— Вот смотрю я на тебя, Соловьев, и не пойму, что ты за человек. Захотел пришёл, захотел ушел.

— Сестрёнку в садик некому было вести, — осторожно соврал Жека. — Я ж пришел.

— Пришёл, — согласился комсорг. — Только уже вторая пара идёт. А ты не в кабинет, а первым делом кишку набить.

— Владимир Станиславич, — возразил Жека. — Жрать охота. С утра ничего не ел. Вот... Заскочил...

— Чтоб больше такого не было! — грозным тоном предупредил комсорг, поднялся, задев за стол, и чуть не разлив Жекин обед, пошёл к себе.

Жека вдруг подумал, что не мешало бы перетереть одну тему... Спокойно пообедал, пошёл на улицу, покурил. Потом отправился к комсоргу. Вошёл в кабинет.

— Соловьёв.... Тебя стучать не учили?— Владимир Станиславич как всегда, просто сидел за столом, и смотрел в потолок. — Чего тебе?

— Владимир Станиславич, да тут мысль одна есть комсомольско-молодежная. А чё бы нам кооператив не открыть на лыжной базе? Место хорошее. Бойкое. Сделать ремонт, купить новые лыжи. Кафе открыть. Со временем и гостиницу можно. Была бы комсомольско-молодежная спортивная база. Она же сейчас нашей организации принадлежит?

— Нет! — как отрезал Владимир Станиславич. — Так и знал, Соловьев, что есть у тебя капиталистические замашки. Но пока я комсорг, никаких кооперативов и стяжательства на территории техникума не будет. И на базе в том числе. Я не дам разбазаривать народное достояние! Всё. Свободен, Соловьёв! Тема закрыта!

— Ну ладно... — пожал плечами Жека и вышел из кабинета комсорга.

Придётся решать проблему другим путём... Если например, Владимир Станиславич неожиданно помрёт, кого выберут комсоргом Техникума Советской Торговли? Наверняка Соловьёва. У него и отзывы хорошие, да и директор технаря нормально относится... Жека решил грохнуть Владимира Станиславича, чтобы отжать у комсомольской ячейки лыжную базу. Задача выглядела не такой уж невозможной. Всё обкатано на начальнике строительного управления, который гниёт сейчас в земле. А мог быть как его заместитель. Живой и с бабками... Ладно... Пока не к спеху, но и тянуть не следует. А то найдутся ухари, провернут на раз, пока зеваешь... Однако, самое главное — сначала надо разобраться с Шамилем. Но самое главное — с гидравликой.

Дождавшись в крыле на лавочке, когда начнется перемена, не торопясь пошёл на последнюю пару. София Николаевна, преподаватель гидравлики была женщиной в возрасте. Сухопарая, маленькая, имела она шебутной насмешливый характер, и как отреагирует, что один из лучших учеников пришел на пару без ничего, было невозможно.

Однако обошлось. Преподша объясняла новую тему, и всё время говорила почти не переставая, чертила что-то на доске, и на Жеку не обращала никакого внимания. Ну а с пропущенной механикой придется разбираться деньгами...

С технаря не заходя домой зашёл в кооператив. А там все как всегда — парни в камуфляже тренируются, Митяй со своей Тоней обжимаются на втором этаже. Жека плюхнулся в кресло, и закурил.

— Чё, Славян с Кротом не приезжали?

— Не, только Крот был, — ответил Митяй, вальяжно сидя за председательским столом. — Славян в Березках остался.

— Чё делает?

— Директор так зассал, что на сутки Славяна оставил. Он у него дома щас.

— А Крот чё делает?

— Уехал. Сказал, надо, так позвоните.

Посидели, потрепались ни о чём, потом Жека пошёл домой. Славяна нет — базарить не о чем.

Хоть на следующий день было дохренища пар, и прям с самого утра, но всё-таки нашёл время вечерком забежать к Сахарихе. Жаль, с пустыми руками — ничего не захватил. На речке не было нормальных магазинов, и всё приходилось таскать с города. Однако Сахариха понимала это прекрасно, да и в целом была чужда таких условностей, что «в гости не с пустыми руками». Ну, получилось так, чё теперь...

Сахара дома ещё не было — походу, в картишки играл с блатными, поэтому Светка встретила его одна. В своём любимом розовом халатике, едва доходящем до верхней трети бедра, и босиком. Открыв дверь, подтащила к себе, и сладко поцеловала, а потом глянула снизу лукавым зелёным глазом. Жека сколько не мутил с ней, так и не мог догадаться, что означает этот взгляд — то ли напакостит, защекотив под мышками, и захихикав, убежит вприпрыжку, то ли поцелует взасос, и даст поцеловать груди. Сахариха была абсолютно непредсказуема. Этим и привлекала, неудержимо и страстно. Вот встречался он с Мариной. Да. Хорошая, милая, романтичная девушка. Наверняка будет хорошей матерью и женой. Но... Такой как Светка ей не стать никогда. И даже такой как Пуща.

— Извини Свет, дела были... Кооператив. То да сё...

— Я понимаю, — коротко ответила она, и прижалась поплотнее, обняв тонкими руками плечи Жеки.

Иногда он думал, знает ли она, чем занимается её брат. Что возможно, у него уже целое персональное кладбище. Как она относится к этому. Но тут же догадывался, что конечно знает. И ей абсолютно без разницы — ведь она-то хорошая.

Сахариха поставила Лику Стар на своей «Соньке» и завалилась на кровать, красиво вытянув стройные длинные ножки. Лукаво смотрела на Жеку, сжимая и разжимая пальчики ног. Время пролетело быстро...

Дома мать в панике. Сестрёнку захотели отдать в музыкальную школу на класс фортепиано.

— А чё не на гитару? — недоумённо спросил Жека. Казалось ему что гитаристкой можно и группу свою замутить, да и в целом она посовременнее, чем эти рояли. Но мать, несмотря на деревенское происхождение, была большой поклонницей высокой культуры. Сама в молодости пела в заводском хоре при ДК, любила смотреть по телевизору фигурное катание, слушать классические концерты, поэтому хотела видеть дочь лишь пианисткой, без всяких компромиссов. Мечтала увидеть её по телевизору в белом платье перед белым фортепиано.

Однако чтоб учиться в классе фортепиано, нужен был свой, домашний инструмент. И где ж взять многодетной семье денег на него, если новый стоит 800 рублей, а за бэушный просят 500? Опять в рассрочку залезать?

Жека без базара отслюнявил матери тысячу. 800 на пианино, 200 колов на продукты. Мать с изумлением посмотрела на него.

— Женька... Ты чем занимаешься? Постоянно при деньгах. В дорогих вещах..

— Работаю, — коротко бросил Жека, и пошёл набивать кулаки.

В технаре, конечно, пришлось отработать пропуски. Холодильщик, Виктор Николаич, большой весельчак и балагур, ни в какую не хотел брать деньги. Чисто в воспитательных целях. Прогулял — отработай.

— И чё делать? —спросил Жека.

— Берёшь ведро. Вон там, в углу. Швабру, тряпку. И моешь пол в кабинете после пар. Как тебе такая отработка, Соловьёв?

— Нормально, — пожал плечами Жека. И в самом деле, нормально. Чё такого-то.... В деревне чё только не приходилось делать... И мыть всё подряд.

Поднял стулья на парты. Принёс воды. Намотал тряпку на швабру, и по-молодецки за 10 минут всё помыл. Вылил грязную воду из ведра, сполоснул тряпку, повешал на ведро сушиться. Вытер руки о шторы, надеясь, что никто не заметит. Ага... Где там...

— Соловьёв! Ты дома так же делаешь? — раздался насмешливый голос Риммы Эдуардовны. Скрестив руки на невысокой груди, она стояла в обтягивающем багровом платье. Таким же как лак на ногтях рук и ног. Накрашенные карие глаза из-под кудрявых волос смотрелись эффектно. Этакая Кармен композитора Бизе. Не хватало только карминной розы в волосах.

Римма Эдуардовна закрыла дверь на ключ, подошла к Жеке, и сняла платье через голову. Как змея сбрасывает шкуру. Она была абсолютно голая, даже без трусиков. Какая она высокая, худая и стройная! Небольшие груди мягкие и нежные, коричневые соски торчат как виноградинки... Жека подошёл, засосал в губы, а потом поднял на руки. Время пролетело быстро...

Римма Эдуардовна оказалась горячей штучкой. Потомственная интеллигентка как будто застряла в русском серебряном веке. Сейчас то Жека понял, что живёт она не в свое время. Ей бы жить в начале 20 века. Гулять и сношаться с Маяковским, и мощной когортой русских поэтов и художников - декадентов и символистов. Она была как босоножка Айседора Дункан, чудом попавшая в поздний СССР, маявшаяся в нём среди чопорной публики, но расцветшая в наступившую эпоху бесстыдства.