Конечно, такая частная «коммерция» была незаконна и с нею вроде бы даже боролись, но вот что удивительно — победить никак не могли. Да не особо-то и старались на самом деле — иначе кто пойдет работать обычными продавцами и кассирами? Официальная зарплата работников торговли была сравнительно небольшой, а людей с такой специальностью требовалось очень много.

Поэтому некий дополнительных доход за счет дефицита считался как бы неофициальной прибавкой к зарплате и всегда входил в жизненные расчеты тех, кто намеревался связать свою судьбу с продажей товаров.

Разумеется, время от времени советским «бизнесменам от прилавка» устраивали публичную порку: брали кого-нибудь с поличным и оправляли за решетку. Бдительным сотрудникам ОБХСС тоже надо было отчитываться о своей деятельности и выполнять свой собственный план! Нарушителей социалистической законности судили (обычно — чрезвычайно громко, открыто, с освещением во всех газетах и на телевидении) и приговаривали к длительным срокам пребывания в колонии, а в самых тяжелых случаях даже расстреливали. Но потом вё потихоньку успокаивалось, входило в прежние рамки, и круговерть с дефицитом начиналась по новой. Все мы, как говорится, люди, все мы — человеки, всем жить хочется.

Правило для торгашей в СССР было только одно: не хаметь, не наглеть, не преступать определенные границы и вовремя отстегивать мзду тем, кто сидит наверху. А сотрудники определенных проверяющих и контролирующих организаций тщательно следили за тем, чтобы эти «пищевые цепочки» исправно работали и кормили всех многочисленных участников процесса… И если вам кто-то вдруг заявит, что в Советском Союзе не было бизнеса, можете смело рассмеяться ему в лицо. Значит, этот человек не жил при СССР или же был слишком молод (неумен, неловок, нерасчетлив), чтобы принимать в участие в процессе «левого» обогащения и получать прибыль от перепродажи товаров. Теневой бизнес (причем весьма успешный) в стране Советов был — но не везде и не для всех.

Спекулянты, получив остродефицитные вещи от работников магазина, тут же загоняли их простым советским гражданам (часто — по совершенно ломовым ценам, в зависимости от спроса). Так что и духи, и косметику для Майи купить, в принципе, было можно. Надо только подскочить как-нибудь вечерком к магазину «Ванда» на Полянке, постоять возле него, поговорить с «толкачами» и приобрести желанный товар.

Что ж, придется, вздохнул Паша, снова раскошелиться. Но что поделать — общение с красавицами всегда стоило немалых денег. И за всякое удовольствие, как известно, приходится платить — таков уж закон жизни. Впрочем, он надеялся уложиться в некую разумную, приемлемую сумму: скажем, потратить пятнадцать-двадцать рублей на сам подарок и еще рубль-полтора на цветы. На те же розы, скажем, хотя можно и преподнести белые хризантемы — тоже отлично смотрятся. Все-таки он пойдет на день рождения к девушке, а туда без букета ну никак нельзя.

Неделя пролетела у Паши быстро и незаметно — в сплошных хлопотах. Во-первых, он с Сашкой и Володькой продолжил операцию «Макулатура»: обошли два оставшиеся барака (в тот, где жил Лешка-Гвоздь, уже не совались). За два вечера собрали и сдали чуть больше семидесяти килограмм бумаги, закрыли четыре абонемента и взяли еще три новых. Паша решил больше не заморачиваться с покупкой и перепродажей «макулатурных» книг — лучше сразу отдавать закрытые абонементы по трешке Марку Абрамовичу. Всё равно с ним скоро придется встречаться — надо продать оставшееся старые издания.

Во-вторых, в школе наконец прошло отчетно-выборное комсомольское собрание, и он, как и хотел, попал в члены бюро. Правда, с этим пришлось немного повозиться. Паша предчувствовал, что Борька Васильев постарается сделать ему какую-нибудь большую гадость, и не ошибся: во время собрания комсорг школы предложил утвердить новый состав бюро сразу же, без обсуждения, одним писком.

Васильев специально максимально затягивал собрание: сначала долго и нудно читал свой отчетный доклад, а потом по очереди выступили еще три человека — его верные подпевалы из десятого «б». Они говорили, по сути, одно и то же: какой хороший руководитель и человек их комсорг, поэтому нужно оставить его в вожаках еще на один год. Эти выступления казались совершенно бессмысленными и ненужными: никто (в том числе и сам Паша) не возражал против кандидатуры Васильева.

Но расчет хитрого Борьки состоял вот в чем: он знал, что ребята сильно устали (дело происходило в пятницу после седьмого урока), всем хотелось поскорее домой. Потому, как предполагал коварный Васильев, все комсомольцы быстренько проголосуют за предложенный список. В котором ненавистного Матвеева не было. И главный его конкурент (как в общественной, так и в личной жизни) пролетит мимо бюро, как фанера над Парижем. И никто уже ничего не сможет сделать: так, мол, решило само общее комсомольское собрание школы. А против коллектива, как известно, не попрешь…

Однако Паша предвидел такое развитее событий и придумал способ, как нейтрализовать эту хитрую подлянку: попросил своих верных друзей, Сашку и Володьку, сделать кое-что. И когда Борис в самом конце собрания произнес с уставшим, утомленно-безразличным видом: «Давайте голосовать всем списком сразу, за всех кандидатуры, возражений нет?» — те дружно поднялись со своих мест и сказали «Есть!» И предложили дополнить бюро за счет Пашки Матвеева. Собрание сразу же оживилось, его привычное течение оказалось внезапно нарушенным…

Борис недовольно скривился, но в присутствии начальства (парторга Николая Ивановича и завуча Маргариты Павловны) возражать не посмел: это выглядело бы откровенным произволом и нарушением главных принципов устройства комсомольской организации — демократизма и коллективизма. А они были записаны в самом Уставе ВЛКСМ…

Пришлось ему (хотя очень не хотелось) включить ненавистного Матвеева в число членов нового состава бюро. После чего голосование тут же успешно состоялось. Николай Иванович поздравил Павла с первым шагом в комсомольской карьере и дал очень важное и ответственное поручение — написать в стенную газету большую статью, посвященную годовщине принятия новой Конституции СССР (позднее прозванной в народе брежневской). В позапрошлом, 1977-м году, ее как раз приняли вместо старой, сталинской, определявшей жизнь всего советского народа на протяжении более сорока лет.

С этим делом Паша справился быстро и легко: записался в районную библиотеку и взял в читальном зале подшивку номеров «Правды» за октябрь 1978 года. Там, как он и предполагал, нашлось несколько больших материалов, посвященных первой годовщине принятия новой Конституции Советского Союза. А дальше всё было, как говорится, делом техники: из нескольких чужих статей Паша слепил свою одну. Ничего сложного, обычный рерайтинг — это умели делать даже самые молодые и неопытные журналисты. А уж он-то, с его огромным стажем в СМИ…

Аккуратно переписал получившийся материал на два чистых листа и отдал Ирочек Селезневой — та тоже входила в комбюро и отвечала за школьную стенгазету и всю наглядную агитацию к праздникам. Статья понравилась и Николаю Ивановичу, и Маргарите Павловне — они вдвоем строго следили за тем, чтобы школьники не сочинили чего-нибудь не того. А то кто их знает, этих молодых да ранних… Лучше, как говорится, перебдеть, чем недобдеть. И получить потом сверху немало люлей…

Бдительность школьного руководства была вполне объяснимой: День Конституции считался праздником чрезвычайно важным, ответственным — и прежде всего с общественно-политической точки зрения. В негласном списке самых главных государственных событий он всегда стоял на втором месте после 7-го ноября. И отмечали его чрезвычайно пафосно официально и торжественно. В отличие от более демократичных (и всенародно любимых) Нового года, Восьмого марта, а также Дня советской армии и военно-морского флота. Не говоря уже о Дне советской милиции, когда в Кремлевском Дворце съездов давали большой праздничный концерт (его транслировали по телевидению по всей стране), и в нем всегда принимали участие самые известные советские певцы и певицы — от Магомаева и Кобзона до Пугачевой с Толкуновой. Никто из артистов не смел отказать в просьбе поучаствовать всесильному министра внутренних дел СССР Николаю Щёлокову — близкому другу самого генсека Брежнева.