- Шрамы несомненно стали лучше. Лечение доктора Торни помогло. И всё-таки я, пожалуй, назначу вам более дорогую и эффективную мазь. Через пару недель, думаю, шрамы должны сойти полностью. А вот по поводу памяти… - Он сделал паузу. – Ничего определённого сказать не могу. Но я думаю стоить попробовать несколько микстур. И через неделю буду ждать вас снова на приёме. Посмотрим, стало ли лучше. Я сейчас напишу вам рецепт. Отдадите ближайшему аптекарю.

- Хорошо, - кивнул Виктор. А Эли не могла отделаться от трусливой мысли – что так даже лучше – ничего не вспомнить и никогда не вспоминать.

А дома она с радостью вернулась к привычной жизни, упрямо постаравшись выкинуть всё, что узнала и услышала из головы. Она завтракала с Виктором, потом наносила себе мазь на лицо (и даже научилась делать это без содрогания, притрагиваясь к своим шрамам), помогала (или, скорее мешала) супругу в своём кабинете, а потом они шли на прогулку, наслаждаясь теплыми летними днями. Пару раз во время прогулки ей чудилось какое-то движение возле оградой, но она старательно прятала глаза и отворачивалась. Она не хотела видеть Оливера и более того – не хотела его знать. Она не стала писать Августе, хотя та и оставила ей листок с адресом, а Виктор ничего не запрещал ей. Она была уверенна в том, что он исполнил бы любую её просьбу. Вот только она совсем не хотела этим злоупотреблять.

А вечером по сложившейся за время болезни, Виктор садился у кровати и читал ей. И Эли боялась себе признаться в том, что эти вечера нужны были ей, как воздух. Кажется, если бы он отказался сидеть с ней перед сном, она бы не выдержала все эти дни, не смогла.

Потому что ей всё время казалось, что она живёт в каком-то тягостном ожидании – что вот сейчас станет лучше – уйдут шрамы и вернётся память и всё будет по-прежнему. Хотя она, кажется, совсем не желала этого «по-прежнему» и даже боялась.

Они уже несколько раз съездили к доктору Ларинсу. И он хмурился всё больше и больше, разглядывая её шрамы, которые уже давно должны были сойти, и снова и снова щупая ей голову. Но ничего не происходило. Шрамы оставались всё там же, а память так и не возвращалась. И Эли казалось, что её уже узнают на улицах и едва ли не показывают пальцами, жалеют. И это было невыносимо.

В очередной раз они собрались в поездку к доктору. На этот раз Виктор сказал, что доктор Ларинс обещал пригласить ещё одно научное светило и посоветоваться с ним. Но, Эли, кажется уже ни во что не верила. Ей хотелось бы никуда не ездить, просто чтобы её оставили в покое. Но, может быть, Виктору неприятно смотреть на её лицо, покрытое шрамами и больше похожее на маску, чем на лицо девятнадцатилетней девушки? Она не знала, что и думать. А ещё не понимала, почему ей так тяжело от этой мысли.

Когда они садились в экипаж, небо хмурилось, обещая скорый дождь. Так же, как и её настроение. По пути они решили зайти в лавку. Ей нужно было приобрести кое-что из одежды. И хотя она боялась снова встретить там Августу, но не скрываться же всю жизнь. Тем более она – герцогиня! С ума сойти! Эли так и не привыкла к титулу. Может быть, потому что до того, как потеряла память, она абсолютно точно его не носила. Она была в этом уверенна.

Они снова зашли в лавку. Она не хотела расставаться с Виктором. Потому что каждый раз, когда его не оказывалось рядом, обязательно происходило что-нибудь неприятное. Но сейчас она быстро. Ну по крайней мере, Эли так думала. Но того, что ей было нужно, у модистки не оказалось. Она предложила ей посмотреть каталог моделей, а сама ушла обслуживать других клиентов. Эли увлеклась рассматриванием и не заметила, как в лавку вошло ещё несколько посетителей, а точнее посетительниц. И вздрогнула, лишь услышав своё имя. Они говорили очень тихо и в стороне, уверенные, что Эли их не слышит. Но она, к несчастью, слышала.

- Это герцогиня де Фруа. Бедняжка! Жизнь с ней так жестоко обошлась! Я не верила, пока не увидела. Город только и говорит, что о ней и её шрамах. Представляешь, бедняжка потеряла память. А всему виной знаешь что?

- Что?

- Её муж. Её дядя позарился на её титул и состояние и выдал её замуж против воли за старого бирюка. Ты видела когда-нибудь герцога на балу или хотя бы на одном из званных вечеров? То то же! И вот видишь, что случилось.

- Ага. Совсем зачахла бедняжка.

- А он позарился на её молодость, хотя сам ничего не может дать.

- Да. Всё-таки молодость тянется к молодости….

- А ещё говорят…

Тут голоса стали удаляться и Эли уже не расслышала, что они говорят. Но от возмущения стало тяжело даже дышать. Да как они смеют! Она подозвала модистку, ткнула в первую попавшуюся вещь и попросила прислать в дом герцога де Фруа. И ей показалось, что услышав про герцога, даже модистка посмотрела на неё с жалостью. Это невыносимо!

И Эли вышла к Виктору в ужасном настроении.

- Ты уже всё? Так быстро? – Он улыбнулся ей, спокойно и ровно. И на душе стало легче. Пусть совсем немного, но всё же.

До доктора они едва ли не бежали. На улице начался настоящий ураган, который скрипел ставнями, раскачивал вывески и дребезжал фонарями. Они успели забежать к доктору Ларинсу до дождя и выдохнули.

Ларинс и ещё один неизвестный доктор ждали их кабинете. И снова всё повторилось. Бесконечные ощупывания шрамов, постукивания молоточком, сгибание и разгибание пальцев. А ещё доктора переговаривались между собой, используя неизвестные термины и выглядели при этом до ужаса самодовольными. И Эли это злило и даже немного пугало. Потом её попросили выйти и позвали Виктора.

Эли присела на кушетку, рассеянно следя за потоками ливня, разыгравшегося на улице. Она не хотела слушать то, что говорят доктора, но невольно услышала – очень уж они громко говорили.

- Да герцог, мы ничем не можем помочь вашей жене. Скорее всего у неё… - дальше шёл поток непереводимых медицинских терминов. – Иными словами память вряд ли восстановится.

- А щрамы? – Эли узнала голос мужа.

- Шрамы скорее всего тоже полностью не уйдут. Слишком сильная была травма. Большое натяжение кожи.

Они говорили что-то ещё, но Эли отошла в другой конец комнаты, не желая слушать. Наконец хлопнула дверь. Видимо, вышел Виктор. Эли повернулась к нему и услышала, как кто-то из докторов кинул:

- Бедняжка, - в приоткрывшуюся дверь.

И это стало последней каплей. Эли не помнила, как добралась до экипажа, а взобравшись внутрь разрыдалась.

Она плакала так, как, наверное, никогда раньше, громко всхлипывая. И ей было всё равно, что на неё смотрит Виктор. А может быть уже и не смотрит. Может быть ему уже всё равно, в конце то концов!

Но тут, почти ослепшая от слёз, Эли почувствовала как кто-то прижал её к себе, осторожно и бережно. Эли вдохнула знакомый аромат – книг, лаванды и ещё чего-то непередаваемого и разрыдалась ещё сильнее.

- Зачем, ну зачем ты со мной возишься?! Всё равно это всё бесполезно! Доктора ведь сказали! – Выдохнула она, всхлипывая. Может быть ему противно то, что она такая больная и Виктор хочет любыми путями вылечить её? Вернуть память, вернуть красоту? Почему то для неё было жизненно важным мнение мужа. И Эли прижалась к нему всхлипывая. Она почувствовала, как Виктор обнял её крепче, а потом тихо сказал:

- Потому что я люблю тебя. – Так просто и спокойно прозвучали эти слова. И вместе с тем для Эли они были как откровение. Она всхлипнула ещё раз и затихла, прижимаясь к широкой груди и слушая, как взволнованно стучит сердце её супруга. Она подняла на него глаза. Неужели то, что он сказал – действительно правда?!

Но Виктор смотрел на неё спокойно, так как всегда. Ровная улыбка на таком знакомом и родном лице, немного растрёпанные волосы, что в беспорядке спадали на лицо, несколько морщин, что прорезали лоб. И только глаза выдавали волнение, а ещё в них было такое тепло, что Эли потерялась в них. И… Она решительно не знала, что Виктору ответить. Просто понимала, что жить не может без супруга, без его теплого всегда ровного голоса, без его взгляда и улыбки. И какая разница, что было между ними раньше и что говорят все остальные. Есть только он и больше никого.