Мечник с облегчением откинулся на спинку кресла:

– Храм решил, что на встречу следует прийти тому, с кем ты однажды уже разговаривал. К тому же я не смогу тебя задержать, даже если очень захочу. Сядь, неудобно говорить, запрокидывая голову.

– А девчонка зачем? – Сингур не спешил выполнить его просьбу и внимательно разглядывал девушку. – Почему лицо закрыто? Открой.

Его вопрос и бесцеремонный приказ изумили Стига.

– Она многоликая, – напомнил он собеседнику и тут же понял, что это ни о чем Сингуру не говорит. Поэтому пришлось спешно объяснять: – Если плетёный браслет на твоей руке – то, чем нам показался при первой встрече, то это узелковое послание. А его умеют читать только многоликие.

– Пусть откроет лицо, – повторил Сингур.

Мечника покоробило от неучтивости и резкости его тона, он хотел возразить, но Аурика опередила. Мягким движением она отбросила паволоку и улыбнулась. Сингур несколько мгновений бесстыдно разглядывал её. У Стига от такой дерзости внутри всё клокотало, но, наконец, этот нахал сел.

– Первое и главное, – мечник не без усилия снова взял себя в руки, – у Храма нет к тебе никаких претензий, Сингур Победитель Железного Лба. От имени Храма заявляю, что ты свободный человек, не нарушал закон и к тебе не могут быть применены никакие наказания. Ты волен остаться в Миль-Канасе или покинуть его по своему желанию.

– А второе и менее главное? – собеседник умело скрыл удивление, но Стиг опытным взглядом воина отметил всё-таки, что он едва заметно расслабился.

– Мы будем благодарны за любые сведения о Миаджане. Если ты согласишься рассказать всё, что знаешь, и ответить на вопросы, тебя ждёт большая награда. Слово Храма.

Мечник замолчал, а Сингур смерил его взглядом, полным одновременно и удивления, и подозрения. Он несколько раз настороженно огляделся, но так и не обнаружил опасности.

– Храм убрал с площади и её окрестностей всю стражу. Ни одного моего брата нет рядом, – снова заговорил Стиг, – мои руки пусты, – он протянул раскрытые ладони к собеседнику, – ты не нарушал наших законов, а за то, что знаешь и можешь рассказать, мы готовы щедро заплатить. Пусть я останусь безоружным и бездвижным в пустошах Драга, если лгу тебе хоть словом, хоть помыслом.

Сингур по-прежнему недоверчиво смотрел на собеседника:

– С чего вы взяли, будто я что-то знаю о Миаджане? Это старая сказка.

– Для Храма, – Стиг подчеркнул это слово, – нет. В Миль-Канасе был убит человек, которого отправили за тобой в погоню из Миаджана, – Стиг невольно коснулся повязки, что скрывала под одеждой саднящую рану. – Он мёртв, мы не смогли его допросить, но кое-что узнать всё-таки сумели. Поэтому Храму очень важно поговорить с тобой про Миаджан.

– А в награду – всё, что захочу? – усмехнулся Сингур и откинулся на мягкую спинку кресла.

– Нет, – Стиг покачал головой. – Конечно, нет. Деньги и жизнь в Дальянии. Если захочешь, можем сделать ланистой на верхних кругах. Купить дом по твоему выбору. Но не дадим в жены многоликую и не возьмем служить мечником Храма. А вот спешником – не раздумывая.

– Щедро. Но я зарёкся служить храмам. И круги мне тоже надоели. Чем же вам так интересен Миаджан, если вы готовы платить за сведения о нем, не торгуясь?

– Разреши мне объяснить? – обратилась к Стигу Аурика и только после его кивка повернулась к Сингуру. – Покажи мне, доблестный воин, плетёный браслет со своей руки. Это послание от одной из моих сестер, я уже вижу. Миаджан похитил её несколько лет назад. Вот почему Храм хочет знать о нём.

В этот миг Стиг понял, что всё время разговора Аурика пристально рассматривала не его собеседника, а эту плетёнку.

Сингур смерил девушку хмурым взглядом:

– Женщина, которая сплела её, завязала последний узел уже на руке. И просила не снимать. Никогда.

Аурика почтительно склонила голову и сказала:

– Я покоряюсь её воле. Тогда позволь взять тебя за руку и посмотреть браслет, не снимая.

Стиг открыл было рот, чтобы запретить ей прикасаться к этому странному человеку, но Сингур снова его удивил:

– Я не трону девчонку. На. Смотри.

С этими словами он протянул жесткую, покрытую мозолями и шрамами ладонь собеседнице.

Та взяла её очень осторожно. В маленьких нежных руках многоликой, похожих на лепестки цветка, грубая лапища воина напоминала старую щербатую лопату.

С удивлением Стиг увидел, что лицо Сингура словно дрогнуло, он будто незаметно сглотнул комок в горле. Тонкие девичьи пальцы медленно скользили по засаленным узелкам, а глаза невидяще смотрели в пустоту.

– Любви благословенным! – наконец, нараспев заговорила она. – Я не помню своего прошлого, но видела будущее. Моя смерть уже близка. Когда ты, юная дева с чёрными очами, прочтешь это послание, я уже буду мертва. Знай: мужчина, чью руку ты держишь, любил меня, защищал и помогал, сколько мог. А я люблю и хочу защитить его. Прошу: помоги ему, сколько сможешь».

Стиг с трудом разжал пальцы, которыми стискивал подлокотники кресла. На лбу у него выступила испарина.

Лицо Сингура было застывшим.

– Как она ушла? – мягко спросила Аурика, продолжая держать собеседника за руку.

– Не вернулась из подземелий, – глухо ответил он.

– Старшие жёны должны знать, – Аурика произнесла это в пространство, после чего медленно наклонилась и в почтительном благоговении коснулась лбом плетеного браслета на мужском запястье. На миг застыла так, а потом выпрямилась и твёрдо сказала: – Спасибо за весть о нашей сестре. Спасибо, что любил её и берёг. Храм обязан выполнить её просьбу.

Стиг поднялся со скамьи:

– Завтра в полдень я буду здесь, чтобы узнать твое решение, – от услышанного он даже перестал чувствовать саднящую рану. Мир вокруг почему-то сделался блеклым и плоским. – Каким бы оно ни было, ты волен жить в Миль-Канасе или покинуть его по своему желанию. Храм не станет чинить препятствий.

В ответ на это Сингур мотнул головой:

– Зачем тянуть до завтра? Я пойду с вами.

Мечник даже не испытал удивления. По-прежнему ровно он ответил:

– Паланкин ждёт в квартале отсюда. Носильщики сильны, но неуклюжи и безоружны – тебе они не противники. Клянусь именем Джерта: мы честны перед тобой.

Его собеседник только хмыкнул.

А мечник храма смотрел на его запястье. «…Когда ты, юная дева с черными очами, прочтешь это послание, я уже буду мертва».

Мир вокруг оставался бесцветным и плоским.

Кирге очень хотелось мужика. Хотя бы одного. Двух, конечно, лучше. Можно трёх. Но и одному бы порадовалась. Внутри все аж ныло! Не до капризов. Отыскать бы кого повыносливее... Так ведь не на улице – в Храме. Кто их знает, что сделают за блуд? Может, казнят, а может, ещё десятерых приведут. Храм – это всегда страшно, поэтому приходилось терпеть. Терпеть и мечтать, что как только вырвется из этой роскошной клетки – сразу пойдёт в квартал удовольствий искать себе жеребца покрепче. Да, сейчас Кирге уже не так нравилось среди всей этой роскоши. То есть нравилось, чего врать. Но без мужика и возможности на нем всласть попрыгать приходилось тяжко.

Она с тоской думала о каменном Куго, стоящем в подземном святилище в старой выработке. К нему приходили гулящие девки, воровки и нищенки выпрашивать для себя помощи. Но мазали маслом ему вовсе не губы и глаза, как идолу на старом пепелище. И вот очень Кирге сейчас хотелось попасть хоть к этому подземному жертвеннику, лишь бы унять мучительную похоть. А что? И ей удовольствие, и богу радость. А Куго, как ни крути, продержится, сколько надо.

Она мысленно застонала, вытягиваясь на простынях. И ведь уйти нельзя: не отпускали! Уж скорее бы наградили да отправили восвояси. Она уж и от роскоши готова отказаться, и от кушаний заморских, от всего – лишь бы…

И в этот самый миг отвратительная сладкая судорога пронзила разбойницу и воровку до самых пяток. Она выгнулась дугой на роскошном ложе, едва смогла сдержать вопль наслаждения, аж глаза закатились. Забилась вся, затряслась.