Литмир - Электронная Библиотека

– Уйти такой юной! Одно утешенье, голубушка, что душа ее теперь в лучшем мире.

В старческих глазах набухли от жалости слезы, и даже у Офелии подступил к горлу комок.

– Смерть леди стала, безусловно, ударом для всех. Убитый горем хозяин превратился в угрюмца, сделался резким и нелюдимым. В работе погряз, точно на ней весь свет сошелся… И племянника было теперь не узнать. Ему пять лет только от роду, а повзрослел в одночасье, замкнулся. Нянька забыла его радостный смех, а там различила и первое равнодушие, и гордыню. Не юный лорд, а подменыш[32]! Лорд Уильям поощрял в сыне ученье, только не баловал, в ежовых рукавицах держал: строгость, занятия по часам. Сара Бейли, когда пришла служить к Рэдклиффам, говорила, дом был полон прислуги: учителя, гувернеры, лакеи. Не то что теперь.

«Теперь-то он и дворецкого себе не возьмет, будто боится пустить в Рэдклифф-холл лишних людей, – подумала Офелия. – Не верится даже».

– За что племянник ни брался, все у него спорилось: науки, языки, музыка – душа радуется! А еще стрельба, фехтование, всего и не перечислишь. Отцовским делом овладел рано. И пусть бы, дорогая мисс Лейтон, да только однажды… Об этом мне поведала Моррис, которая еще жила с господами, хотя племянник был уже молодой человек. Они поехали с отцом посмотреть, как ведутся в Рэдклифф-Холле работы, и между ними вспыхнула ссора – страшная! Отчего, одному Богу известно. Больше они и не разговаривали. Думается, племянник какую-то обиду на отца затаил. Он вскоре стал здесь полноправным хозяином, а лорд Уильям оставил общество и уехал в деревню…

Разрозненные кусочки собрались воедино. Теперь Офелии ясно, отчего Дориан почти не говорит об отце, и то больше в шутку или с издевкой. Вот почему он не хранит ни одной его фотографии, да портрет с третьего этажа, верно, не просто исчез. Рэдклифф даже не ездил на похороны… Может, лорд Уильям и саму ее взял под крыло, чтобы смягчить боль утраты сначала жены, потом сына. Хотя это, должно быть, уже ее домыслы.

– Мне бывает жалко племянника, – вздохнула рассказчица. – Живет без семьи, без друзей, хотя и в обществе, и богатство несметное. Слухи и до меня доходят. Я им не верю, мисс Лейтон, и вам не советую, но давеча в опере толки были, будто он душу нечистому продал, чтобы так возвыситься. Прости меня, Господи, за такие слова!

Старушка набожно перекрестилась, а у Офелии внутри вдруг все поднялось, и она, сама себе удивляясь, с жаром воскликнула:

– Чепуха! Он талантлив, я знаю, он все заслужил трудолюбием, а завистники и мизинца его не стоят!

Сказала и прикусила язык: с чего бы ей защищать Рэдклиффа? Да, он властный, надменный, жестокий. Порой кажется темным, но он не связан с силами зла.

– Отрадно, дорогая, что вы его почитаете, – кивнула миссис Карлтон. – Мало ли злых языков! Мой Сайлас всегда говорил: не суди, да не судим будешь.

Стихал шум дождя за окном. Потрескивали дрова, мелькали в руках тетушки умелые спицы. Офелия перекатывала между ладоней клубок, обдумывая все услышанное. Что бы то ни было, по возвращении графа, она, возможно, посмотрит на него чуточку по-другому.

Клубок скатился с колен. Глянув в окно, Офелия увидела, что тучи отползи к горизонту и небо светлеет.

– Миссис Карлтон, дождь давно кончился! – весело возгласила она, точно при виде солнца с души у нее упала тяжкая ноша. – Я пойду в сад!

И, соскочив с кресла, она пробежала мимо компаньонки.

– Не промочите ноги, голубка! – взволнованно крикнула вдогонку старушка, но молодежь в который раз манкировала ее наставлениями.

Мягко, совсем незаметно, подкрался на цыпочках вечер, и на фронтоны особняка опустилась бархатная темнота, а в окнах зажегся свет.

Граф прислал весточку, что опять останется в городе на ночь, и домочадцы стали отходить ко сну без него.

– Какой племянник заботливый! – расплылась в улыбке миссис Карлтон, показывая его записку Офелии. – И про вас не забыл!

Пробегая глазами красивый почерк Рэдклиффа, девушка только презрительно фыркнула: «Убедитесь также, что мисс Лейтон весь день была паинькой и выпила перед сном теплого молока». Перед глазами у нее возникла ухмылка Дориана, а елейный голос добавил: «…или вы предпочтете что-то более горячительное?» С чего она вообще возомнила, что после откровения тетушки между ними что-нибудь переменится? Тайком от миссис Карлтон записка порхнула в камин.

Закутавшись в пеньюар, Офелия сидела на пуфе у зеркала, а горничная бережно вынимала у нее из волос шпильки и распускала мягкие волны, отливавшие в свете ламп тусклым золотом. Сумрак спальни располагал к гаданиям и историям о призраках у камина, и даже два светлых девичьих лица в отражении казались потусторонними. Невольно засмотревшись на них, Офелия о чем-то задумалась. Она больше не чувствовала к рыжей горничной неприязни. Пиббоди, ее бывшая наперсница, еще не забылась, но была уже отголоском прошлого, которого не вернуть, а Эмилия оказалась милой и чуткой. Ее отчужденность оказалась робостью, а холодная исполнительность объяснялась желанием угодить. Немудрено, ведь все годы служения в Рэдклифф-Холле девочка лишь выслушивала хозяйские приказания.

– Эмили, – ласково проговорила мисс Лейтон, глядя на нее через зеркало, – скажи мне, только честно: что ты думаешь о лорде Рэдклиффе?

– О хо… о хозяине? – горничная едва не выронила гребень из рук и часто заморгала, не понимая, в чем подвох. – Право, мисс, что мне сказать? Он прекрасный хозяин, добрый и снисходительный…

– Нет, я не о том! Что у него за характер? Ты ведь здесь достаточно долго, чтобы иметь о нем мнение.

– Ей-богу, мисс Лейтон, я девушка бедная, простая, как я посмею? Он мною недоволен, с-скажите? – запиналась служанка. От волнения ее йоркширский выговор стал сильнее, а румянец потемнел до того, что не стало видно веснушек.

– Да нет же, он ни при чем! Просто мне любопытно. И не дрожи так, дорогая! Обещаю, разговор останется между нами.

– Я… Его милость… – икнула Эмилия, все еще опасаясь, что госпожа поймает ее на грехе. – Лорд Рэдклифф чудеснейший из мужчин! Ей-богу, мисс Лейтон! Не подумайте, чтоб я знала много мужчин… Ох, Боже мой, до чего я глупая! Вы не обессудьте. Он такой, что лучше не выдумаешь… Лучше, чем на портрете.

Офелия не помнила, чтобы в галерее она видела портрет Дориана, и хотела спросить, но побоялась спугнуть служанку.

– Нас, слуг, лорд облагодетельствовал, а ко мне он добрее, чем следует. Я ведь из простых… Кроме как угодить ему прилежанием, я больше не чаю…

Эмилия говорила с чувством, спотыкаясь и путаясь, и гребень в руке немного подрагивал, а глаза горели особенно ярко.

Офелия все поняла. Ей вспомнилось, как девочка заливалась краской всякий раз, как подносит хозяину чай или принимает пальто у дверей, как неловко опускает ресницы, чтобы – не дай Бог! – не встретиться с взглядом сердоликовых глаз. Возле него она не знает, куда себя деть, а от насмешливой полуулыбки, собранная и аккуратная, становится отчаянно неуклюжей. В прошлый четверг, например, разбила ценную чашу, которой хотела украсить обеденный стол, а потом полумертвая ходила по дому, пока не решилась хватить о край комода два блюдца из своей скудной утвари (по йоркширской примете, за одной потерей должно последовать еще две). А однажды, когда хозяин посмотрел на Эмилию чересчур откровенно, она едва не опрокинула на него чайный сервиз. К счастью, положение спас сам Рэдклифф, поймав летящую на пол посуду.

Странно, как Офелии не приходило на ум, что юная служанка бесповоротно влюблена в своего господина. Это открытие ее ничуть не обрадовало – вместо сопереживания ее кольнуло нечто, похожее на досаду. Не ревность ли? Нет-нет, ведь ей Рэдклифф даже не симпатичен: просто она слишком заботится об Эмилии, чтобы потакать ее неразумному увлечению.

– Что-то не так, мисс? Я так и знала, что мои глупости вас рассердят!

– Нет, я не сержусь, – Офелия сдержанно улыбнулась. Она размышляла, как лучше начать. – Скажи, есть у тебя в приходе возлюбленный? У такой славной девушки есть непременно!

вернуться

32

По древнему поверью, лесные духи могли похитить человеческого младенца, а в колыбель вместо него положить эльфа – подменыша.

13
{"b":"872253","o":1}