Многоликая нежилась в воде, давая собеседнице перекусить. Та очень старалась есть медленно, чтобы не выглядеть жалкой.

«Сегодня я видела твою работу. Она великолепна! Такие вещи стоят очень дорого. Зачем же твой брат стал рисковать и вышел на круг? Почему такая спешка?» – голос Аурики снова зазвучал в голове Эши, когда та утолила первый голод.

Девушка некоторое время молчала, собираясь с духом и не зная, может ли она рассказать собеседнице ещё и эту тайну. А потом, решив, что и так уже выболтала слишком многое, заговорила:

– Сингур умирает. Ему с каждым днём хуже. И времени остаётся всё меньше. Он зарабатывал для меня. Чтобы, когда…

У неё на глаза навернулись слезы.

«Прости…» – голос Аурики был грустен.

Ее собеседница торопливо плеснула себе в лицо водой.

– Я… мы… давно друг другу как чужие. Но мне жалко его. Он ведь не виноват, что его таким сделали. Раньше он был другим! Совсем другим! – Эша сказала это с жаром, словно Аурика могла не поверить или усомниться. – Не был таким жестоким, таким… равнодушным!

«Он заботится о тебе. Значит, не равнодушный», – заметила многоликая.

– Заботится… Но всё равно превращается в чудовище, – по лицу Эши катились и катились слёзы.

Аурика помолчала, а потом сказала: «Твой брат может больше не беспокоиться из-за денег. Сорок талгатов золотом – немалая сумма. Её вполне хватит и на покупку шелков для работы, и на жилье где-нибудь ближе к вершине холма – на бирюзовых лестницах или даже на белых. Ты сможешь заняться рукоделием, будешь сама себя обеспечивать. Да и Храм поможет. А я бы с удовольствием носила вышитые тобою платья. Думаю, мои сестры тоже, да и не только они. К тому же при храме есть хорошие лекари. Может быть, удастся сделать что-то, чтобы твой брат прожил дольше. Ты поможешь мне встретиться с ним? Думаю, если мы поговорим…»

– Сингур очень опасен! – Эша испугалась такому предложению. – Опаснее того охотника, который убил ваших воинов. А в последние дни очень вспыльчив. Он скорее убьёт, чем станет разговаривать.

«Ты неправа. Охотник напал на храмовых воинов, похитил мою сестру. А Сингур при первой встрече не тронул ни Энаю, ни Стига. Даже после боя на кругу он мог одолеть мечников, которые его преследовали, но предпочел ускользнуть, чтобы не убивать. Зачем ты так плохо о нём думаешь?»

Эша на несколько мгновений даже застыла, оценивая сказанное, тогда как Аурика продолжила: «Моя сестра рассказывала, будто видела на руке твоего брата плетёный браслет. Ты не знаешь, кто ему его подарил?»

– Нет. Просто однажды он пришел ко мне с этой повязкой на руке, – Эша вышла из оцепенения.

Собеседница улыбнулась: «Если сестра права, то эта «повязка» – письмо. Каждый узелок имеет своё значение; тот, кто умеет их читать, сможет понять, что сказано в послании. Плести такие умеют только многоликие. Если «повязка» появилась у него на руке в Миаджане, значит, там была одна из моих сестер. И я даже догадываюсь кто. Она пропала несколько лет назад, и мы до сих пор не знаем, что с ней случилось. Поэтому надо посмотреть. Если это её послание… если она жива…»

– Не думаю, что жива, – тихо произнесла Эша. – Сингур однажды пришёл… как мертвый. И сказал тогда, что накануне в подземелья ушли двое. И не вернулись. Но лучше бы не вернулся он. Думаю, такое можно сказать только о женщине.

Аурика от этих слов погрустнела.

– Как её звали? – осторожно поинтересовалась Эша.

«Ири. Она должна была стать женой моего нынешнего жениха. Того, которого ты сегодня спасла».

Ири. Это короткое имя, такое же короткое, как её собственное, мягко приласкало слух Эши.

Ири…

– Скажи, а голос… как скоро ты его заберёшь?

«Завтра, когда пойду встречаться с твоим братом, – беспечно отмахнулась Аурика. – Но мы что-нибудь придумаем, ты сможешь говорить и дальше».

– А как зовут твоего жениха, которого мы спасли?

«Стиг», – улыбнулась Аурика.

Стиг. И Ири.

Эша вдруг испытала необъяснимую тоску. Вспомнила мёртвое лицо Сингура, его мёртвые глаза и мёртвые руки. Она испугалась его тогда. А нужно было… нужно было утешить. Как она этого не поняла? Почему никогда его не понимала? Может, если бы не её отчуждение, и Сингур был бы другим?

– Стиг любил Ири? – спросила зачем-то девушка.

Её собеседница погрустнела, на прелестное лицо набежала тень: «Он и сейчас её любит».

– Мой брат тоже её любил, – тихо сказала Эша. – Он не делал ей плохого. Он обозлённый и жестокий, но он не делает плохо тем, кого любит. Просто его забота иногда… слишком беспощадная.

Аурика задумчиво посмотрела на девушку: «Нам нужно отыскать Сингура. Он зря прячется. Никто здесь не хочет ему зла. Ни ему, ни тебе. Поможешь его найти?»

Эша кивнула. Впервые за долгое-долгое время она чувствовала себя спокойно. Возможно, всё ещё получится исправить. Возможно, её брат снова станет её братом.

* * *

Стены лабиринта становились всё грубее – полированный мрамор давно сменила щербатая кладка неровных глыб. Пол тоже сделался неровным и уходил вниз под сильным наклоном. Здесь уже не было ни курильниц с благовониями, ни желобов, наполненных горящим маслом. Теперь вокруг царили темнота, давящее на плечи безмолвие и тягостное беспокойство, которое усиливалось с каждым шагом.

Двое мужчин в длинных одеяниях шли вниз по всё сужающемуся коридору, следом за ними неотступно следовали трое напряженных, будто перед боем, мечников. Тьма становилась плотнее. Спутники уже не различали в ней друг друга, лишь угадывали присутствие по глухому звуку шагов.

– Мой господин, – спустя какое-то время заговорил один из верных слуг. Его голос звучал так, словно он говорил через плотную ткань. – Нити провисают, мерцание меркнет. Мы уже с трудом слышим братьев.

Один из шедших впереди мужчин обернулся и сказал на это:

– Ждите здесь. Если мы понадобимся тем, кто остался наверху, просто идите следом, не бойтесь. Лабиринт выведет вас, куда надо. Он сегодня в добром расположении.

И, оставив мечников в темноте, двое отправились дальше.

Впрочем, ушли они недалеко. Несколько десятков шагов по круто уходящему вниз полу, превратившемуся в каменную тропу, привели путников в огромный зал. Свод пещеры терялся высоко-высоко над их головами, стен в кромешной тьме видно тоже не было, но пустота вокруг ощущалась кожей. В молчании мужчины остановились и стали терпеливо всматриваться во мрак. Через несколько мгновений впереди забрезжила тёплая искра.

– А сердце Лабиринта радо нас видеть… – негромко сказал Безликий.

– Соскучилось… – далер пошёл вперёд, опережая спутника на несколько шагов. – Мы давно сюда не спускались.

Теплая искра всё приближалась, становилась больше и больше и, наконец, превратилась в то, чем была – жёлтую огненную звезду, сияющую над каменным полом пещеры. От звезды расходились волны золотистого света. В этом сиянии облик двух мужчин изменился до неузнаваемости. Если бы мечники увидели их сейчас, то не узнали бы. Лица со смазанными чертами. Ни бровей, ни ресниц, ни волос. Глаза – словно бездонные чёрные провалы. Здесь властители Дальянии становились теми, кем были на самом деле. Подземелье возвращало им истинный облик, незримый для людей. Любая магия была тут бессильна, кроме магии Лабиринта.

– Итак, что нашли у саворрийца? – заговорил тот, кого на поверхности под светом солнца называли далером и чьё имя было Тинаш.

– Законное, незаконное, – ответит ему брат. – Немного запрещенной магической мелочи. Очень интересный меч. Отличная работа и в рукояти пружинный самострел. Так он и подловил Стига… Но ничего, что указывало бы на Миаджан. Однако немая девочка уверяет, будто много лет прожила именно в Миаджане и видела этого человека там. Она испугалась меня – приняла за хозяина-жреца. А ещё она очень точно описала храмы Старого мира. Затопленные храмы. Лишь ненамного возвышающиеся над водой.

Собеседник попросил: