На этом можно заканчивать – досчитаю, пожалуй, до шестидесяти. А напоследок оторвусь. Оставшиеся семь ударов не церемонюсь, бью сильно. Ладони влажные, крепко сжимаю рукоять и впечатываю тяжелые концы плети в покрасневшую кожу. Порядком подуставшая Макс наконец срывается. Кричит. Полный страданий жалобный голос отражается от бетонных стен – девочке очень больно.

Кровь бурлит, аж дыхание перехватывает. Слегка кружится голова. Шестьдесят. Неплохой результат, кстати! Отбрасываю плетку к краю ринга и выдыхаю. Плечи Макс мелко подрагивают – таки слезы. Для бедняжки слишком? Или девочка снова себя жалеет?

Иду опускать лебедку. Торчащие лопатки Макс – на контрасте с бледными руками равномерно бордовые, словно окровавленные обрубки крыльев. Слышу ее всхлипы даже отсюда. Кажется, я снова перегнул палку. Рука сама тянется к кнопке. Трос быстро скользит вниз. Ноги Макс касаются поверхности ринга и тут же подгибаются. Девчонка без сил распластывается на полу. Трогательная в своей беззащитности. Против воли душу заполняет гадливое чувство – она явно получила больше, чем заслужила.

Хочется рвануть к ней, освободить, пожалеть. Отнести в ее комнату, бережно устроить на матрасе. Укрыть пледом, погладить по щеке… Нет. Нельзя. Она должна видеть во мне жестокого беспринципного типа, который ни перед чем не остановится на пути к цели. К ее цели. Проявлять сострадание сейчас – недопустимая роскошь.

Мотнув головой, стряхиваю незваную жалость, с суровым видом возвращаюсь на ринг. Освобождаю Макс, собираю девайсы и несу в спальню. Возвращаюсь в зал. Макс уже пришла в себя, сидит на ринге, обхватив колени руками. Заметив меня, напрягается. Широко распахнутые глаза провожают каждое мое движение. Иду к столику, закуриваю.

– Спускайся с ринга, – приказываю все в том же суровом холодном тоне. – Мы еще не закончили.

Макс вздрагивает на последней фразе и начинает шевелиться. Слишком утомилась, чтобы встать, к ограждению ползет на четвереньках. Соблазнительно, хотя по ней видно, что она и не пытается пощекотать мое воображение. Измотана в край – движения заторможенные, взгляд мутный.

С трудом спускает ноги за пределы ринга и следом сваливается на пол, как мешок.

– Встать, – цежу сквозь зубы, хотя сам понимаю, что ей это едва ли по силам.

Снова одолевает желание помочь ей. Давлю его на корню. Не время и не место! Да и что она за амеба?! Внезапно вспыхнувший гнев выжигает все мысли. В несколько порывистых шагов оказываюсь рядом и, схватив за волосы, тяну вверх. Взвизгнув, Макс вскидывает руки, отчаянно вцепляется мне в кулак, но таки поднимается на ноги. Щеки влажные от слез, на лице страдальческое выражение. Она, небось, сейчас мечтает только о том, чтобы наконец лечь. Какая жалость, что порка – не последний урок на сегодня.

Стоять на одной ноге, перехватив другую за спиной, неудобно. Тяжело. Утомленные после пробежки и приседаний мышцы ноют и дрожат. С трудом удерживаю баланс, накреняясь то в одну, то в другую сторону. Страшно представить, насколько рассердится Рик, если я таки растянусь на полу.

Он внезапно уходит и скрывается в кухонном коридоре. Тело вопит об отдыхе, но не решаюсь разжать руку, хотя стою из последних сил. Сколько его не будет? Наблюдает ли он?

Да какая разница? Где твердость характера, Макс? Не будь тряпкой, ты обещала слушаться, так держи слово!

Рик вскоре возвращается в зал с какой-то кожаной штуковиной и толстой плеткой, которая напоминает веревочную швабру, только с более длинными концами. От одного ее вида в душе клубится паника, сердце начинает биться в горле, но вместе с этим внизу живота почему-то приятно ноет от противоестественного возбуждения. Откуда оно берется? Что со мной не так?! Как будто я не просто согласна, а хочу, чтобы Рик меня наказал. А может, это просто азартное желание проверить, насколько мне хватит самообладания?

Рик не торопится. Закуривает и наслаждается сигаретой. Снова рассматривает меня. Резиновые жгуты, свисающие со столешницы, гипнотизируют. Не хочу смотреть – перевожу взгляд на собственные кроссовки, словно хочу различить стежки прострочки.

– Надеюсь, на тебе есть майка, – вдруг сурово выговаривает Рик, расплющивая окурок в пепельнице, и приказывает снять толстовку.

Кровь устремляется к лицу, щеки теплеют, но слишком страшно медлить с исполнением приказа. Стягиваю кофту, бросаю на пол. Руки сами тянутся прикрыть грудь. Почему-то вдруг становится жутко неловко… Похотливые взгляды Рика, которыми он одаривал меня, пока я приседала, до сих пор стоят в памяти, снова ощущаю стыд, от которого холодеют пальцы, а в желудке собирается горячий ком.

– Сведи запястья, – приказывает он.

Говорит сурово, недовольно. Может, его интерес мне только померещился? Как бы там ни было, он с явным удовольствием фиксирует мои предплечья в принесенную кожаную штуковину, которая оказалась чем-то наподобие наручников, только закрывающих руки от запястья до локтя. Становится по-настоящему страшно, тело мелко дрожит, словно от лихорадки.

Закончив с ремешками застежек, как на босоножках, Рик приказывает залезть на ринг. С горем пополам мне удается выполнить приказ. Выпрямляюсь и боязливо оглядываюсь. Нажатием кнопки на стене Рик поднимает боксерскую грушу к потолку и спускает вниз пустой трос. Забирается ко мне, подходит так близко, что его дыхание касается лица. Глядя в глаза, он медленным движением поднимает мои скрепленные руки к тросу. Зацепляет вшитое в наручники кольцо за карабин. На лице плотоядный оскал – парализует ощущением беспомощности.

Внутри вдруг поднимается протест. Это несправедливо поступать со мной так жестоко! Особенно после того, что я сегодня пережила.

Молчать! Смирись, Макс! Он здесь босс. Ему решать, что справедливо, а что нет. Лучше подумай, как в следующий раз не ударить в грязь лицом.

Спускаю порыв на тормозах. Рик прав, у врача-то я не стесняюсь. Или, по крайней мере, в состоянии побороть стыд. Но… Почему здесь все иначе? Он зачем-то снова возвращается к кнопкам. Запоздало доходит, что это еще не все приготовления. Трос, удерживающий меня вертикально, начинает сматываться. Отрывает от пола. В спине застревает несильная тянущая боль, плечи саднят под тяжестью тела. Против воли напрягаю мышцы, пытаясь примириться с ощущениями. Бункер вдруг начинает медленно поворачиваться, и Рик оказывается за спиной.

Слышу, как он снова забирается на ринг. Несколько шагов за спиной – обходит. Заставляю себя смотреть ему в глаза. Пусть видит, что я готова принять наказание. За проступки надо платить…

Рик говорит о том, за что конкретно собирается наказывать, словно выносит приговор. Тошнотворный страх сковывает тело, стучит сердцем в ушах, пропитывает полностью. Мечтательный взгляд Рика пугает больше всего. Он предвкушает грядущее наказание.

Договорив, уходит назад. Несколько мгновений – и спину обжигает первый удар. Как будто на лопатку приземлилась тяжелая мокрая тряпка. Неприятно, но терпимо. Без передышки с другой стороны приходится следующий удар. Уже сильнее. Не представляю, сколько выдержу, но в голове крутится только одна мысль – молчать. Не оставляет ощущение, что это очередной экзамен, и я получу отлично только в том случае, если перенесу эту порку не проронив ни звука.

С каждым ударом Рик постепенно прибавляет силу. Сбиваюсь со счета на втором десятке. Терпеть становится все сложнее. Кожа на лопатках горит, каждое новое касание плети причиняет все бОльшую боль. Отчаяние неуклонно заполняет душу – когда Рик остановится, одному Богу известно. А если он наоборот жаждет услышать стон? Стоит дать ему желаемое, но не могу. Не хочу сдаваться без боя. Как будто это соревнование по перетягиванию каната, если поддамся – проиграю. Я должна быть сильнее.

Через какое-то время терпеть становится невмоготу. Боль стучит в висках, пробегает судорогой по коже, вздыбливает волоски на руках. Наступает переломный момент, сдерживаться больше не получается. Выпускаю наружу лишь слабый стон, но это, считай, конец. Я проявила слабость. Остается только дождаться завершения экзекуции.