Мальчишка глядел обиженно, исподлобья. Когда стало понятно, что бой ему не глядеть, а вместо этого как дураку околачиваться на площади, ожидая деда, он надулся от досады и теперь всем видом показывал, сколь сильно оскорблен.

– Гельт, что делаешь ты? – повернулся Сингур к пареньку.

– Я бегу к синим лестницам, оттуда – через улицу белых домов, затем – по голубым лестницам, зеленым и там отдаю деньги Алессе.

– А я, – не дожидаясь, когда к ней обратятся, выпалила девушка, – забираю кошелёк и через жёлтые дома спускаюсь к балагану. Эгда с Хлоей собирают кибитки, деда и Гельт уже будут здесь, когда я прибегу, мы сразу уезжаем.

Сингур кивнул:

– Да. И мы в расчёте. Я ничего вам не должен. Вы сами по себе. Мы сами по себе.

Пэйт стиснул в кулаке бороду и сказал только:

– Опасно…

Его собеседник пожал плечами:

– Не особо. Если всё сделаете, как говорю, и не будете мешкать.

Пэйт вскочил и забегал туда-сюда в сгустившемся полумраке.

– Послушай, рисковое дело-то. Может, нанять каких охранителей?

Сингур хмыкнул:

– Каких? Тебя тут никто не знает, ты тоже никого не знаешь, а выигрыш понесешь такой, что на месте охранителей я бы тебя уложил в первой же канаве. А может, и на площади прямо. Нужен ты им, охранять тебя.

Пэйт замер. В нём в непримиримой схватке сошлись страх, здравый смысл и жажда наживы.

– Ты так уверен, что я получу этот выигрыш, что…

– Ты получишь этот выигрыш, – спокойно сказал Сингур. – Но можешь и не рисковать. Я просто предложил. Если хочешь. Если нет…

Эгда смотрела на брата со страхом и надеждой одновременно. Если он поставит все имеющиеся сбережения и Сингур вправду одержит победу, они получат столько денег, что без труда найдут близняшкам хороших мужей, купят новые добротные повозки... Заживут припеваючи!

– Лишнего с собой не тащите, – посоветовал Сингур, подавляя зевок. – Если вдогонку пустятся, вам барахло только помешает. Я б на твоем месте всем по лошади купил, а кибитки бросил.

У Пэйта сердце подскочило к горлу. Ввязывается же он на старости лет, дурень плешивый! Его собеседник словно почувствовал эти опасения и изрёк:

– Если боишься, лучше вовсе не браться. Страх – плохой помощник.

– Деньги нужны, – хмуро ответил Пэйт.

– Это да, – согласился вальтариец. – Деньги всегда нужны.

– То-то и оно.

Сингур покачал головой:

– Не дрожи. Я вижу дорогу. Если всё сделаете, как сказано, ничего вам не грозит, кроме отбитых об сёдла задниц.

Алесса и Хлоя захихикали.

– Бой послезавтра. Лучше озаботься лошадьми.

Балаганщик мрачно кивнул, но потом не удержался и спросил:

– А почему тот, второй, не приходил к тебе? Сальха. Мог бы перебить цену Лароба…

Эшин брат усмехнулся:

– Зачем? У него самый сильный уличный боец в Миль-Канасе, а, может, и во всей Дальянии. Он в нём уверен. А меня знать не знает.

– Лароб рискует, – поёрзал Пэйт.

В ответ Сингур равнодушно пожал плечами и повторил:

– Не особо. Как и ты. Просто он об этом не знает.

Старик опять подёргал себя за бороду и спросил:

– А чего ты так уверен, что можешь свалить Сальхиного бойца? Он вон, говорят, здоровый как бык.

– И что? – спросил мужчина. – Вепрь тоже был здоровый.

– Но Сальхин боец бил Вепря! – возразил Пэйт.

– Дак чего ты тогда волнуешься? – удивился вальтариец. – Я ж его тоже побил.

– Тьфу! – балаганщик сел. – А если этого не побьёшь? Чего ты так уверен?

– Побью, – успокоил его собеседник. – Сиди ровно, спи крепко, не дёргайся. Я любого побью.

В ответ на это бахвальство кособокая Эгда только неодобрительно покачала головой, а Хлоя, Алесса и Гельт с восхищением переглянулись.

Брат привёл её в гостевые дома квартала рукодельниц. Снаружи их окружала глухая стена, а внутри к этой стене лепились маленькие домики с усаженным цветами двором-колодцем. Здесь было тихо и чисто. Служанка провела постоялицу в один из домиков, состоящий из единственной комнатки – маленькой, но уютной.

Эша огляделась. Красиво… Спокойно. В окно не заглядывает солнце, потому что дикий виноград висит снаружи пологом.

Девушка повернулась к брату:

«Я буду ждать тебя здесь?»

Он кивнул.

– Тут хорошо. Пэйт со своими уедут сразу после боя. А ты сиди. Выкупаешься, поешь, выспишься на кровати. Дождёшься меня. Если вдруг не дождёшься, деньги вот, – он положил на стол кошель с несколькими тяжёлыми монетами. – Но ты дождёшься. Я приду в тот же день или на следующий. Как повезёт.

Сестра вцепилась ему в руку, испуганно заглянула в глаза, а потом её пальцы запорхали, сплетая знаки в слова.

«Тебе будет плохо. Очень плохо. Возьми меня с собой!»

– Переживу. Ты останешься здесь. Поняла? Никуда выходить не будешь. Тут тебя никто не найдет.

Он замер, словно прислушиваясь к чему-то в себе, кивнул и повторил:

– Никто. Если сама не выйдешь.

«Не выйду».

– Вот и молодец. Давай мне кисет.

Услышав эти слова, девушка побледнела и отступила на шаг.

– Давай сюда, – повторил брат.

Эша покачала головой.

– Я. Сказал. Дай. Кисет.

Его глаза потемнели, зрачок стремительно расширялся, заполняя собой всю радужку. Эша испуганно отвернулась, пошарила за пазухой и вытянула на свет кожаный мешочек с плотно затянутой горловиной.

Сингур взял кармашек, раскрыл его и, не глядя на собеседницу, сказал:

– Иди, тут есть баня, служанка тебя ждёт и проводит. Мойся. И не торопись. Кто знает, когда в следующий раз придётся.

Эша кивнула, хотя в горле было горько от подступающих слез. Она ушла. А когда вернулась, брат уже исчез, только воздух в комнате стал ещё горше да на столе лежал потёртый кисет.

* * *

Евнух «Четырех лун» – невысокий круглый человечек – выбежал навстречу нежданным гостям из-за реющих занавесей, которыми был разделен общий зал. Лицо смотрителя дома удовольствий сперва сделалось растерянным, затем испуганным, а уж после исполнилось понимания, деланного восторга и почтения.

– Ах, госпожа моя, ах, моя госпожа! – залепетал с придыханием человечек и, поймав длинный рукав одеяния многоликой, в знак почтения коснулся губами шелкового краешка.

В лицо гостье он старался не заглядывать и всячески отводил глаза. В этом не было ничего удивительного: простым смертным до боли неприятно смотреть на многоликую, а Эная сегодня была без вуали.

Стиг видел, как при первом взгляде на храмовую деву хранитель дома побледнел. Не поверил глазам. И правильно.

Пока человечек раскланивался и выражал всяческий восторг от визита высокой гостьи, глаза его, холодные и пронзительные, пристально следили за дюжиной мечников, которые втянулись в зал вместе со своей госпожой.

Четверо вооруженных мужчин, вошедшие первыми, сразу устремились к лестнице, что поднималась на второй этаж, и встали по бокам. Еще четверо быстро рассыпались по залу, проверяя альковы. Двое остались стоять за спиной госпожи, двое застыли у входных дверей.

Хранитель дома обеспокоенно обводил мечников глазами, не забывая при этом льстиво улыбаться.

Эная смерила евнуха растерянным взглядом и замерла, озираясь.

– Как твоё имя? – спросил у смотрителя выступивший из-за спины многоликой Стиг.

– Хоко Арн, – поклонился евнух и тут же сверкнул на кого-то глазами, одновременно щёлкнув пухлыми пальцами.

Через миг из-за шёлковой занавеси выбежала служанка с подносом, на котором стояли кувшин холодной воды, чеканный бокал и ваза с фруктами. Девушка склонилась перед дорогой гостьей, но Эная раздражённо взмахнула рукой, отказываясь от подношения вежливости.

Мечники застыли, словно каменные изваяния.

Хоко снова щёлкнул пальцами, и рядом с ним вырос крепкий мужик с дубинкой у пояса. Судя по бугрящимся мускулам, переломанным ушам и кривому носу, когда-то этот человек выходил на поединочный круг, а сейчас, по всей вероятности, был нанят домом старшим в охрану.