Эная опустилась рядом, переняла у одной из прях тонкую канитель. Кончики пальцев обожгло. Многоликая взялась ловко свивать диковинную пряжу, тянуть, захлестывать ее на соседние нити, стягивать тонкими узелками.

Мерцающий невод сиял ровно, нити нигде не обрывались и не путались. Как ни перебирала в уме свои вопросы девушка, Сеть не отзывалась, не вспыхивала, не чернела, не осыпалась хлопьями пепла.

– Как странно, – задумчиво сказала Эная, встала, встряхнула руками, и Сеть разлетелась на ослепительные искры. Те устремились прочь из зала и, подхваченные ветром, осыпались на затихающий в предвечерней истоме город.

Другие пряхи тоже начали подниматься.

– Маетно мне сегодня, – сказала самая юная и тоненькая, со жгуче-чёрными глазами и косой, в которую были вплетены низки бус всех оттенков зелёного. Одеяние у девушки было глубокого малахитового цвета, отчего смуглая кожа, казалось, сияла. – Нет покоя. Будто змея сердце обвила.

– Сеть не отыскала магии, нечего бояться, Аурика. – ласково сказала Эная. – Просто близится твоя луна, вот ты разволновалась.

Аурика вздохнула:

– Может быть…

Эная улыбнулась и пошла прочь. Ей самой было не по себе, однако она не хотела показывать смятения. Дева Храма вышла из зала, но вместо того, чтобы вновь окунуться в полумрак лабиринта, зажмурилась, ослепленная сиянием заходящего солнца.

С полукруглого просторного балкона белоснежный город, ступеньками спускающийся к морской глади, был виден словно на ладони. Внизу на волнах у пристани покачивались корабли, пришедшие из далёких стран. Серыми громадами вздымались в сизой дымке дальние горы.

Безликий муж! Он не стал дожидаться, когда она придёт, и пригласил сам, иначе как Эная очутилась в его покоях, попросту закрыв за собой дверь главного зала?

– Ты хотела поговорить со мной, – услышала девушка спокойный низкий голос. – О чем?

Мужчина, стоящий возле невысоких перил, был уже не юн, но ещё и не в летах. Скорее, он находился в том неуловимом возрасте, когда годы являют себя не столько в чертах лица, сколько в его выражении, делая человека то моложе, то старше, в зависимости от ситуации. Сейчас Безликий улыбался и казался лишь немногим старше Стига…

Глаза у брата правителя Дальянии были голубыми, а длинные волосы светло-русыми. Дева Храма всматривалась в лицо повелителя, силясь запомнить черты, хотя знала, что всё равно не получится. Ни у кого не получалось.

– Истр, пусть будут долгими твои дни и дни твоего брата.

– Ты прекрасна, многоликая. Садись, – он кивнул.

Девушка шагнула к невысокой скамеечке, покрытой шёлковой подушкой, и присела.

– Я встретила сегодня мужчину, – начала она. – Хотела с ним поговорить, но… он не понял, кто я.

– Не понял? – удивился собеседник.

Эная смешалась:

– Нет. Я не ожидала такого и, похоже, все только испортила. Он испугался и рассвирепел. Стиг отправил за ним мечников, но этот человек как-то сумел скрыться, и где он сейчас, я не знаю.

– Скрылся от мечников…Ты пыталась поймать его в Сеть? – уточнил Безликий.

– Пыталась… – виновато ответила девушка. – У меня не получилось.

Истр задумчиво прошёлся по балкону.

– Почему Стиг просто не удержал его? Почему ты не приказала? – спросил он.

– Стиг бы не смог его удержать. Этот странный чужак, он… изменился. Я никогда такого прежде не видела… Зрачки стали белыми, а лицо – будто присыпанным пеплом, и столько силы… Мечники сначала легко вели его, но потом он исчез. И куда делся – никто так и не понял. Я решила, это может быть колдун, но Сеть не почувствовала колдовства.

– Почему этот мужчина вообще привлёк твоё внимание, Эная? – спросил Безликий.

Собеседница легким движением отвернула длинный рукав своего платья, являя взору белое, словно фарфор, запястье, обвитое затейливой плетёной тесьмой:

– Он дрался на поединочном кругу, и я увидела на его руке похожую, но сильно заношенную. Она была связана из обычной ткани и очень длинна. Я лишь хотела разглядеть поближе. Он победил, я думала, он в добром расположении духа и даст посмотреть. Ничего плохого в моей просьбе не было. Но он рассвирепел и… даже не понял, кто я!

Эная беспомощно замолчала.

Истр задумчиво постучал пальцами по перилам балкона. Многоликая подошла к нему, застыв в нескольких шагах.

– Этого мужчину надо найти, – сказал ей собеседник. – Я поговорю с далером, чтобы отправил людей на поиски, и прикажу меченосцам пройтись по всем поединочным кругам. Тот, кто хотя бы раз одержал победу на арене, непременно придёт туда снова.

Девушка кивнула, а Безликий улыбнулся:

– Все поправимо, прекраснейшая. Мы его найдём.

– Почему он не понял, кто я? – снова спросила девушка.

– Неправильный вопрос, – Безликий смотрел на неё словно с легкой жалостью: – Правильный – откуда он, если не понял, кто ты.

– Да! Но тогда почему на его руке храмовая плетёнка? – в последней попытке понять происходящее спросила Эная.

– Мы узнаем. Не волнуйся.

Он наклонился и коснулся губами её губ… Многоликая закрыла глаза, а в следующий миг оказалась совершенно одна – стоящей в залитом сиянием факелов и дымом благовоний лабиринте.

Статуя храмовой девы с медной чашей в мраморных руках была строга и задумчива, а из-под подола одеяния выглядывал носок тонкой сандалии, словно каменное изваяние собиралось сделать шаг вниз, чтобы сойти с постамента.

Сингур вернулся к балагану под вечер. Улицы города уже омыли закатные краски, в арках домов таились сиреневые тени, а деревья казались чёрными на фоне темнеющего неба. Но даже в сумерках Миль-Канас оставался красив и светел. Совсем не похож на шианский Этхаш. Не было у него сходства и с виргским Илкатамом. Да, собственно, и ни с каким ранее виденным Сингуром городом тоже. Казалось, здесь безопасно. И в это безумно хотелось поверить.

Когда Сингур вышел к балагану, то увидел, что у костра сидит, закутавшись в бурнус, одинокая девушка. Она услышала его шаги, а, может, почувствовала взгляд, вскочила, обернулась, всматриваясь в полумрак, а потом бросилась навстречу.

Брат подхватил её, потому что она запуталась в подоле и едва не упала. Эша вцепилась ему в плечи, затрясла, заходясь в беззвучном гневе.

– Успокойся, – сказал он. – Всё хорошо.

Но сестра вместо того, чтобы последовать совету, ударила его кулаком в грудь.

– Эша! – Сингур перехватил тонкое запястье. – Прекрати.

Тогда она вырвалась, круто развернулась и скрылась в кибитке. Зато из соседней телеги тотчас показалась Эгда, а за ней и Пэйт. Видимо, услышали разговор и ворчание псов, которые нового попутчика терпеть не могли.

Балаганщик даже подумал, в который уж раз: отчего собаки, обычно спокойные, никак не хотят принять Эшиного брата? Хотя только ли собаки? Старик озадачился и припомнил, что и лошади-то рядом с вальтарийцем тоже беспокоятся, прядают ушами и тревожно фыркают. Даже когда чистит их – видно, как смирные коньки обмирают и дергают боками. Вот и псы нынче опять рычат с пустой угрозой в голосах, вроде как пугают чужака, мол, не подходи, но на деле слышно: сами боятся.

Сингур впрочем, внимания на них не обращал.

Пэйт шикнул на собак, подошёл к вальтарийцу и произнес, отдавая кошель и перстень:

– Я забрал ставку и выкупил залог.

Сингур спросил:

– Свою долю взял?

Балаганщик кивнул, не зная, что еще добавить. Вальтариец явно не собирался в эту ночь оставлять своих спутников, да и Пэйту теперь было неловко его гнать: деньги с поединка старик получил такие, что не только окупил дорогу со скудными трапезами двоих навязавшихся чужаков, но ещё остался в хорошем прибытке. Очень хорошем.

– Идём, покормлю тебя, – сказала Сингуру Эгда. – Голодный, небось?

Мужчина пожал плечами. Не голодный, но поесть надо. Он устроился на старой циновке возле огня. Эгда положила ему из гнутой щербатой сковородки остатки тушёных с острым перцем помидоров, дала пресную лепешку. Вальтариец медленно ел, глядя в пламя. Близняшки тут же подсели к мужчине с двух сторон.