Светка привыкла привлекать к себе внимание, но один раз Жека проходил мимо подъездной лавки, и увидел, что она сидит одна. Одета в адики — и спортивный костюм, и кроссовки. По своему обыкновению, прямо на спинке лавки, ногами на сидушке. Увидев Жеку, мрачно покосилась, и как будто застыла, уставившись в землю.

«Ах, была-не была» — подумал Жека, запрыгнул на лавку рядом с ней, и осторожно обнял за талию, как будто в шутку. Что он ожидал? Конечно же, что заорёт, как всегда, начнёт отталкиваться, материться. Но то, что случилось, Жека предвидеть никак не мог. Она вдруг заплакала. Так горько и безнадёжно, роняя слёзы на шершавые неухоженные подростковые ручки с грязноватыми ногтями, на дорогие кроссовки, на штаны...

— Свет, Свет, ну ты чё? — растерялся Жека, обнимая её, и прижимая к себе, от чего она вдруг расплакалась ещё сильнее, и ещё горше. Жека совершенно не знал, что сказать, чем утешить рыдающую малолетку, и мог только сидеть и гладить её ладонью по спине. Потом ещё крепче прижал её, как сестру, погладил по волосам.

— Ну всё, всё... Свет... Перестань... Пожалуйста... Малыш... Всё хорошо... — Жека, не имея платка, вытер пальцами слёзы с её рожицы, и улыбнулся. — Перестань. Давай, приложи меня как раньше. Я тебе ничего не скажу.

Сахариха пришла в себя, улыбнулась. И такой по детски беззаботной и обворожительной показалась её улыбка, что Жека тоже улыбнулся в ответ.

— Ну вот видишь, всё нормально. Ну ты чё? Всё хорошо. Обидел кто? Только скажи!

Светка довольно прижалась к нему всем телом, и вдруг взяв обоими руками за щёки, быстро поцеловала в губы, спрыгнула со скамейки, и вприпрыжку побежала прочь, обернувшись и показав фак. Ну, блин, оторва! Однако... Жека что-то почувствовал к Сахарихе. Была она совсем другая, чем Валька. Настоящая. Со двора. Своя.

В начале июня, после экзаменов, была слесарная практика в мастерской. Парни учились работать напильниками, молотком, зубилом. Учились работе на токарном и сверлильном станке. За пару занятий до окончания практики во время обеденного перерыва Жека из полоски металла сделал себе массивный тесак. Металл по качеству был дрянным, но толстым, 3 миллиметра, длиной сантиметров тридцать, и шириной 5 сантиметров. Жека зубилом сделал острие. На наждаке заточил лезвие, как мог, потом прошёлся камнем. Вроде более менее. Намотал на рукоятку изоляцию, и сделал себе тесак. Конечно, так себе, но колоть можно. Уходя домой, положил его в пакет, а этот пакет в ещё один. А дома опять скандалец. Родители решили, что Жека уже взрослый. 7 лет есть? Вали летом работать! Нехер сидеть тут на родительских харчах!

— Работать на лето иди, нехер дома сидеть и по улице шататься с отморозками! — заявил отец. — Я в кроватном цехе договорился. Завтра пойдём устраиваться. Привыкай к заводу! К работягам!

На улице середина июня, самое время ходить на пляж, с Сахарихой дружить, а тебе на работу... На завод! Тогда-то Жека возненавидел завод, и решил, что никогда не пойдёт в такое дерьмо работать. Устроил его отец на работу в кроватный цех, где собирали железные кровати. Обязанностью Жека было забирать напиленные трубы для ножек с пилы, везти их на пресс, а там по одной ложить в пресс, где их опрессовывали. Работа нехитрая, скорее, очень и очень нудная и однообразная. На такую только подростков и брали.

У Жеки не было стропального удостоверения, и по-идее, возить трубы на тельфере ему было нельзя, но Галька, молодая пильщица труб, сначала привозила их сама, но потом махнула рукой, показала Жеке, как это делается, и уже не подходила к нему. Вечером, после смены, Жека шёл домой, и с тоской думал, нахера ему это всё, но поделать ничего не мог.

Зарплата, конечно, на такой работе была аховая, всего 150 рублей получил Жека за полный месяц, за июль. За август уже 160 рублей. Этих денег не хватило даже на джинсы-варёнки Мальвины, которые стоили 350 рублей на барахолке. Пришлось добавлять со стипухи. С мая Жека получал уже повышенную стипуху, 50 рублей в месяц. Закончил год на одни четвёрки, без троек, чему был очень и очень рад. И вот. Повышенная стипуха.

Летом, в выходные, Жека гонял к деду в деревню. И ездил уже как нормальный пацан, с магнитофоном. Покупал батарейки, выходил из дома, ставил кассету с Ласковым маем, где почище запись, включал на всю катушку, и так и шёл, и в автобусе ехал, и в вокзале сидел, периодически меняя кассеты. И по деревне так же шёл. Дед смотрел на музыку, на магнитофон и понять не мог, что это за штука. У самого в крошечной спаленке стояла старинная радиола «Урал» в деревянном лакированном корпусе на ножках. По виду ей было лет 30, не меньше. Но была она давно не рабочей.

— А у тебя Клавдия Шульженко есть? — наивно шепелявя, спрашивал дед, слушая, как у него на улице орёт «Ласковый май» и «Фристайл».

— Не. Нету, — Жека отрицательно махал головой, и шёл ковыряться по хозяйству. Вечером, после того, как уже начал, собираться на электричку, решил рассказать деду одну приколюху, вроде анекдота, которая вовсю пошла в народ.

— Дед, знаешь такой стих? «По стране грохочет тройка. Мишка, Райка, перестройка».

Жека думал, что дед оценит стих, но дед, живший при Сталине, и знававший, к чему в его время могли привести подобные стишки, вдруг изменился в лице, вскочил с кровати, где благостно полёживал, отдыхая от трудов праведных, быстро пробежался по дому, заглядывая в окна, нет ли там кого, выглянул в веранду. И только потом, подойдя к Жеке, приложил палец к губам, призывая молчать.

— Ты совсем уже? За такое знаешь, что может быть? Ты чё? Подведёшь и себя и меня под монастырь! Поеду на старости лет на лесоповал...

Примерно этим летом родители Жеки увлеклись выписывать товары по Посылторгу, и выписали радиолу «Серенада- 402» за 63 рубля. Аппарат конечно, простенький, так себе, но она удивление Жеки, играл совершенно чисто. Намного лучше, чем магнитофон. Батя сразу же выписал себе больше десятка пластинок с Высоцким, иного он и не слушал.

В центре города был магазин «Грампластинка» фирмы «Мелодия». Жека решил поехать посмотреть, что там продают. Пластинки, к его удивлению, оказались намного дешевле, чем кассеты. Большая пластинка стоила всего 3 рубля 50 копеек. Но вот беда... Ничего хорошо там не было. «Ласковый май» только одна пластинка была, мешанина из всех концертов, ещё пара маленьких миньонов с Разиным по 1 рубль 50 копеек. Но на миньонах слушать-то нечего, по одной песне с каждой стороны.

Зато, как ни странно, было дофига русского рока. В 1989 году он вовсю уже выходил из подполья. В «Мелодии» продавались «Ария», «Мастер», «Чёрный кофе», «Круиз», много сборников «Рок-Панорамы», где было много понравившихся песен. Жека частенько теперь заходил и рассматривал пластинки. И как-то понемногу стал съезжать с диско-музыки, всё больше переходя на рок, на металл. Жека смотрел на металлистов, и они всё больше нравились ему. Он даже подумывал отрастить длинные волосы. Как круто было бы ходить вот так, в чёрных джинсах, с заклёпочным ремнём, в чёрной косухе. Но... Пацанва не поймёт... Поэтому мечты так и остались мечтами.

Хотя, и среди диско-групп появлялось много новых и интересных. «Шоколад», «Твой День». Распался «Мираж» и появились группы «Фея» и «Звёзды». «Мираж» Жеке не сильно-то и нравился, а вот новые группы от него вполне можно было слушать.

Летом с Сахарихой Жека сходил на речку. Как-то в воскресенье июля вышел во двор. Хорошее позднее утро, часов 10. Солнце уже понемногу поднялось из-за девятиэтажек. Птицы чирикают в невысоких кустах. Жека и сам не знал, зачем вышел так рано. Просто. Проснулся, и хорошая погода с такой силой поманила на улицу, что сидеть в душной, воняющей мамкиным борщом хате, было невозможно. Жека на всякий пожарный надел купальные плавки, надеясь с пацанами сходить на речку. Кроме сигарет ничего с собой брать не стал.

Во дворе никого. Все спят. Жека покурил, посидел на лавочке, покачался на детской карусели. Случайно обернулся, и увидел ЕЁ. Богиня чистой красоты! Она шла по направлению от солнца, и свет проникал сквозь её пышные светлые волосы, через белое платье. Да! Она надела платье, и Жека видел это впервые в жизни!