Мои начальники молча переглянулись, поставили визы на постановлении, подписанном прокурором, что мол, они тоже в курсе и отпустили меня работать. А вот так ребята, надо кодексы читать, а не водку все время пить в кабинете. Но это я так, из зависти, так как у меня на это, приятное занятие, времени совсем не оставалось.

Но, в любом случае, двадцать дней пролетят очень быстро, а у меня так и не связаны между собой палец, найденный под ванной в съемной квартире, и человеческие кости, обнаруженные в сугробе, недалеко от забора окружного дисциплинарного батальона.

Так как шустрая БОМЖиха Аленка сбежала из гинекологической больницы, унеся с собой воспаленную кисту и новую кожаную куртку одного доктора, у меня оставался только один фигурант по делу — томящийся в спецприемнике Смычков Андрей Борисович. Сегодня я был уверен, что прое… допустившие побег его подруги сотрудники спецприемника сегодня не будут мне мешать плотно поработать с людоедом. Я просто знаю, сегодня, даже, если я загоню неразговорчивому БОМЖу под ногти ветки от старого веника, они только отвернутся, в надежде, что я смогу узнать, где прячется сбежавшая Алена.

Территория спецприемника встретила меня тремя десятками человек спецконтингента административно-арестованных и прочих, что с помощью десятка лопат чистили крышу землянки, в которой они содержались и дежурным по КПП, который категорически отказался пускать меня на территорию. Старшина, сидевший в будке на входе, отводил глаза и, как заведенный, повторял «Не положено, у нас карантин!»

— Вы что, вчера мою бабу упустили, а сегодня еще и мужика? Да вы что, совсем оху…! Я сейчас дежурному по области позвоню, скажу, что у вас побег, а вы это скрываете!- меня сорвало и я стал вести себя с постовым некорректно.

Не знаю, чего испугались местные надзиратели, но меня впустили внутрь спецприемника и показали Смычка. Нет, Смычка никто не упустил, он был на месте, вернее не Смычков Андрей, а его тело.

Больше всего БОМЖ напоминал мне немецкий «мессершмит», что сбитый сталинскими соколами, воткнулся в грунт, задрав в небо хвост и разбросав в стороны плоскости крыльев. Опухшее лицо Андрея, при соприкосновении с полом, превратилась в плоскость, нос погрузился в голову, руки были бессильно раскинулись в стороны, а ноги синими ступнями продолжали цепляться за верхний ярус двухэтажных нар.

— Это что с ним случилось? — я растеряно посмотрел на топчущегося за моей спиной дежурного по спецприемнику.

— Да мы сами понять не можем. То ли он хотел до потолка дотянуться, встал на нарах и потерял равновесие, то ли внизу что-то высматривал, но сорвался с нар головой вниз.

Так как а потолке не было ничего, к чему можно было приладить петлю и вздернутся среди ночи от непроходимой БОМЖатской тоски, у меня тоже не было версий случившегося.

— А что ваши говорят? — я повернулся к местному оперу.

— Ну ты сам понимаешь, мы еще своих не всех опросили, начальник сказал, пака тело не увезут, чтобы народ снег кидал на улице, но, с кем успели переговорить, все божатся, что вечером и ночью тихо было. Он около четырех утра грохнулся, всех разбудил. Жулики сразу дежурного подняли, ну а дежурный «скорую» вызвал, но наш фельдшер сразу посмотрела и сказала, что он умер мгновенно, только непонятно от чего, то ли шею сломал, то ли хрящи носа в мозг вошли.

— Вообще, как он здесь сидел?

— Да нормально сидел. Тут же у нас, в основном, народ спокойный. У него пара знакомцев была, со всеми общался ровно, конфликтов ни с кем не было.

— А то, что он человечину ел, никого не напрягало?

— Паш, у нас тут половина сидит, таких, что непонятно что в своей жизни ело. Не было по этому поводу разговоров.

— Понял я. Ладно, удачи вам, если что выясните, звоните. — я пожал руки местным служивым и пошел на выход, обдумывая, где искать блудливую Аленку.

Верная «Нива» взревела остывшим мотором, потом, по мере утопления заслонки дросселя, холостые обороты снизились и я двинулся, почти не дергаясь. Знаю, что нельзя так делать, но времени катастрофически не хватало. Первым делом я двинулся в редакцию «Бесплатного листка», через который до последнего времени давала свои рекламные объявления Инна. Обычно человек существо, многое делающее по привычке — ходит одной дорогой, посещает одни и те-же магазины, читает одни и те-же рекламные листки, что в большом количестве стали пихать в почтовые ящики. Поэтому я надеялся, что жулики, ограбившие Инну, рано или поздно, придут за деньгами ко мне.

Блок текста на одну восьмую страницы обошелся мне очень-очень дорого. Честно говоря, ни в одной жизни, я на рекламу столько не тратил. Надеюсь, что заказы все-таки пойдут и поставки отобьют мои расходы, тем более, что я сразу договорился с Инной и ее новым постельным партнером, что я не спонсор и расходы будем делить пополам, правда у молодой пары денег не было, на предложение внести свою лепту, Инна пошла на кухню за чаем, а мой побитый приятель, зачем-то вывернул карманы спортивных штанов, только грустно развел руками:

— Братан, ты понимаешь….

Следующим адресом моего маршрута был производственный корпус на территории завода сеялок. Дима и Борис Петрович загружали наш, реанимированный грузовик ящиками, в которых позвякивали стеклянные банки с тушенкой.

— Здорово, мужики. Как «тушняк» вышел? — я достал из деревянного ящика банку на семьсот пятьдесят грамм и посмотрел на просвет.

Куски мяса, залитые прозрачным бульоном, с торчащим листочком лаврушки, радовали глаз четким рисунком ясных волокон, а не, непонятной субстанцией, что будет заливаться в консервные банки через пару десятков лет. Так как, закон о рекламе еще не действовал, а антимонопольный комитет не штрафовал за любые творческие порывы рекламистов, на оформлении этикетки я оторвался от души. На полноцветной картинке, девушка, вобравшее в себя все лучшее от подавальщиц Октеберфеста, склонилась своими выдающимися прелестями над неким индивидом, что, с лицом счастливого идиота, поглощал что-то вкусное игорячее из глиняного горшочка. Многоцветное изображение, выполненное в лучших традициях стиля пин-ап, дополнялась скромной надписью «Tushonka is the best». В любом случае, с прилавков наша продукция уходила не хуже, чем датская консервированная ветчина.

Когда машина с Димой уехала, я попросил Бориса Петровича одеться поприличнее, и мы поехали на свалку, к БОМЖам.

Володя, старший над бродягами, разбирающими одну из мусорных гор, с гордым видом распахнул перед нами дверцы старых армейских «кунгов», где он складировал свои сокровища. Потом они с Петровичем долго орали друг на друга, трясли бородами, что-то записывали и считали столбиком в потрепанных блокнотах, после чего подошли ко мне.

— Ну что, Борис Петрович, договорились?

— Ну да, надо будет каждую неделю сюда подъезжать и забирать товар. Что нам нужно, я Володе список оставил.

— Что по расчету?

Бригадир БОМЖей показал мне бумагу. Дешевле всего было рассчитываться по факту приема некондиции, сразу, потом, каждая неделя отсрочки, давала сильный рост цены товара, взятого под реализацию, но, по этому вопросу надо было уже обговаривать с Борисом Петровичем, как быстро он сможет ремонтировать и вдыхать жизнь в товары со свалки. Я понимал, что через год-два, сюда станет попадать только откровенное дерьмо, а бывшие богатства Союза, пока валяющиеся, буквально, под ногами, эшелонами будут вывозиться через все границы России, нас отсюда подвинут. Но пока, здесь было можно найти все, что угодно душе, от просроченных продуктов, до слитков титана или новеньких бухт медной проволоки.

— Володя, можно тебя? — я отвел бригадира БОМЖей в сторонку: — Сегодня в спецприемнике Смычок с верхнего яруса нар упал, головой вниз…

Что-то радостное мелькнуло в мутных глазах главБОМЖа, но только на мгновение, и сразу погасло.

— А Аленка вчера из женской больницы сдернула, прямо из гинекологического кресла…

Эта новость Володе пришлась по душе больше, он довольно улыбнулся.