— Но ты же уже говорил со мной на вааларском, в чем проблема? — без объяснений он все равно отрицательно покачал головой. Имельда тяжело вздохнула, но все же с энтузиазмом помахала рукой. — Давай, тогда, скажи мне, как будет «меня зовут Мару».

— Urr hara se’Maru.

— Урра хара се Имельда… Так? — девушка попыталась повторить рычащий, но довольно певучий говор Мару. Мужчина сдержал смешок, замахал головой.

— Nia, nia, nia.

Он вновь проговорил фразу «urr hara se’Maru», только уже более отчетливо проговаривая правильное произношение. Имельда, не обращая внимания на участившийся пульс и горящие щеки, смиренно стала слушать и повторять. Получалось не сразу, но довольно сносно для первого опыта.

— А как будет «твоя родина очень красивая»?

Мару, до этого сидевший на лице со своей довольно скупой улыбкой, перестал улыбаться.

— Oriorir arr’sy zuaj’gi.

— И все? Так коротко?

Мужчина лишь кивнул.

— Орьёрир — это родина?

Он положил руку себе на грудь и произнес: «Дом».

Имельда сощурилась, не до конца понимая. Мужчина, не совсем довольный, что приходится все же пользоваться «грязным» языком, принялся строить из стакана, блюда и нескольких вилок подобие какой-то избушки. Так поняла девушка. Мару ткнул пальцем на свое творение и произнес, пытаясь донести суть:

— Kurdj.

После чего вновь положил руку на грудь: «Oriorir».

— Поняла. Это дом. То, что просто строят на земле и где живут. А это место для души, то, что родное? Так? — Мару неопределенно помахал рукой, но все равно утвердительно кивнул. — И что ты считаешь своей родиной?

Мару, не ответил, глядя ей в глаза. На этот вопрос он не мог дать ответа; пока не мог. Возможно потому, что и сам не знал. К несчастью для него самого, он помнил и свою деревню в горах, и родителей, и свое раннее детство, и как его нашли те из странного племени. И сейчас он не мог четко разделить, что для него дороже.

— Скучаешь?

Мару так и не произнес ни слова. К ним подошел Турцел с очередным полупустым кувшином и разочарованием на лице.

— Не перепало счастья, — грустно вздохнул, прижимая к груди посудину.

Девушка, как бы ей сейчас хорошо ни было, подумала, что стоит закругляться с поздними посиделками. К тому же, остатки травного настоя уже остыли, а мысли хозяйки уже давно были не благодушными. Ей хотелось отдохнуть, но она не могла оставить гостей одних. Вдруг что украдут? Или разобьют? Вдруг еще захотят выпить? Да и вообще, не красиво.

Мару забрал кувшин у Тура и оставил его на столе, обхватил его за плечи и направил к лестнице, ведущей на второй этаж. Девушка последовала за ними. Они все разбрелись по комнатам.

Имельда переоделась в рубаху, что ей благодушно предоставила Гвелка, так как свою одежду она постирала. Лежа в кровати под теплым пуховым одеялом, она пыталась сосредоточиться на своих чувствах и ощущениях.

Лич был прав… Девушка боролась с тем, чего даже поверхностно не понимала, но все равно продолжала идти напролом. Если бы у нее только был наставник. Или хотя бы какая-то книга… Хоть что-то, что могло бы ее направить на путь истинный. Но, кажется, ей придется все постигать самостоятельно. Как всегда, ей в жизни всегда доставался длинный путь.

— И ладно, — пробурчала девушка сама себе, — И так справлюсь.

Она прикрыла глаза. Глубоко вздохнув, она представила, как плывет по «течению», а «вода», то есть вся окружающая действительность медленно обволакивает ее. Получалось тяжело. Внимание то и дело цеплялось за приглушенную болтовню Турцела в комнате напротив и на ауре соседа по комнате, которого девушка так и не встретила. Он все время находился у себя.

На лбу выступили крошечные капельки пота. Теперь, когда она пыталась уловить это самое «течение», она видела не только мысли, чувства, эмоции окружающих, но еще и воспоминания, и ауры всех тех, кто находился сейчас в доме, да еще и старые энергетические следы тех, кто жил до нее в этой самой комнате.

Психанув, девушка села в кровати, откинув одеяло. Она взмокла, сердце гулко билось в груди из-за чего руки слегка дрожали. Она вновь не могла осознать чего-то очень важного, не могла разобраться самостоятельно… Учеба всегда давалась ей легче, когда кто-то объяснял даже простые вещи. Что уж говорить о сложных…

Имельда схватилась за голову и ссутулилась. К ней вновь вернулось то давно позабытое чувство бессилия, которое ощущалось на физическом уровне. Сердце словно пыталось работать в плотной кожаной обертке, что была мала на пару размеров, ему было тесно. Руки опускались сами собой.

— Черт… Вот дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо собачье, — бормотала себе под нос, раскачиваясь вперед назад.

«Сосредоточься, размазня» — дала сама себе крепку оплеуху.

Она вновь легла и попробовала еще раз. Она вспомнила, как учила своих учеников в школе видеть ауру. Ведь что есть, по сути, то Знание, которым она может обладать? Информация. И аура — это тоже пучок информации сконцентрированный в виде энергии… И чтобы заметить и рассмотреть ауру определенного человека, надо лишь сосредоточиться на ней, отринув все остальные потоки внешней энергии и чужие ауры.

Так же и со Знанием. Необходимо лишь сосредоточиться и отпустить свое сознание. Если она плывет во всеобщем едином потоке информации, состоящем из отдельных капелек — людей, их мыслей и воспоминаний, их эмоций… То тогда стоит просто абстрагироваться от всего и сосредотачиваться на чем-то одном…

Имельда словно погрузилась в какое-то желе, перестав ощущать свое тело. Звуки вокруг превратились в смазанное мягкое нечто, напоминающее по своим ощущениям вату. Представлять окружавшее ее все сущее в виде потока реки, про который говорил лич, было весьма удобно. Имельда представила, как погрузилась в воду и плывет под ней, рассматривая дно и блики света, что пробивался сквозь толщу. Кожу покалывало, так же как и легкие. Удивительные ощущения. Она вынырнула и попыталась разобраться в том, что было рядом. Хоть ее глаза и были закрыты, но девушка увидела, как раскинув ноги на кровати в точно такой же комнате, только без окна, спит какой-то тучный мужчина. Он храпел. Имельде подумалось, что хозяйка не соврала. Стены действительно толстые и не пропускают звуков…

Не зацикливаясь сильно на этом мужчине, она «осмотрела» свою комнату. До нее, еще днем, здесь жила пожилая пара, что проезжали мимо этого поселка. Они двигались куда-то на юг, вроде в столицу, а вроде и нет…

Девушка стиснула зубы. Вот же противоречие: когда она не хотела получать знания о людях и «плыла против течения», то информация сама заливалась ей в голову, и она могла говорить хоть до хрипоты. И то, все равно бы не рассказала всего. А сейчас, она развернулась и пытается плыть по течению и познать его, но теперь информацию приходится с тяжким трудом впитывать.

Смяв в руках одеяло, она лежала, не желая останавливаться. У нее было мало времени, чтобы познать себя. Ей необходимо было сделать рывок перед тем, как браться за спасение Митриша. Иначе, если она сама себя не может вытащить из омута проблем, как она собиралась помочь брату?

В соседней комнате были Мару и Турцел. К удивлению Имельды, Мару валялся на тюфяке, что лежал рядом с кроватью. Когда же Турцел с видом нагулявшегося мартовского кота возлежал на кровати.

— Нет, друг, я все равно вас не понимаю. Даже такому прожжённому холостяку как я, все предельно ясно, а вы топчитесь на месте, словно монашки в борделе. — Мару приподнялся, глянув на Турцела вполне дружелюбным взглядом, пожал плечами, а потом потыкал в дверь большим пальцем, мол, это все не по моей вине. — Долго ты будешь стоять мнущейся стеснительной девкой, как перед первой брачной ночью, чтобы сделать шаг самому? Кто из вас мужик с яйцами? Она может и некромансер, вся из себя такая холодная и крепкая, как сталь, а внутри все одно, как любая деваха, — махнул, рассуждая под градусом, Тур. — Все им романтику подавай, ждут первого шага от мужика, шоб мы корячились, показывали, как они нам нужны. Эх… И все-таки какие они прекрасные. И шоб я делал, родись бабой… Сплошные страдания и сложности. Вот у нас, у мужиков все просто! Все ясно! Понравилась баба и сразу можешь сказать, любишь или не любишь! Вот ты ее любишь!? — Турцел свесился с кровати, вперив мутный взгляд в Мару. В свете пары свеч было достаточно видно пространство и лицо собеседника. Мару задумался, лежа пожал плечами, а потом поднял руку и сделал неопределенный жест рукой. Турцел крякнул.