Маленькая часовенка, сбитая из потемневших от времени брёвен, стояла слегка на отшибе в окружении небольшой полянки, которая летом наверняка радовала прихожан луговой пестротой. Сейчас чистота снега была вытоптана, вокруг было множество кроваво-грязных следов, но на расстоянии в несколько шагов от церкви снег был чистым и ровным, словно опасность миновала часовню, как вода огибает неприступную скалу.

Имельда хотела войти, но так и не решилась. Почти так же, как когда-то она не смогла пройти в ворота школы, она не могла переступить порог обычной деревенской церкви. Она давно не ощущала уже той силы, что обычно веет в церквях… Очень давно. Этой силы становилось с каждым годом все меньше и меньше, особенно в городах. Как бы это и ни было парадоксально, но именно в городах веры было меньше всего. А здесь сила, что витала вокруг часовни, являлась именно верой и ничем иным. Имельда никогда толком не верила ни в Бога, в которого верят в Вааларе, ни в каких других богов из других стран, что всего лишь являлись олицетворением сильного единого Божества. Она знала, что взывать к его помощи бессмысленно, он не придет и не поможет. Если он где-то и существует, то ему плевать на смертных, что гибнуть тысячами каждый день. Имельда верила только в себя и в то, что рано или поздно Смерть придет за каждым. Даже за Богом. Она верила в Смерть, потому что видела ее, потому что она действительно существовала. И еще верила, что каждому дается ровно столько, сколько он может сам вынести испытаний за эту жизнь.

Но, все же, встречая иногда эту необъяснимую ей силу в таких вот местах, как эта маленькая церквушка, она проникалась и задумывалась, а может все же она не права, и Бог есть? Какой-нибудь… Или какая-нибудь. Может все же существует нечто из существ, чья сила настолько велика, что может охватить целый мир и всех, кто в нем живет? Может он все же слышит свою паству? Просто на нее его благодать не успела упасть в ту ночь, а теперь уже поздно.

Она не знала. Не видела. Лишь могла почувствовать то, что не пускало ее сейчас в часовню. Точнее то, что шло в разрез с ее истиной верой и скептицизмом по отношению к Богу. Имельда чувствовала, что в церкви есть человек. Женщина.

— Живые? — сверху донесся недоверчивый голос, — Откуда? — В деревянной постройке притворилось окно, и из него высунулась голова, покрытая светло-бежевым однотонным платком.

— Живые, — уверенно произнесла Имельда, запрокидывая голову, — Мир имени твоему, сестра.

— Ох, благослови вас Господь, и вам мир! — она поспешно скрылась, захлопнув окошко, и уже через минуту боязно отворила дверь в церковь, осматриваясь по сторонам. — Как же я рада видеть вас! — она бросилась к ним, чуть ли ни всех по очереди схватила за руки. Хоть и не положено было монахиням так смело кого-то касаться, особенно мужчин, но, видимо, она, пережив ужасную ночь, забыла о приличиях. Монахиня была уже немолода. Паутинка морщин у глаз указывала на то, что рассвет сил уже давно покинул женщину. — Заходите, заходите! В божий дом они не суются. Здесь безопасно, — она потянула единственную женщину за собой, но Имельда уперлась.

— Постойте, сестра…

— Марфа, меня зовут Марфа, но давайте уйдем отсюда…

— Еще день, вурдалаки не причинят вреда до захода солнца. Нужно отыскать их всех до одного, сестра Марфа, и уничтожить, — девушка была непреклонна. Ее губы были сжаты в скорбную нить, брови напряжены, а выражение лица говорило о серьезности намерений. Монахиня что-то поняла, отпустила ее руки, почти бросив их.

— Вы владеете темными силами? Вы с ними …

Имельда сдержалась, чтобы не закатить глаза.

— Да, я некромант. И я могу решить эту проблему.

— Проблему?! — казалось, женщина не в себе, но оно и понятно… пережить такое. — Это катастрофа! Ужас! Господь проклял эту деревню за ужасные деяния человека подобного вам! Здесь такое творилось! Такое… Отец Иосиф, он, он… пытался, но не смог удержать натиск толпы! Его слово было слабее их жажды зла… — женщина осела на колени, зарыдав, прикрыв лицо руками. Имельде хотелось сделать так же. Сесть на землю, свернуться калачиком и закрыть лицо, оказавшись в темноте, чтобы никто ее не видел, и чтобы она никого не видела… Но жизнь вряд ли бы позволила ей так расслабиться. Некромантка опустилась и взяла за плечи бьющуюся в истерике монахиню. Насильно она подняла ее лицо, чувствуя и страх, и эмоции, что накрывали волнами, и видя всю ее жизнь… Имельда старалась отводить все это на задний план. Она взглянула ей в глаза.

— Успокойся. Ты еще жива. Твоя вера сильна, сестра. Посмотри, — она ткнула на чистый снег вокруг церкви на расстоянии пяти шагов. Именно столько сумела защитить своей верой женщина. — Хватит рыдать. Слезами делу не поможешь. Возвращайся в церковь, мне нужна святая вода и свечи. Много свеч. А еще ответь, видела ли ты, куда попрятались твари?

Сестра Марфа смотрела на некромантку красными от слез и бессонной ночи глазами. Мужчины стояли рядом, по бокам от девушки. Тоже смотрели выжидающе на монашку, то и дело, поглядывая по сторонам и на небо. Солнце неумолимо ползло к горизонту, словно спеша. И сейчас, когда опасность была под боком, казалось, что время только ускорило свой бег.

— Я точно не знаю…

— Вспоминай, — спокойно, но настойчиво произнесла Имельда, по-прежнему удерживая монахиню за плечи. Мару знал, что это значит для девушки… И вместе с тем, как воспоминая о действиях мертвецов этой ночью вливались бессвязным потоком в голову девушки, монахиня произнесла:

— Кажется, разбрелись по домам…

Этого хватило. Имельда поднялась, отпустив и оставив сестру Марфу на крыльце церквушки. Ей помог подняться Турцел. И даже его — мужскую — руку она приняла куда как радушнее, чем прикосновение некромантки.

— Ясно, — пробормотала Имельда, оглядывая темные тихие дома, — По подвалам попрятались, твари. Надо… — она что-то забормотала себе под нос, размышляя, оглядываясь, высматривая нужные ей детали. — Итак, мне нужны свечи. Вурдалаков необходимо задержать здесь, чтобы не разбрелись. Перебить всех в подвалах, пока они спят, не успею, — она обернулась, кинув фразу в почти приказном тоне, и тут же пошла куда-то только ей ведомую сторону.

— Бог в помощь. Я участвовать в вашем колдовстве не собираюсь, — монахиня стояла, сомкнув руки у живота в крепкий замок, уперто поджав губы и прямо держа осанку. Имельда на нее удивленно обернулась. Ее всегда поражало эта глупое стремление людей к собственному умерщвлению, когда свое очевидное спасение они с уверенностью утопающего топили вместе с собой.

— Бог велел, чтоб вы мне помогли, — девушка, сомкнув брови на носу, все же развернулась и пошла туда, куда изначально собиралась. Времени оставалось все меньше. Монахиня, возмущенно поиграв губами и подбородком, так ничего и не сказала, направившись в церковь. Турцел растерянно стоял на крыльце, смотря то на монашку, то на некромантку.

— А что делать нам?

У них было мало времени. В конце концов, сестра Марфа под натиском страха перед смертью, приготовила все, что просила девушка. И всеми их совокупными силами, они создали защитную оборону, ту самую, которую стремился создать умерший некромант — «обратную печать». Только размером со всю деревню. Это было непросто. Им пришлось делать ее почти наобум, в вечерних сумерках, постоянно оглядываясь. Уверенно себя вела лишь Имельда. В ее движениях и действиях чувствовался опыт отработанных лет, руки не тряслись, глаза не бегали. Что нельзя было сказать о Турцеле и сестре Марфе. Мару справлялся лучше их, но тоже нервничал. Имельда видела это по нахмуренному лбу, по цепкому взгляду, которым он постоянно окидывал все дома и окружающее их пространство. И ещё по тому, как сжимал рукоять меча, что принадлежал погибшему некроманту: с излишней силой, словно готовый выхватить клинок из ножен в любой миг.

Девушка узнала от сестры Марфы, что в деревне обитало около пяти десятков людей, не больше. В последнее время на их земли пришли темные времена, и многие дети стали гибнуть или пропадать вообще без следа. При мирных условиях, деревня из пятидесяти человек казалась сущей ерундой, не стоящей внимания городских жителей. Но если посмотреть на это количество, зная, что это не люди, а монстры, становилось ясно, что ночь они могут и не пережить.