– Ну всё! Иди! – прикрикнул поп на парня. – Мне надо много молиться и думать. Завтра! Всё скажу тебе завтра. Встань и уходи. Обед на носу...

Тимошка вышел в переднюю, окрылённый надеждой на успех, чутье подсказало ему. А там уже поджидали попадья с Петькой. В молчании проводили глазами. В них яр­ко читалось жадное любопытство. Тимошка поклонился им и тихо вышел. Вид матери с сыном тоже поддал надежды. Такие жадины обязательно уговорят попа прибрать к рукам рухлядь. Лишь потом смогут сдать его, дурака, стрельцам. Но то когда бу­дет. А пока можно потянуть с делом.

И всё же Тимка был зол и даже обижен. Поп так и не догадался угостить свое­го слугу ничем, что могло бы показать, как отец Яков сочувствует ему, Тимошке.

У себя в избе он постоянно думал о завтрашнем разговоре. Был уверен, что не сдаст его поп, пока не получит мешок. А там можно и посмотреть, как будут дела...

Он плотно поел и рано завалился спать. Снов в эту ночь он не запомнил. Что-то снилось и всё непонятное и туманное. К тому же разгадывать сны ему не дано.

Отец Яков внимательно разглядывал Тимошку и тот чувствовал себя неуютно. С трудом сдерживался от плаксивого вопроса, прикидываясь испуганным и подавленным. Наконец закончив наслаждаться, как видно, состоянием юноши, поп спросил:

– Что надумал, сын мой?

– Ничего, батюшка, – сокрушённо ответил Тимоха. – Ничего в голову не идёт. Бо­юсь же, отец Яков. Помогите, – в который раз просил юноша.

– Трудно тебе помочь, отрок. Много грехов накопил ты своим непутёвым поведе­нием. Я много вчера думал над твоим рассказом. Выходит, что ты сообщник тех во­ров и ждёт тебя плаха. А что бы ты сам мне мог предложить?

– Батюшка! Отдам половину и даже больше, если пообещаете не выдавать меня!

– Толкаешь на предательство заповедей божьих? Нехорошо это, сын мой. А ско­лько у тебя этого барахла? Мешок, это сколько?

– Я не считал, батюшка, но слыхал, что пять сороков в каждом, что мы везли.

Тимоха исподволь глянул на попа. Лицо того было задумчивым и Тимошке стало понятна игра самого попа. Он сам побаивался, но жадность брала верх. Он лишь по­старался убеждать самого себя в правильности выбранного действа.

В хоромах попа послышался какой-то шумок. Дверь чуть приоткрылась, и голосок попадьи сказал тихонько:

– Батюшка, супруг, ты просил напомнить о времени.

– Ах да! Щас иду! – глянул на Тимошку и заметил чуть не просительно: – Я на пару минут отлучусь. Дела не ждут. Ты тут посиди, я скоро.

Поп ушёл, а Тимошка, проводив его глазами, подумал: «Ушёл советоваться с попадьихой. Хитёр батюшка! Теперь посмотрим, что меня ждёт».

– Ну что, узнал? – шёпотом спросила жена, чуть отойдя от двери.

– Сказал. Пять сороков соболей! Представляешь?

– А что ж ты?.. Я бы согласилась. Тут риск маленький. Да никто тебя и не за­подозрит. А Тимошку можно потом и сдать. Его наговору никто не поверит, – по­падья требовательно глядела в заузившиеся глаза мужа.

– Не скажи, милая! – в задумчивости ответил отец Яков. – Пойдут слухи, сплетни. Так будет ещё хуже. Дойдёт до епископа. Думаю, что лучше наоборот. Мне утаить Тимошку будет нетрудно. Зато никто не подумает худого. А он запуган и не ста­нет болтать. Предлагает половину, да с него можно легко и намного больше взять. В Вологде это будет стоить намного дороже. Деньги большие. Тыщи рублей!

– Тыщи?! – ахнула попадья, зажав рот ладошкой. – Боже мой! Соглашайся. Потом придумаем что получше. На всё соглашайся, да не забудь поторговаться. Сам-то он ничего с ними не сможет сделать. Вмиг схватят. Тогда уж точно он покрывать тебя не станет. Ты верно надумал, батюшка! Иди, а то подозрительно будет...

Тимошка вопросительно поднял брови. Спросить не осмелился и ждал.

– Так о чем мы болтали тут с тобой? Говоришь половину? Риск для меня слиш­ком велик, грешник. Четыре сорока и ни на одного меньше, – истово перекрестился батюшка и шепнул короткую молитву.

– Батюшка! – только и смог воскликнуть Тимошка. А поп погрозил пальцем, тре­буя тишины. – С чем же я останусь! Я столько страху натерпелся за это время!

– Замолкни, сын мой! Жадность не к лицу праведному христьянину! Ты таких де­нег даже во сне никогда не увидишь, что тебе достанутся. А я обещаю всё продать, и твоё добро тож. А то тож большой риск для меня. Надо основательно всё продумать.

Тимошка в отчаянии махнул рукой, и согласился. Лицо его сморщилось в скорб­ную гримасу. Он забыл про Агафью. А хотел же о ней поговорить. Не вспомнил.

– Батюшка, как доставить вам тот мешок? – спросил примирительно. – Можно по частям, а то заметно будет, а?

– Погоди с этим. Я подумаю сам. А ты где сейчас обретаешься?

– Да в избе того лихого перевозчика, батюшка. Я даже имени его не знаю. Всего раз его ви­дел три недели назад. В летах такой... с бородой...

– Мы всё с бородами. Ладно, сын мой, иди к себе, всё приготовь и приходи. Жить здесь будешь. А с Агафьей... – ни-ни! Понял?

– Да я и так ничего, батюшка. Кто я такой, чтобы, значит...

– Вот и хорошо. Теперь иди и к вечеру будь тут. Вернёшься к своим обязанно­стям. Так вернее будет. Мы ещё подумаем, что говорить будем людям. Иди себе.

Тимофей ушёл и на душе чувствовал ликование. То, что ему остаётся и так боль­ше, чем он мог мечтать. А всё ж попик не устоял. Ну и жаден он с попадьёй. И с ними сынок. Тож не отстаёт от родителей.

Такие мысли веселили его, отвлекали от стольких дней страхов и переживаний. Зато жизнь в поповском доме будет вполне сносной. Ещё он подумал, что и поп бу­дет побаиваться его доноса. Вот что соседи по дому «хозяина» подумают? Когда-то могут довести о его вселении. Что могу я сказать в ответ?

Тимошка проверил схрон одного мешка. Всё на месте, однако весна сильно бес­покоила его. Шкурки легко могут попортиться. Или вовсе сгнить. А как продать их он не знал. Всё было очень скользко и неопределённо. И опять страхи навали­лись на его бедную голову.

«А что! – воскликнул он про себя. – Тогда лучше и эти мешки предложить попу. Хоть пару сороков он мне должен будет отвалять. Тож огромные для меня деньги!»

Он осмотрел нарты, слегка подправил крепления. Всегда могут пригодиться. И пошёл обратно к поповскому дому в острог. Стражник был незнакомый и с подозрением ог­лядел странного посетителя.

– Чего уставился? Я с батюшкой ещё в дороге был. Сопровождал колокола, что теперь звонят в городе и здесь.

– А-а-а! – протянул стражник и посторонился, пропуская Тимошку. – Слыхал про тебя. Значит, Тимофеем будешь.

– А тож, – заносчиво ответил Тимошка и прошёл к избе попа Якова.

Его встретила попадья. Взгляд её удивил Тимошку. Он показался таким пытли­вым и внимательным, что ему стало не по себе. Опять заметил Петьку. 'Гот с любо­пытством молча наблюдал. Тимошка подмигнул ему, кивнул, но мальчишка не ответил.

Попадья отвела Тимошку в его «келью» и заметила хмуро:

– Посиди, батюшка скоро будет. В церкви он. – И ушла, прикрыв за собой дверь.

Тимошка ожидал прихода Петьки. Не дождался. Видно ему запретили общаться с ним. Тимошка не возражал и обиды не испытывал. Понимал, что они совсем разные люди и понять друг друга не смогут. Или не захотят. То его не смущало.

Поп появился через полчаса и сразу заявился в «келью».

– Задержался в церкви, – словно оправдываясь, заметил поп. – Как у тебя дела?

– Жду вашего слова, батюшка, – поклонился Тимошка и стоял в ожидании.

– Как ты решил доставить мешок сюда?

– Можно оленями на нартах, да думаю, что так слишком заметно будет. Лучше час­тями, батюшка. За несколько раз перенесу. Я ведь тут теперь буду жить.

– Да, да, – в раздумье проговорил поп. – Хорошо, пусть так и будет. Завтра принесёшь первую часть. Смотри, будь поосторожнее. Сам знаешь, чем мы рискуем. Осо­бенно я. Ты и так ничего не имеешь, а у меня семья.

– Я понимаю, батюшка. Тут всё ясно, как божий день, – и перекрестился на икону.

– Иди устраивайся на прежнем месте. Зайдёшь в поварню, там поешь чего-нибудь.