Теперь у нас нет никаких сомнений, что Москва подверглась спланированной масштабной террористической атаке.

Как мы сообщали, в Москве, на территории ВВЦ, а это в пяти минутах езды от Останкино, убит помощник председателя комитета Госдумы по безопасности Фролов Михаил Германович. Генерал-майор в отставке Фролов в бывшем КГБ курировал разработки средств связи. После девяносто первого года входил в правление общественной организации «Фонд ХХI века». Как сообщил наш источник в прокуратуре Москвы, вместе с Фроловым погибла вся его охрана. Огонь вёлся из снайперских винтовок.

Пока не известно, связано ли убийство Фролова с захватом Останкинской башни. Но сегодня в пятнадцать часов Михаил Германович должен был стать гостем нашей студии. Мы планировали поговорить о безопасности систем связи страны и о поправках к «Закону о чрезвычайном положении», которые Фролов внёс на рассмотрение Думы.

15:17 (в.м.)

Серый ангел

На «Эхе Москвы» затараторил очередной «гость студии», и Злобин убавил громкость до минимума.

— Идиоты, — проворчал Злобин.

В кармане у него лежала записочка от зама главы президентской администрации. Погибший Фролов в списке значился под третьим номером.

Сергей на секунду поднял на Злобина взгляд и вновь уставился в книгу.

— Не хорошо так выражаться о хозяевах дома, Андрей Ильич, — обронил он.

Сразу же после интервью на «Эхе» группа ФСО увезла их на конспиративную квартиру. От Арбата до Солянки долетели за пять минут. А потом потянулись долгие часы «домашнего ареста». Старший группы, уходя, буркнул: «Сидите тихо. Можно позвонить семье. Один раз. В холодильнике еда на три дня. Если что, мы рядом».

Злобину не раз в командировках приходилось жить в квартирах «для транзитных», стоящих на секретном балансе прокуратуры. В них всегда витал дух ночлежки, временного пристанища людей, ничем не обязанных дому.

Двухкомнатная квартира, в которой их заперли, была обставленная без особых претензий на современную роскошь. Достаточно скромный уют после лёгкого косметического ремонта. Чувствовалось, что кто-то здесь жил постоянно, поддерживая специфическую ауру жилого дома. Но жил чересчур аккуратно, практически не накапливая бытового мусора и той лёгкой степени беспорядка, что делает дом — средой обитания. Жил, словно в любой момент был готов, не стесняясь, отдать ключи от дома малознакомому человеку.

Судя по всему, хозяин квартиры не был ни домоседом, ни надомным работником. Сразу же бросились в глаз пять больших канцелярских коробок, небрежно поставленные у стены, и ноутбук на журнальном столике. Они явно попали сюда из другого мира.

Старший группы охраны, перехватив недоуменный взгляд Злобина, коротко пояснил: «Вам, Андрей Ильич. Чтобы скучно не было».

Злобин проверил содержимое коробок и понял, скучно не будет. Кто-то заботливый доставил в тайное убежище материалы, изъятые в конторе Коркина.

«Когда успели? Оставил же все в сейфе у Игнатия Леонидовича. Полчаса на интервью на «Эхе», пять минут сюда. Получается, рабочее место нам подыскали раньше, чем мы под пули попали? Вот, значит, как… Отставка отставкой, а работа — работой», — решил Злобин и принялся разбирать бумаги.

Постепенно из разрозненных фактиков, из пересечения фамилий и должностей стала проступать схема. А когда по радио передали о «лимоновой революции» на Ордынке, Злобин понял, что схема — не плод его воображение, она — работает.

Он вспомнил своё странное ощущение в момент побуждения в купе питерского поезда. Ощущение полного осознания, что каждое событие, свидетелем которого ему предстоит стать, каким бы случайным и непреднамеренным оно не казалось, будет проявлением хорошо спланированной и масштабной операции. Нет, это не паранойя, не шпионские игры утомлённого сознания «силовика», не профессиональная привычка выискивать умысел и мотивы, а то самое интуитивное сверхзнание, о котором взахлёб пишут авторы книжечек по эзотерике. Оно не нуждается в доказательствах, оно само притягивает их. Оно не требует веры, а обязывает к действию.

Злобин знал, что создана разветвлённая сеть единомышленников, формально не связанных между собой ничем, кроме образа мыслей и возможностью реализовать их в действии. Судя по всему, они уже начали действовать. Каждый на своему месте, исходя из своих сил и возможностей. Внешне разрозненные, спорадические усилия сливались в один мощный поток, способный сокрушить раздувшуюся химеру «управляемой демократии». Он знал, но лишь теперь мог доказать любому.

— О хозяевах, как о мёртвых, либо хорошо, либо никак, — пробормотал Сергей.

Сергей сначала помогал, выискивая через Интернет дополнительную информацию. Потом стал выдыхаться, а когда «Стрим» неожиданно накрылся, он демонстративно захлопнул крышку ноутбука, снял с полки первую попавшуюся книжку и уселся с ней в кресло. Всегда общительный и ёрничающий по любому поводу, он вдруг замкнулся и перестал реагировать на передвижения Злобина по комнате.

— С чего ты взял, что я именно их имел в виду? — спросил Злобин.

— Потому что вы умный, Андрей Ильич. И профессиональный работник прокуратуры. — Сергей закрыл книгу, заложив страницу пальцем. — Знаете, на фронтоне Генпрокуратуры надо выбить слова Лазаря Кагановича: «У каждой аварии есть имя, фамилия и отчество». Мы же этим и должны заниматься, устанавливать конкретную вину конкретных лиц, или я что-то не понимаю?

— В принципе, верно.

Вся схема Злобина была испещрена фамилиями. Частично, он были, что называется «на слуху». Многие неизвестные широкому кругу, зато служили во влиятельных организациях. Большинство, очевидно, были известны и авторитетны только в узких кругах, а названия организаций и фирм, в которых они подвязывались, ничего не говорил ни уму, ни сердцу. Какие-то невнятной ориентации фондики, фирмочки с маловразумительными названиями и коммерческие университеты, привлекавшие студентов отсрочкой от службы в армии.

— Можно переквалифицировать «идиотизм» в «преступную халатность, повлёкшую тяжкие последствия»? — Сергей кивнул на приёмник. — Двести девяносто третья статья, как с куста. За такой бардак импичментом не отделаться. Сажать надо за такое. Хорошо и надолго. Согласны, Андрей Ильич?

— К чем ты клонишь?

Сергей судорожно вздохнул.

— Короче, я пас, Андрей Ильич. Ухожу, пока есть время и повод. Вы, типа, в отставку подали. Мне сам бог велел следом за вами выйти. Не ровен час, сейчас за вами приедут. А вы меня по доброте душевной за собой потяните.

— Куда?

— Не знаю. Может, назад к Игнатию Лойоле, может, куда повыше. Только я никуда не пойду. Просто смысла не вижу. — Он опять судорожно, как от удара под дых, вздохнул. — Даже тупому ясно, к чему все идёт. Сейчас одна стая начнёт жрать другую. Как задавит, так призовёт нас расследовать и воздать по заслугам побеждённым. Вы же сами рассказывали, что работали в бригаде по Белому дому.

— Ну, была такая куча дерьма в моей карьере, Серёжа. Только мы своё дело сделали честно. Не я решал закрыть дело по амнистии и похоронить его в архиве.

— Вот и я о том же! Сейчас холопам чубы вместе с головами поотрывают, а паны все в белом останутся. Типа, амнистированные.

— На счёт чубов, к сожалению, ты прав. А на счёт амнистии ты глубоко заблуждаешься. На это раз у них всерьёз. Перемирия не будет.

Злобин мельком взглянул на листок со схемой. Нарисовано было вчерне, достаточно коряво. Но тому, кто хоть чуть-чуть разбирается в расстановки фигур на политическом поле, от первого же взгляда на схему станет страшно. В этом Злобин был совершенно уверен.

— И за какую стаю вы, Андрей Ильич? Можете даже не отвечать. — Сергей слабо махнул рукой. — Нас огнём прикрыл спецназ ФСО, шесть здоровых лбов сейчас сторожат у дверей, жену вашу и дочку в тихое место вывезли… Да за одно то, что мы здесь сидим, а не снуем, как все, по подожжённому муравейнику, за одно это надо в ножки кланяться. Только «спасибо» не отделаться, вы же знаете. Отрабатывать придётся.