Видимо, чувствовал растущее напряжение и тот самый вражеский офицер, который довольно понятно говорил на испанском и лично вел с Диего переговоры о сдаче. Национальная принадлежность этого человека представлялась испанскому капитану тоже неясной. На северянина внешне он похож не был, да и темпераментом не походил, во всяком случае, жестикулировать при разговоре умел не хуже самих испанцев. А его фамилия Саркисян немного напоминала гасконскую. Офицером он казался неглупым и все-таки отдал приказ выпускать на берег испанцев. Вот только по одному и после соблюдения каких-то формальностей.

Но, разумеется, самое большое впечатление на испанцев произвели вражеские молодые женщины, которые казались просто умопомрачительными красотками, бесстыдницами, не только не скрывающими своих прекрасных ножек, но еще и охотно выставляющими их напоказ. И это повергало пленных испанских мужчин в настоящий шок. Конечно, они за время службы уже немало насмотрелись на дикарок, которые ходили и совсем голыми. Но, казалось слишком непривычным, чтобы не дикарки, а прекрасные белые женщины, да еще и, по-видимому, занимающие достойное положение во вражеском обществе, судя по тому, как учтиво обращались с ними офицеры, так откровенно выставляли свои прелести на всеобщее обозрение.

Как только лейтенант медицинской службы Дмитрий Ефремов ступил на борт испанского галеона, в ноздри ему сразу ударили запахи нечистот и немытых человеческих тел. Испанские моряки расположились на палубе так плотно, что свободного места почти не осталось. И между людьми приходилось буквально протискиваться, как в переполненном автобусе. Галеон имел в длину не больше тридцати метров при наибольшей ширине метров десять. И разместить на такой площади три сотни человек не очень-то получалось. Потому немалая часть пленных вынужденно оставалась внизу, внутри корабля.

А оттуда, снизу, из люков как раз и несло нечистотами больше всего. И в трюмах, наверняка, расплодились крысы. Ужасные условия обитания на трофейном корабле, конечно, никаким гигиеническим нормам не соответствовали. И Ефремов понимал, насколько все эти люди хотят поскорее сойти на берег. Вот только, учитывая сложившуюся ситуацию с антисанитарией, их всех придется заставить ждать и дальше, пока на берегу не построят карантинные бараки. А потом испанцев придется прогонять через карантин, дезинфекцию и баню. Пробираться прямо сейчас далеко вглубь галеона Ефремов не собирался, поскольку гигиеническое состояние судна было понятно с первого беглого осмотра, и все недостатки были видны, что называется, невооруженным глазом. Потому Дмитрий хотел ограничиться только разговором с самым главным, то есть с капитаном испанцев, чтобы договориться о предстоящей санитарной обработке.

Поскольку переводчицу Саркисян ему выделить не рискнул, Ефремову приходилось полагаться только на собственное знание английского языка. И он сразу же спросил испанцев по-английски, где их командир. Но, все только замолчали, услышав английскую речь, уставившись на молодого врача, словно немые. Ефремов просто не сразу сообразил, что для испанцев англичане — это враги. И словами, сказанными на английском, он рисковал спровоцировать бунт на корабле.

Но, обстановку разрядил тот самый испанец Диего, которого Ефремов уже видел на эсминце во время переговоров о капитуляции. Он крикнул врачу, что сам подойдет, а, подойдя, первым делом взял Дмитрия под локоть, выведя его обратно за борт галеона на сходни, где, на виду у охранников с автоматами, сказал на английском:

— Вы, сеньор, говорите на языке нашего врага. И ни один человек на этом корабле не ответит вам без моего приказа.

— Простите, сеньор Диего, но я, к сожалению, не знаю испанского, — пробормотал Дмитрий.

— Я вас уже видел на сером корабле рядом с пленным пиратским капитаном. Кто вы и зачем явились? — поинтересовался испанец.

— Я судовой врач. И мне необходимо предотвратить распространение болезней, уничтожив паразитов. А для этого нужно всех ваших людей, да и вас лично, вывести в карантинную зону, побрить наголо, продезинфицировать, вымыть и попарить в бане. А еще и переодеть в чистое. Ваш же корабль предстоит обработать хлоркой и выгнать с него всех крыс, а потом вычистить и покрасить все изнутри свежей краской. И делать это предстоит постепенно. Для начала всем вам придется посидеть на корабле до тех пор, пока не построят временные бараки, предназначенные для карантина, вон на том островке, а потом еще и в самом карантине посидите недели две, — объяснил Ефремов.

— То, что вы предлагаете, противоречит нашим традициям. Многие мои люди просто боятся мыться и стричь волосы из суеверного страха потерять защиту Господа, — сказал Диего.

Доктор воскликнул:

— Но, это же полная ерунда! Неужели же лучше, чтобы заедали блохи? Я же предлагаю избавить всю вашу команду от них навсегда. И это является разумной и совершенно необходимой мерой, чтобы наши матросы не заразились от ваших!

Несмотря на все причитания судового врача Ефремова, Саркисян не вернул обратно на галеон те два десятка испанцев, которых уже успели выпустить на берег, оформив на каждого из них документы по стандартам даже не 1957-го года, а 2023-го с цветным фотографированием и заведением личных дел в электронном виде. Чему, конечно, поспособствовали обе яхтенные стюардессы, знающие и испанский, и оргтехнику. Они обе, оказывается, провели в Испании немало лет. Лена была замужем за испанцем и четыре года прожила с ним в Мадриде, пока они не расстались. А родители Зои купили виллу в Испании возле Аликанте. Эта девушка происходила из достаточно богатой семьи. Зоя могла бы легко стать обыкновенной бездельницей, как и многие «золотые детки», однако, ее желание работать на яхте было личным осознанным выбором, формой протеста против тирании собственных родителей.

Когда старшая стюардесса Настя, которая тоже немного знала испанский, сообщила им новость, что срочно требуются девушки, владеющие испанским на хорошем уровне для работы с пленными на берегу, Лена и Зоя сразу обрадовались. Ведь они обе уже очень сильно хотели на берег. Тем более, что на «Богине» уже всем по громкой связи объявили, что Гуам, оказывается, будет с этого момента не американской военной базой, а советской. Да и весь остров теперь переименован в Советский. И обе подруги восприняли это известие, как радостное, потому что после тревожных суток полной неопределенности, перед ними начали вырисовываться хоть какие-то перспективы.

Что Лена, что Зоя прекрасно знали, что остров этот вполне курортный с тропическим климатом и вечным летом. А на курорте жить, конечно, совсем неплохо. Тем более, что военно-морская база предполагала наличие множества моряков, а значит, постоянное мужское внимание со всех сторон девушкам было обеспечено. Потому обе они с большим энтузиазмом начали помогать этому армянину Саркисяну в налаживании учета пленных. Ведь он показался им обеим мужчиной видным и симпатичным. Во всяком случае, поджарый Саркисян Лене и Зое нравился гораздо больше, чем пузан с залысинами Соловьев. Обе сразу смекнули, что повод для того, чтобы поближе познакомиться с начальством имеется отличный. А других офицеров из начальства, теперь уже не отдельного эсминца, а целой военно-морской базы, они пока и не видели.

Когда над бывшей бухтой Апра, уже переименованной командованием в бухту Социалистическую с гаванями Большой Социалистической и Малой Социалистической, с полуостровом Коммуны и мысом Коммунизма, в горячем небе тропического октября на небольших облаках начало разливаться золото закатных лучей, небольшая сцена уже была построена. А напротив нее возле берега пленные испанские моряки, работая совместно с советскими матросами, успели освободить от растительности довольно большой участок берега, примыкающий к узкому песчаному пляжу. Одновременно напротив трофейного галеона быстро возвели две сторожевые вышки для караулов, на которых сразу же начали дежурить по двое автоматчиков мичмана Ярового. Возле самих сходней поставили караульную будку, обшитую бамбуком и покрытую крышей из пальмовых листьев. А напротив этой будки, в которой тоже дежурили автоматчики и расположился сам мичман, находился тот самый наскоро сколоченный стол под навесом, за которым руководил фильтрацией пленных замполит.