Наконец хозяин кабинета не выдержал и чуть усмехнулся:

— Вы, похоже, совсем не волнуетесь?

Павел Дмитриевич пожал плечами: не чувствую за сбой никакой вины, вот и не волнуюсь. А причину вызова вы мне сами сейчас скажете. Гадать не буду, смыла не имеет… Сергей Иванович кивнул — правильная позиция: честному советскому человеку скрывать от органов действительно нечего. И только после этого перешел к делу: оказалось, вызов был связан с Марком Абрамовичем (кто бы мог подумать!).

Перед самой Олимпиадой власти решили избавиться не только от нежелательных асоциальных элементов (уголовников, тунеядцев, дебоширов, пьяниц и т. д.), но также от всех спекулянтов и фарцовщиков. Вымести всю грязь, как сказать, железной метлой.

Но под раздачу случайно попали и совершенно безобидные книжники — их тоже посчитали людьми, получающими нетрудовые доходы. Не спас их первопечатник Иван Федоров, за чьим памятником они так свободно себя чувствовали… Решили на всякий случай их тоже прошерстить и проверить. Взяли по-тихому и доставили на Лубянку (благо, совсем рядом) для тихой, доверительной беседы.

При проверке содержимого сумок, «дипломатов» и портфелей доставленных (обязательная процедура в таком учреждении) у Марка Абрамовича неожиданно обнаружили брошюру со стихами Гумилева. А надо вам сказать, что Николай Степанович бы запрещен к изданию в Советском Союзе, поскольку, как известно, был не только известным поэтом, но и царским офицером, а главное — участником контрреволюционного заговора в Петрограде. За что он и был в августе 1921-м году арестован, а потом и расстрелян большевиками. Не посмотрели, что Гумилев — один из лучших, талантливейших поэтов Серебряного века, поставили к стенке… А стихи его на всякий случай запретили, хотя в них ничего такого против Советской власти не было.

Эта брошюра, естественно, вызвала подозрение у одного из бдительных сотрудников: хотя она и издана задолго до революции, но все-таки — запрещенный поэт… И он поинтересовался у Марка Абрамовича, где тот ее приобрел. Напуганный до полусмерти старый книжник, само собой, не стал запираться и мгновенно выдал Павла Дмитриевича (то есть — Пашку Матвеева, конечно). А дальше все было лишь делом техники: нашли такого ученика среди московских школьников, выяснили номер телефона, позвонили, пригласили на беседу. И вот он уже сидит перед ясным очами товарища Серегина…

«А какое, кстати, у Сергея Ивановича звание? — лениво думал Павел Дмитриевич. — Скорее всего, капитан, не выше, иначе не занимался бы такой ерундой…» Серегин спросил, откуда у обычного московского школьника книжка со стихами Гумилева, и Павел Дмитриевич честно ответил: попала ко мне совершенно случайно. И рассказал, где и при каких обстоятельствах ее получил. При этом сделал упор на то, что он просто собирал макулатуру, чтобы получить абонементы и купить интересные книжки, а Гумилев оказался ему вообще в нагрузку к старым газетам и журналам. Но он, как умный мальчик, не стал сдавать эту старую брошюру в макулатуру, ибо понимал ее литературную и библиографическую ценности, а отнес ее в букинистический магазин имени Ивана Федорова. Возде которого и познакомился с Марком Абрамовичем…

Но при этом подчеркнул, что продал брошюрку старому книжнику исключительно по каталожной (то есть — государственной) цене, значит, никакой спекуляции (по крайней мере, с его стороны) не было и быть не могло, так как советским гражданам покупать и продавать букинистическую литературу с рук не запрещено. Есть же такое, скажем, во всех клубах нумизматов, филателистов или филокартистов…

Товарищ капитал его внимательно выслушал, подробно записал показания, дал расписаться внизу каждой страницы и отпустил с миром: иди, парень, дело твое совершенно ясное и яйца выеденного не стоит, зря только мой коллега так напрягся (мол, запрещенная литература!). Молодой он еще, неопытный, слишком рьяно относится к своим должностным обязанностям и не умеет правильно, вдумчиво работать с людьми. За поэзию (пусть даже расстеленного офицера) у нас сейчас не сажают и к ответственности не привлекают. Хочешь — читай Гумилева (и не только его), не запрещено. Но не перепечатывай и не распространяй…

Сергей Иванович выписал пропуск, и Павел Дмитриевич с большим облегчением покинул (под сопровождением капитана, разумеется) это мрачное, грозное (для некоторых граждан, конечно же) здание на Лубянке. И еще раз поблагодарил Фортуну за то, что всё обошлось и что никто ничего не узнал. И не узнает: он никому рассказывать не будет — даже своим лучшим друзьям. А уж родителям и Майе — и подавно, незачем им знать, чем он занимается и откуда у него деньги (и главное — сколько их). Это только его тайна и больше ничья.

Павел Дмитриевич даже не особо рассердился на Марка Абрамовича — что с того взять? Ясно же было с самого начла, что это за человек… Такие всегда думают только о себе, самом дорогом и любимом человеке на свете, и легко, непринужденно, без всяко принуждения и угроз сдают всех остальных. А то и специально доносят на них — разумеется, «из самых добрых, чистых и искренних побуждений». Порода у них такая!

В конце мая Павел Дмитриевич приступил к реальной работе в «Спутнике» — уже за деньги. И первыми у него оказались туристы из Финляндии: большая группа их приехала в Москву на четыре дня. По программе требовалось показать им столицу и провести несколько экскурсий: обзорную по городу, по Кремлю с посещением Мавзолея Ленина, потом — ВДНХ и метро). Разумеется, у иностранных гостей из имелся свой переводчик, девочка Оля с филфака МГУ, изучавшая язык страны Суоми, поэтому знания английского Павлу Дмитриевичу не понадобились: он вел экскурсию на русском, а она бойко переводила на финский.

В первый день после прилета была запланирована большая обзорная экскурсия по Москве с посещением Красной площади и видовой площадки на Ленинских горах (напротив главного здания МГУ). Горячие финские парни оказались очень беспокойными и шумными: все время громко, оживленно переговаривались между собой, смеялись, что-то бурно обсуждали, а потому его рассказ о столице нашей родины (в переводе Оли) слушали плохо и невнимательно. Причем группа, как с большим удивлением заметил Павел Дмитриевич, состояла целиком из одних только молодых мужчин, не было ни одной девушки или женщины.

Павел Дмитриевич, естественно, поинтересовался у Оли, почему так. Но та лишь загадочно улыбнулась: сам скоро поймешь. Предположил было, что это было как-то связано с некой особой ориентацией гостей (всякое у них там в Европах бывает!), но потом присмотрелся и понял: нет, это ребята совершенно нормальные, отношения между собой — чисто дружеские, ничего такого подозрительного…

Ладно, поехали знакомиться с Москвой. Начали, как всегда, от гостиницы «Молодежная», где жили иноземные гости: проехали по Дмитровскому шоссе и Бутырской улице, затем — по Бульварному кольцу и Петровке, миновали, Большой и Малый театры, прокатились по Проспекту Маркса и Площади Дзержинского, а потом по Ильинскому скверу спустились вниз к Китай-городу. И, наконец, встали на автобусной стоянке у гостиницы «Россия» (как раз напротив храма Василия Блаженного).

Дальше следовало идти только пешком: вверх по Васильевскому спуску — на Красную площадь, чтобы встать поближе к Мавзолею Ленина (самая выгодная точка для фотографирования). Там сначала — небольшой рассказ о Кремле и окружающих его исторических памятниках, затем — десять минут свободного времени, чтобы уважаемые интуристы смогли вдоволь наснимать друг друга на фоне главных символов России: Спасской башни Кремля, храма Василия Блаженного и, разумеется, самого Мавзолея.

Если повезет — они застанут смену караула (она проходила через каждый час), и тогда — еще пятнадцать минут свободного времени, чтобы финны смогли сполна насладиться этим красивым и незабываемым зрелищем: чеканным, торжественным шагом военных Кремлевского полка (под громкий, звонкий бой курантов на Спасской башне) и великолепным, отработанным до автоматизма ритуалом самой смены караула у дверей усыпальницы вождя мирового пролетариата. Внутрь самого Мавзолея они планировали попасть только назавтра — после экскурсии по Кремлю. В общем, всё было строго рассчитано и распланировано.