В детстве они жили в двухэтажном бараке от железной дороги, рядом с вокзалом. Жека помнил, как ходил днями по пустырям, сшибая палками лопухи, и отбиваясь от свор собак. Помнил сараи и углярки рядом с домом. Колонку для воды на улице, за два дома, большой деревянный нужник рядом с домом, и сколоченную из досок помойку, где днём и ночью кишели крысы. Ни воды, ни туалета, ни канализации в бараке не было. Был он сделан ещё при Сталине из дерева, тростника и глины, для строителей металлургического комбината. Но и в 1970-е годы в нём всё ещё жили люди.

И тут он вспомнил бабку, мать отца, давно умершую. Была она староверка, из отдалённого таёжного села, жила с ними в бараке, работала где-то на станции аккумуляторщицей — заправляла и заряжала фонари осмотрщиков путей и вагонов. И имя у бабки было старинное, Авдотья. Была она сильно набожной. На кухне в углу висел сделанный из дерева крохотный иконостас, где висели три старинные старообрядческие иконы, похоже что, древние, почти чёрные от копоти веков. Когда начиналась гроза, бабка Авдотья зажигала у икон лампаду, наполненную чудно пахнущим маслом, расстелала белое покрывало на полу, становилась на колени и отбивала поклоны, стучась лбом о пол. Молилась она при этом какому-то Николаю, называя его Николой, чтоб он прекратил сотрясать землю. Это Жека помнил совершенно точно, хоть ему и было всего лет 6.

Так и доехал до технаря, предаваясь воспоминаниям детства. Приехал к началу второй пары. Сначала зашёл к Иванычу, учителю по теплотехнике и теплодинамике, пару которого пропустил. Зашёл на перемене, увидел недовольное лицо препода, и сразу в атаку.

— Сестра заболела, Николай Ваныч... Сидеть некому было. Я отработаю в случ чо.. Когда скажете. Мне и завтра тоже день надо — дела.

Жека положил полтос на стол препода и вышел из кабинета.

— Соловьёв! На уроки ходить надо! На работе так не получится у тебя! — засмеялся Иваныч, суя купюру себе в карман.

Второй парой была экономика. Этот предмет Жека любил. В первую очередь из-за преподавательницы. Звали её Римма Эдуардовна. Имя-то вычурное, но более всего вычурна сама Римма. Была она не первой свежести, лет 38-ми, но умело скрывала это. Только при ближайшем рассмотрении можно было увидеть, что безжалостное время всё-таки подобралось к ней. Была она очень высокой, очень стройной и худенькой. Плюя на все этикеты, ходила на работу в красивых платьях, строго до колена, никаких мини, но при этом такого тонкого кроя, что под ними видно было абсолютно всё. В том числе и напряжённые торчащие как пули соски на небольших полукруглых грудях. Рукава Риммы Эдуардовны были до середины предплечья и позволяли созерцать тонкие руки и изящные кисти, ногти на пальцах которых были слишком длинны для какой-то черновой работы, и всегда окрашены кроваво-красным лаком. Жека сидел на первой парте, прямо перед ней, и видел всё это в мельчайших подробностях.

А если слегка заглянуть под парту, можно было видеть длинные тонкие пальчики ног с точно таким же кроваво-красным лаком, торчащие из босоножек Риммы Эдуардовны, потому что она всегда, в любое время года ходила в технаре без колготок, и в босоножках. То ли директора это устраивало, то ли всем было плевать. Впрочем, босоножки были не сильно открытые, и если иногда Римма Эдуардовна надевала бежевые колготки, так даже и незаметные. Понятно, что она переобувалась в учительской. Если красивые ноги, почему бы и не показать часть их вечно ненасытному молодому студенчеству. Нравилось ей так ходить, что тут поделать...

Была она на язык довольно острословна, да ещё и голос такой низкий, с хрипотцой, донельзя сексуальный альт. Похоже, Римма Эдуардовна курила. Но курила неприметно. Кроме Шанель номер пять, от неё ничем не пахло.

Естественно, все пацаны были влюблены в неё, и представляли во влажных мечтах, конечно же, одно — как они раздвигают Римме Эдуардовне ноги. Однако учительница ещё на первом уроке поставила границу.

— Сообщаю всем, — с улыбкой сказала она. — В кино, ресторан, на дискотеку можете не приглашать. Я учитель. Вы ученики. И наша коммуникация будет именно в таком вот ключе. А сейчас я расскажу, что такое экономика, и в чём разница между экономикой социалистической и капиталистической.

— А у нас разве есть экономика, — заржали пацаны. — В СССР ничего нет. Сахара и то нет. И муки. Ахахаха!

Перестройка шагала семимильными шагами, и то, за что сажали ещё лет 6-7 назад, сейчас говорили совершенно открыто, даже с какой-то пафосной смелостью. Я-де, за перестройку, демократию, и против совков!

— Если бы не было экономики, ты бы жил даже сейчас при свете лучины и в холодной квартире! — умело парировала училка. — Чтобы дома были тепло и свет, нужно добыть уголь, используя горные машины, заплатить их производителям и работникам, потом заплатить шахтёрам, обслуживающему персоналу, потом привезти их на станцию, отправить железной дорогой. И так далее. И каждая часть экономической цепочки должна работать не в убыток. Вот это мы и разберём. В том числе, почему сложилась такая ситуация, как сейчас.

Пацаны ещё тревожили возрастную бабёнку дурными вопросиками, а Жека смотрел на её торчащие из-под платья соски на маленьких грудях. С дальних парт их было невидно, а здесь только так. Жека представил, как ласкает их ртом... Чёрт... А куда ещё смотреть, как не на учителя? Иногда, правда, Римма Эдуардовна вскакивала с места, что-то рисовала, поворачиваясь к группе тонкой изящной задницей, обтянутой платьем, но потом садилась опять.

Естественно, чутьём самки, ждущей плоти, она прочухала, что Жека пялится на неё с близкого расстояния. И это ей, похоже что, льстило. Её устраивало такое вот любование с расстояния. Вот и сейчас... Жека посмотрел ей на белую шею, где не видно ещё ни одной морщинки, на ложбинку под ней с золотой цепочкой, скользнул на нежные тонкие пальцы с длинными красными ногтями, пишущие что-то на листке. То ли план уроков, то ли ещё что-то.

Неожиданно Римма Эдуардовна подняла глаза и посмотрела на Жеку. При этом улыбнувшись уголком рта. Её пальцы чуть дрогнули, и ручка выпала из них. Жека тоже смутился. Но не нашёл ничего лучше, чем посмотреть опять на груди Риммы Эдуардовны. Потом его ручка скатилась со стола, он поднялся, чтоб поднять его, и в полуметре от себя увидел тонкие пальчики ног с красными ногтями. Они сжались так, что стали абсолютно белыми. Римма Эдуардовна слишком эмоционально отреагировала на Жеку. И он вдруг понял, что она не спроста так одевается. А так как стал он человеком рисковым, то захотел проверить сразу же, что получится.

Когда прозвенел звонок, и все стали выходить, Жека выходил последним. Подойдя к двери, осторожно закрыл её на замок, и медленно подошёл к Риме Эдуардовне. Она, услышав, как щёлкнул замок, подняла голову, и посмотрела ярко накрашенными красивыми глазами на Жеку. В её взгляде... Было лишь лёгкое удивление.

— Соловьёв, чего тебе? — насмешливо спросила она. — Урок закончен, ты свободен.

Жека рукой погладил её нежную шею под волосами, и она вдруг закрыла глаза и прижалась головой к его руке. Это был непроизвольный знак, потому что она тут же откинула его руку, строго сказав :

— Руки держи на расстоянии. Ты что творишь? Что тебе надо?

Однако Жека ни слова не говоря, подхватил её под мышки, поднял, и посадил на стол. Была она, несмотря на свой высокий рост под 180, совсем худышкой и лёгкой. Как мешок сахара, килограмм 50, а то и ещё меньше. Веточка...

Жека одной рукой схватил её за талию. Какая она тонкая! Другой за голову и закрыл ей рот смачным поцелуем. И она ему ответила! Не выдержала! Да и то... Что ей терять-то... Жека нащупал под платьем маленькую грудь, нащупал её вечно набухший сосок, крупный как виноградина, потёр его через ткань, потом поднял платье, рывком снял белые трусики, и придвинул к себе...

— Соловьёв... Надеюсь, это останется между нами! — строго проговорила Римма Эдуардовна через десять минут, когда Жека собрался уходить.

Была она всё ещё порядком взбудоражена, и не могла прийти в себя. Сидела за столом, смотря на Жеку, и стуча наманикюренными ноготками по столу.