасу самые обычные русские мужики в свитерах, с курицей в фольге, солеными огурцами, шпротами, хлебом и, конечно же, беленькой. И вот хлопнув уже далеко не по одной стопочке, у них закончилась официальная часть беседы, и в ход пошли разговоры про войну и все что этим связано. Хотя на первый взгляд и не скажешь, что это были вояки. Но в современном мире войн хватает, и участвуют в боевых действиях уже и не вояки тоже. И вот, поняв, что заснуть сейчас уже не получится, Юстас расположился поудобнее, и начал слушать «бывалых» про какую-то войну. И с твоего разрешения, уважаемый читатель, главного героя в рассказе плацкартных мужиков, будут звать тоже Юстас. Я художник, я так вижу (автор подмигнул левым глазом).

— Ты мне про религию не рассказывай, я тебе сейчас такой случай расскажу, от которого волосы дыбом встают. — уверенно и интригующе начал свой рассказ один из мужиков, с пивным пузиком.

— Внимательно тебя слушаю, коллега. — ответил ему второй мужик, со смешными усиками, как у Гоголя, наливая очередную порцию храброй воды.

— Ты мне не веришь, что ли? Лично я в этом участвовал. В общем слушай — сказал мужик с пивным пузиком, традиционно выдохнув перед опрокидыванием стопки водки.

— Юстас, с тобой на следующую задачу пойдет Пересвет. — начал разговор командир роты в солнечное зимнее утро.

— Принял. А в какой должности? Так-то он твой зам, и мне как бы начальник. Он будет рулить группой?

— Нет, нет. У него еще практики такой большой нет, поэтому он идет твоим замом, ну или твоим дублером, или…

— Дублером? Что это за новая должность такая? Что-то мне уже не нравится эта неопределенность. Ну ладно. Главное я уяснил, что он в моем подчинении и указания даю там я. Принял. А что за задача?

— Да стандартная, выдвинуться с ПТУРами на точку и при появлении техники противника — поразить ракетами.

— Опять ПТУРы? Опять нести? Да будь они прокляты. Тяжелые, как суки. На меня уже бойцы косо смотрят.

— Туда только ногами дойти можно, поэтому на себе. Да ладно тебе, первый раз что ли? — улыбаясь спросил ротный.

— Надеюсь, что не последний, я еще жить хочу. В общем принял, хорошо. Когда выезд? И куда?

— Да туда же, где вы вчера были.

— Серьезно? — ответил я с большими выпученными глазами.

— Да. Место там очень удачное, хорошая видимость, для работы ПТУРов — лучше не найти.

— Ну как бы два раза ходить в одну точку — идея не очень хорошая.

— Приказ от старшего, поэтому так.

— Восторг — ответил я удручающим голосом.

— Выезд утром, в четыре.

— А почему не ночью? Там открытые участки, мы там как на ладони будем.

— У нас техники не хватает, поэтому завтра утром освобождается машина и начинаем твой вывод.

— Пока что сплошной позитив. Все продуманно, идеально спланировано, все как обычно, в общем, держим марку. Принято. Завтра в три пятьдесят группа будет готова.

— Давай, отдыхай пока — сказал ротный и похлопал меня по плечу.

Когда ты часто выполняешь приказы, напрямую связанные с риском для твоей жизни, есть определенный лимит эмоциональной несгибаемости, преодолев который, тебе становится похрен на вещи, которые раньше тебя волновали. У меня это случилось недавно, так как задач было так много, что произошло эмоциональное выгорание. Поэтому куда идти, с кем идти, когда идти становились второстепенными вопросами. Я сел на свою военную железную кровать, развязал шнурки, снял боты и вытянулся в горизонтальном положении. Сейчас главный вопрос — сколько еще можно отдохнуть. Причем отдых не заключался только во сне, а даже просто во вкусном чае или крепком кофе, умыться теплой водой или почитать книгу. Я лежал и просто смотрел в потолок. В этот момент из другого угла нашей большой комнаты Пересвет начал читать или петь (да простят меня верующие люди) молитву у своего иконостаса, который он привез с собой из ПВД. Иконы разного размера, свечи, лампады — у него там был угол своей маленькой церкви, свой храм. Все к этому уже привыкли, хотя изначально у бойцов это вызывало много различных эмоций. Кто-то над ним смеялся, кто-то, у кого был главный символ солнцеворот, говорил ему убрать это все и не заниматься херней. Но Пересвет, отдать ему должное, не обращал ни на кого внимание, и продолжал делать то, в чем он видел смысл жизни и моральные обязательства. И этот вечер не стал исключением, громким церковным голосом Пересвет пел молитвенную песню, делая вид, что никого вокруг нет, периодически крестился. Когда он замолчал, в нашем помещении стало тихо и как-то пусто. Я посмотрел в тот момент на Пересвета, который находясь у икон был очень серьезен, и даже в какой-то мере строг, но как только отходил от своего храма, сразу начинал блестеть своей белоснежной улыбкой, и радоваться как ребенок всему происходящему вокруг. Вот таким он был, со своими десантными песнями на телефоне, тельняшкой на груди, и иконами в кармане.

— Ну что, Юстас. Завтра вместе идем на задачу. Я попросился, ротный был не против.

— Да, я в курсе, он мне это уже сказал. В три сорок пять готовность. Одевайся потеплее, там в поле ветер херачит, продувает.

— Принято, Юстас. А я в головняке пойду? — спросил Пересвет.

— Нет, в тыльнике, вместе с замом.

— Понял, хорошо. — как-то уже без энтузиазма ответил Пересвет.

— Я буду спать, если ты не против, а то вставать рано.

— Да, конечно, я тоже пойду. Надеюсь, что ты не против, что я с твоей группой пойду.