– Нету, ей-богу, мисс, нету! – пугливо возразила Эмилия. – То есть, Вильям Морриган, клерк из компаний хозяина, ходил свататься, покуда хозяин в Индиях был. Да как я уйду… Лорд меня на такое место взял, такое добро сделал…

Офелия закусила губу.

– Давно он тебя принял на место?

– Ровно как в Индии уехать изволил. Я из деревни, мисс, у меня и ума только служить. Бывшие хозяева дали рекомендацию, и лорд меня вместо прежней горничной взял.

– А с ней что же стало?

– Хозяин дал ей расчет. Говорил, она нечестивая и нечестная: ей нельзя было здесь оставаться… Ох, простите, мисс Лейтон, простите!

Офелия отвела взгляд. Не маленькая она, понимает, зачем ту девушку выгнали – по крайней мере, думает, что понимает. Да и не видела она разве, как Рэдклифф ведет себя с женщинами? В Лондон постоянно катается… Глупо полагать, что там он занят работой. Интересно, сколько их было и любил он хотя бы одну?

– Скажи, а граф оказывал тебе знаки внимания? – как бы между делом поинтересовалась она у Эмилии.

– Мисс Лейтон, как можно!

– Что ты трясешься, глупышка? Я ведь для твоего блага…

Горничная мялась и виновато жевала губу.

– Лорд всегда вежлив был. Со мною-то! А как из Индий вернулся… не знаю, как сказать, мисс, но вести себя стал чудно́… Молчит, глядит жутко и улыбается, аж душа в пятки! А иногда что-нибудь скажет… Я спешу в комнатах убираться, а он мне навстречу по коридору – за окном вечер, темно. А он вплотную, что ни попятишься, ни увернешься… Поправил мне волосы и сказал, что я подросла и стала хорошенькой…

Коснувшись завитка рыжих волос, Эмилия побагровела и замолчала.

Офелия уставилась на крышку туалетного столика. Взгляды, улыбка, полночи без сна… Только Офелию он красивой не называл. А со служанкой чего церемониться? От экономки и тетушки не услышишь таких откровений!

Эмилия, давно кончившая заплетать косы хозяйке, кротко сложила на переднике руки и чуть не рыдала. Она видела, что не доставила ей удовольствия, и боялась потерять дорогую ей дружбу Офелии, а вместе с ней, вероятно, и место. Но госпожа, встав, улыбнулась, хотя взгляд ее был полон серьезности.

– У тебя нет причины тревожиться: ты не сказала и не сделала ничего дурного. Знай, что я желаю только добра и, хотя в этом доме я гостья, в обиду тебя не дам. Милая Эмили! Я, как подруга, обязана напомнить тебе, что девушкам в нашем возрасте вдали от семьи надлежит быть особенно осторожными. Ты чудесная девочка, и я не хочу, чтобы досадная ошибка искалечила тебе жизнь. Не бойся сказать, если кто-нибудь недостойно будет с тобой обращаться. В тебе я уверена – просто не забывай моих слов.

Офелия погладила ее по щеке и сентиментально заключила в объятья. Оторопев, служанка прижалась к ней, плача от благодарности и лопоча: «Ей-богу, мисс Лейтон, вы так добры, так добры!»

Преисполнившись сестринской заботы, Офелия почувствовала себя мудрее и старше. Но обошлось ли здесь без лукавства? Быть может, эта проповедь была надиктована ей из более эгоистических целей?

– Ей-богу, мисс Лейтон! – в десятый раз воскликнула Эмили, когда девушки отпустили друг друга. – Вы чудеснейший человек – во всем белом свете! Я все-все сделаю, чтобы оправдать ваши чаяния!

– Я, милая, в этом не сомневаюсь. Теперь ступай, у тебя завтра много работы. И помни о нашем маленьком уговоре.

Когда после многочисленных книксенов Эмилия оставила свою госпожу в одиночестве, та снова опустилась на пуф и бросила отрешенный взгляд в зеркало, где едва ли узнала себя. Призрак ребенка, о котором говорила миссис Карлтон, растаял, как воск от огня. Офелия больше ни на секунду не помышляла о возвращении в Эссекс: она уже слишком втянулась в игру, чтобы отступить хоть на шаг.

Посмотрев в зеркало взглядом, способным топить корабли, Офелия потушила в комнате свет.

На следующий день Рэдклифф, веселый и обаятельный, вернулся домой и первым делом осведомился у миссис Карлтон:

– Как поживает моя протеже? Не успела она без меня отбиться от рук?

А потом добавил, обращаясь к Офелии:

– Надеюсь, вы, по моему наказу, выпили перед сном теплого молока?

– Я его с детства терпеть не могу, – парировала она. – Вас, видимо, маменька не заставляла, а то бы знали, что это за гадость.

Эмилия, прижимавшая к себе плащ хозяина, в ужасе разинула рот, а миссис Карлтон с глуповатой улыбкой хлопнула несколько раз глазами. Офелия и сама спохватилась, поняв, что, упомянув маменьку, хватила лишнего: будь она девочкой, ее за такую дерзость отхлестали бы по рукам розгой. Только она уже взрослая, и распоряжаться ею некому! До чего хотелось ей посмотреть, как изменится в лице Рэдклифф! Пусть даже рассвирепеет – ведь это значило бы, что святая память о леди Кэтрин еще жива в его сердце… Но этого не произошло. Граф лишь слегка удивился, что ручная птичка посмела его клюнуть.

– Пойдем в сад, Эмилия, соберем роз для столовой, – сказала Офелия горничной, уводя ту подальше от Рэдклиффа. Теперь-то она не даст ему оставаться с ней наедине.

Последующие дни мисс Лейтон была начеку. Она изо всех сил пыталась доказать патрону, что тоже умеет язвить и насмешливо улыбаться, находила предлоги не идти к нему, когда он ее звал, и всегда таскала с собой Эмилию, отвлекая ту от работы. Рэдклифф, однако, оставался глух к ее провокациям, безнаказанность пьянила Офелию, и она сама не заметила, как стала утрачивать бдительность.

– Ба, вы сегодня быстрее меня собрались! – заметил однажды Дориан, входя в гостиную, где уже стояла Офелия, чтобы ехать на прием к Эшенбертам.

– Подозреваю, что из вашей коллекции мудрено выбрать галстук, лорд Рэдклифф. Вам бы нанять камердинера, а то можно на прием опоздать, – сдерзила мисс Лейтон, а про себя еще добавила: «Или ты, как огня, боишься в доме лишних мужчин?»

На этот раз Рэдклифф впервые нахмурился.

– Мисс Лейтон, я вижу, что вы своим поведением в последнее время хотите меня уязвить. Неужели я вас чем-то обидел?

И он сделал к Офелии шаг, в котором она прочитала угрозу и инстинктивно заслонила грудь книгой, которую держала в руке.

– Что это? Вы заинтересовались Овидием[33]?

На томике, который, как щит, держала Офелия, красовалась золоченая надпись «AMORES». Эту книгу (немного выдававшуюся вперед) она сняла с полки, чтобы скрасить скуку от ожидания.

– Вы свободно читаете на латыни? – поинтересовалась Офелия, увидев, что Рэдклифф перевел внимание на AMORES.

– Латынь я изучал еще в Итоне[34], без нее никуда, – улыбнулся граф, окончательно забывая о раздражении. – Вам, наверное, представляются профессора, из которых едва не сыплется песок, и уроки грамматики, где клонит в сон от зубрежки. Но у меня особая привязанность к этому языку. Поверьте, мисс Лейтон, раз услышав латинскую речь, в нее можно влюбиться.

Как бы невзначай опершись ладонью на шкап, Дориан еще больше сократил расстояние между собой и Офелией, и пряный аромат одеколона жаром опахнул ее щеки, как тогда, в саду… Ей бы извернуться, попятиться, но Рэдклифф как бы невзначай стоял в проходе, и даже миссис Карлтон, всегда бессменным часовым сидевшая в гостиной с рукоделием, ушла собираться к приему. Девушка поняла, что они здесь одни.

– Однако… Куда мне до вас с моим убогим французским… Сколько же вы знаете языков?

– Французский – как дворянин, хиндустани – как предприниматель. Из итальянского – только азы, совсем нет времени упражняться. Немецкий начинал, но бросил, а балладу о Лорелее заучил наизусть – как знал, что выдастся случай продекламировать. Древнегреческий еще со школы из головы выветрился. Латынь… от латыни я до сих пор получаю огромное удовольствие. Античные люди обладали гармонией во всем, и я таким образом стремлюсь к ним приблизиться, хотя, как видите, мисс Лейтон, до совершенства мне далеко.