Эли так была занята мужем и делами имения, что едва не забывала есть и спать. А ещё она не слышала никаких новостей из столицы. И это, наверное, было к лучшему. Потому что если Оливер пустил какие-то слухи, если ему хватило для этого духа, то Эли даже боялась представить, что о них с Виктором рассказывают.

В один из дней (она уже могла ненадолго оставить Виктора и тогда её подменяла нанятая сиделка), управляющему срочно понадобился какой-то документ, связанный с герцогскими землями. И Эли, оставив мужа на попечение сиделки, отправилась в его кабинет. Уж если и искать документы (ей примерно объяснили, что она ищет и зачем), то только в кабинете.

С того раза, как она последний раз была в кабинете супруга, там, казалось, ничего не поменялось. Только пыль была стёрта, да и всё. Так же лежали стопкой на столе бумаги и книги, так же на столе стоял маленький портрет, изображавший всю семью Виктора (его родители, насколько она знала, умерли от какого-то мора, унёсшего сотни жизней) и так же соку сиротливо притулилось растрёпанное перо с чернильницей и недопитая кружка чая.

Эли осторожно, стараясь всё потом уложить в том же порядке, перебрала стопку с бумагами. Но нужного документа не нашла. Где же он может быть?

Взгляд её упал на ящик секретера, в котором торчал ключ. Виктор настолько доверял своим людям, что и ключ даже не вытаскивал. Вот это да! Эли снова поразилась своему супругу и направилась к секретеру. Нужная бумага нашлась довольно быстро.

Эли перечитала её несколько раз, чтобы увериться, что это точно то, что нужно. И уже хотела задвинуть ящик, когда взгляд её случайно зацепился за тетрадку. Такую маленькую, неброскую в тёмной кожаной обложке.

«Я просто посмотрю, что там», - тихо сказала Эли самой себе, уверенная, что там только цифры, расчёты или исторические документы. И всё же ей было интересно, словно её что-то влекло.

Она раскрыла тетрадь. Это был дневник, судя по всему. Сначала шла дата, а потом текст написанный знакомым почерком мужа. Негоже ей копаться в чужой душе. Эли уже хотела было вернуть тетрадь на место, когда взгляд её зацепился за своё же собственное имя. И она, отложив документы, принялась за чтение.

24 октября

На вечере, приглашённый, как важный гость, я впервые увидел её. Глупо, наверное, но я никогда не мечтал ни о чём подобном. Работа, да дела герцогства заняли все мои мысли. И я никогда до сего дня не чувствовал, что жизнь моя в чём-то неполная. Казалось, всё так, как и должно быть. Пока я не встретил её. Элиза Лавёр, племянница Себастьяна Лавёр. Мы с ним почти не пересекались никогда. Оказывается, его брат вместе с женой умерли почти тогда же, когда и мои родители, оставив на его руках свою маленькую дочку. И вот теперь он вывел дочку в свет, рассчитывая на выгодную партию. Я прям так и вижу его в этот момент, когда он говорит «выгодная партия, сами понимаете». И его лицо в этот момент. Стало отвратительно.

Наверное, поэтому я не люблю все эти вечера и приёмы, но сегодня просто обязан был приехать. И не зря. Я не умею говорить красиво и писать. Всё это совсем не для меня. Но сегодня я был готов написать с десяток стихов, после того, как леди Элиза посмотрела на меня мельком, но всё же с такой затаённой тоской, что сразу захотелось вызволить её из логова этого человека, что брак величает «выгодной партией». Узнать бы, как ей у дяди живётся.

1 декабря

Прошла почти неделя. Глупо. Никогда не испытывал желания вести дневник, а тут вдруг понял, что не могу молчать. Я далеко не лучший человек на свете. Да и вообще не умею всё вот это – цветы, букеты, романтические вирши, но господин Лавёр собирается выдать Элизу за Робси. Мы с ним встречались пару раз чисто на научном поприще. И хуже и я бы сказал, гаже (не побоюсь этого слова) человека я не знаю. Он, наверное, не сильно старше меня. Но из тех слухов, что ходят про него, вовсе не всё слухи. Совсем нет. И про его жён и про любовниц. Не хочу даже думать про эту мерзость. Так жаль, что у Элизы не будет даже времени познакомиться со мной поближе. Но тешу себя надеждой, что после свадьбы это будет возможным. Тем более, что дел у меня не так уж и много. Я не могу говорить о чувствах, а писать – ещё тяжелее. И всё же я рад, что неделю назад увидел Элизу Лавёр. Да что там рад! Я счастлив!

5 декабря

Сегодня её дядя назначил дату свадьбы. Он будет её посаженным отцом. Всё честь по чести. Робси отступился. Только меня почему то не покидает дурное предчувствие. Я бы хотел увидеться с Элизой, Эли, как все её здесь называют. Сказать пару слов. Так ведь не бывает, что человек, который годится ей в отцы, вдруг влюбился без памяти! Такого не бывает. Говорят, по крайней мере, что не бывает. Но какое мне до этого дело! Я всего пару раз видел Элизу, а кажется, что знаю уже много дней. Такое бывает. Я знаю. Я верю. Хотя я никогда не увлекался романами, но те чувства, что проросли во мне, хотя я думал, что уже слишком стар для них, никуда не денутся. Я надеюсь, что та, которой предстоит в скором времени стать моей женой, никогда не прочитает эти строки. Я надеюсь, что скажу ей сам, как сильно люблю её, полюбил с первой встречи. А эти строки пусть останутся в дневнике. Как глупость, сумасбродство, сумасшествие, огонь в крови. Всё то, что живёт во мне, хотя я и сам этого не знал.

20 декабря

Сегодня самый счастливый и самый, пожалуй, печальный день для меня. Мы стали мужем и женой. Вроде бы надо радоваться, но на сердце необычно тяжело. Я просил господина Лавёра дать мне поговорить с Элизой наедине хотя бы полчаса. Но нет. Никаких встреч. Только редкие разговоры в гостиной при родственниках. А там ничего и не скажешь толком. Для всех я, пожалуй, сухарь, что решился почти в сорок лет жениться на восемнадцатилетней девушке. Наверное, и для неё так всё выглядит. Я «купил» молодость за титул. Глупо, но я сам дал пищу этому. И сам не попытался поговорить. Я думал, что моей любви хватит нам двоим. И, боюсь, ошибался.

Сегодня после венчания, когда мы, выслушав поздравления, поехали домой, Эли забилась в уголок в карете, такая несчастная и такая испуганная, что я не решился даже пожалеть её. Хотел объяснить, хотел рассказать, но, увы, с пером и бумагой я общаюсь намного лучше, чем с людьми. Так вышло. Маленькая напуганная девочка и злодей. Я думаю, ей всё видится в таком свете. Но я готов дать ей время.

3 января

Первые дни после Рождества. Я хотел бы проводить их с Эли. Но, увы, моя супруга сторонится меня. Она почти не выходит из своей комнаты. Я пытался, видит Бог, я пытался поговорить с ней. Но она сразу забивается в угол, как маленький напуганный зверёк. А у меня нет слов. Я не красив и знаю это. Я не щеголь и фат из её любимых романов в жёлтой обложке, что она читает взахлёб. Я бы мог стать таким, но сейчас уже слишком поздно, пожалуй. Всё это мотовство простительно в двадцать лет, но никак не в сорок. На мне герцогство и люди. Хотя, думаю, хуже чем я есть, я уже жене не покажусь.

От всех совместных завтраков и обедов она отказывается. Точнее, лучше было бы, если бы отказывалась. Я же вижу, как она сидит и ей кусок в рот не лезет. Я пытаюсь заговорить с ней, но она лишь вздрагивает и отворачивается. Видно, действительно я слишком стар для неё и слишком много о себе возомнил.

10 февраля.

Я просто оставил Эли в покое. Пусть делает то что хочет. Я вижу, как ей неприятно моё общество, как она боится меня, как вздрагивает, если я подхожу к ней. У нас нет общих тем для разговора. Она ни о чём не просит меня, ничего не требует. А я, вот дурак, не могу прямо спросить, чего ей надо. Я не умею говорить с женщинами. Я никогда не был вежливым и не пытался понравиться. А ещё я знаю, что герцога де Фруа не особо любят в высшем свете. Просто потому, что я считаю пересказ сплетен – худшим времяпрепровождением из возможных. И всё же моим сердцем владеет только она. На горе или на радость, я теперь уже не знаю. Я слишком понадеялся на свои силы, я слишком поверил в себя и обманулся. Слишком смешно это и глупо. Вода камень точит и прочее то, что так замечательно в виде научных истин выглядит на бумаге и что вовсе не звучит, если ты пытаешься об этом сказать. Особенно себе.