В свете Синди.

Как только мы проснемся, и я смогу произносить слова, я скажу ей, что люблю ее. Что я хочу покинуть вышку и поехать с ней в Новый Орлеан.

Я найду работу. Мы будем жить вместе, и у нее будут инструменты для ландшафтного дизайна и цветы.

Она снова будет довольна и не будет ни в чем нуждаться, Бог судья.

Но когда я просыпаюсь, ее здесь нет.

Она покинула мою постель.

В этот момент я слышу шум вертолета над головой — и я знаю.

Каким-то образом я понимаю, что она меня бросает. И я впадаю в полное безумие.

Синди

Двумя часами ранее

Из маленькой комнатки за двигателями я наблюдаю, как спит Бутч.

Я обхватываю себя за талию и крепко держу, опасаясь, что разлечусь на сотни маленьких кусочков. Внутри меня кипит столько эмоций: любовь, отрицание, печаль.

Когда я проснулась в самом теплом и безопасном месте на планете, я была в этом уверена.

Я не могу просить Бутча покинуть вышку.

Ни за что. Как?

Мои мысли постоянно возвращались к тому моменту, когда он думал, что враги придут, чтобы убить нас. Он принял гром и молнию за стрельбу. А то, как он меня прикрывал… Не могу выкинуть это из головы.

И теперь пришло время мне защитить его.

Я остаюсь владелицей установки.

Если я никогда не продам ее, Бутчу никогда не придется уходить, не так ли?

Или, по крайней мере, он сможет остаться здесь, в единственном месте, где он долгое время чувствовал себя в безопасности.

Кроме нефтяной вышки, есть наследство моего отца — хоть и небольшая сумма, накопившаяся благодаря засушливым сезонам — теперь принадлежат мне.

Я могу использовать ее, чтобы запастись едой для Бутча, который будет внизу.

Как американский гражданин, разве я не обязана проявлять такое уважение к солдату? К этому герою? Насколько невероятной эгоисткой я была бы, если выгнала его из безопасного места, ради кучи денег? Нет, я не сделаю этого. Не могу.

Я люблю его.

Я влюбилась в этого человека со шрамами. Человека, который сдерживает своих демонов в темноте машинного отделения. И я отказываюсь причинять ему боль ради собственной выгоды.

Но я тоже не могу оставаться на вышке.

Я не могу жить тремя этажами ниже уровня моря и бояться выходить на солнечный свет, опасаясь, что ПТСР Бутча вызовет еще один приступ паники или боли.

Я не могу оставить свою жизнь позади и никогда больше не заниматься ландшафтом. Здесь отсутствуют хоть какие-то цвета, кроме синего и черного.

Моя душа была бы не на месте, даже если Бутч наполнил мое сердце.

Со слезами на глазах я одеваюсь и поднимаюсь по лестнице вверх. Захожу в кабинет отца с видом на палубу. Я стою на том же месте, где вчера разговаривала с адвокатом, но я уже не та девушка. Даже не близко.

Мое сердце разбивается. И я не принимаю решения, основываясь исключительно на том, как они повлияют на меня.

Я сделала выбор, на который повлияла любовь, и я не могу поступить по-другому.

Моя рука весит тысячу фунтов, но я беру телефон со старого стола отца и набираю номер, указанный на визитной карточке адвоката.

Он отвечает на третий звонок, его голос звучит устало. Ожидаемо.

Солнце едва взошло. Я даже не знаю, который час. Знаю только то, что мне нужно вернуться в Новый Орлеан прямо сейчас, прежде чем Бутч проснется и убедит меня остаться.

Он легко мог бы убедить меня. Он мог уговорить меня вернуться в постель, пообещав удовольствие — такое, о существовании которого я даже не подозревала, — и я с радостью вернулась бы.

Я могу потерять себя здесь.

Я могу потеряться в одержимости и похоти, и проснуться через несколько лет с осознанием, что время идет без меня.

Как человек, который ценит жизнь во всех ее моментах, я не могу это сделать. Не могу предать себя.

И не могу попросить Бутча пойти со мной. Не могу видеть его боль и панику, которую увидела вчера вечером. Воспоминание об этом — словно нож между ребер.

— Привет? — повторяет более нетерпеливо адвокат

— Даа, здравствуйте. Это Синди Картер, — сглатываю ком в горле — Не могли бы вы организовать для меня вертолет сейчас?

Всего через несколько мгновений, как я повесила трубку, я начинаю трястись.

Это еще больше доказывает, что мне пора уходить. Одна ночь с Бутчем, и я никогда не смогу вернутся назад. Он уже овладел моими костями, моим сердцем и желанием. Он оставил свой след всюду. Дрожащей рукой я пишу записку и оставлю ее на столе рядом с визитной карточкой юриста. Возможно, он никогда ее не увидит. Возможно, после паники, которую он испытал из-за меня прошлой ночью, он больше никогда не захочет подниматься так высоко.

Но, кажется, я не могу просто уйти, не оставив часть своего сердца.

Я выхожу на палубу со слезами, сажусь, скрестив ноги, и смотрю на океан. Вчерашний шторм давно утих, но вода все ещё неспокойная. Соленый ветер развивает мои волосы, хотя это не имеет большого значения. Он был в смятении из-за того, что прошлой ночью я была под Бутчем. В его власти.

У меня перехватывает дыхание, и плоть между ног сжимается.

Больше.

Я хочу большего. Хочу вернуться в его постель.

Пульс быстро бьется в моем теле, а мышцы живота дрожат.

Я больше никогда не найду такого, как он, и я не хочу уходить.

Я буду остаток жизни наслаждаться воспоминаниями о нашей единственной близости. Для меня не будет других мужчин. Никогда.

Когда я вижу вдалеке приближающийся вертолет, я смотрю на стальную дверь, ведущую под лестницу, и шепчу:

— Я люблю тебя.

Я прижимаю юбку, чтобы она не взлетела от вихря, создаваемого винтами вертолета. И когда он, наконец, приземляется в назначенном месте, я бегу и забираюсь на борт, а мое сердце бешено колотится в горле.

Я поступаю правильно. Мне нужно уйти сейчас же, иначе я никогда не уйду.

Хуже того, я заставлю Бутча сделать что-нибудь, что усугубит его травму. Я не буду этого делать. Не могу.

Это единственный выход.

Пилот искоса смотрит на меня, и я показываю большой палец вверх. Во время взлета, установка становится меньше и меньше. Но не настолько, чтобы я не увидела, как Бутч выбегает на палубу без рубашки. На его лице читается отрицание. Агония. Безумие.

Все, что я могу сделать, это согнуться пополам и спрятать голову между коленей и плакать.

Пожалуйста, пойми, Бутч.

Я не могу остаться и люблю тебя слишком сильно, чтобы заставить тебя уйти.

Я долго не могу перестать плакать. Не тогда, когда буровая установка становится крошечной точкой позади меня. Не тогда, когда я вернусь в Новый Орлеан. И не тогда, когда я забираюсь в кровать, рыдая его имя, а мое тело горит и жаждет того, что больше никогда не сможет получить.

Жизнь кажется сном.

Вчера я вернулась с буровой установки. В моей почте были запросы на работу, и я приняла первый попавшийся. Решила заняться физической работой под солнцем, чтобы отвлечься. Может быть, если я вымотаю свое тело достаточно, то пульсирующая боль между ног утихнет. Я не могу нормально дышать.

Моя кожа настолько чувствительна, что утром после того, как я случайно задела дверной косяк, пришлось скрестить ноги и потереть киску.

Но я не смогла довести себя до оргазма.

В душе я представляла, как Бутч сидит на мне сверху, я пыталась представить, как его вес прижимает меня, как этот огромный член входит и выходит, пока он рычит и хрюкает. Без возможности двигаться. Без возможности убежать. Его рука на моем горле. Я дошла до того, что задыхалась и сжималась, но облегчения не наступало. Без него я не смогу избавиться от этой боли.

Пульс громко стучит в ушах, а грудь болит.

Солнце с таким же успехом могло быть в двух футах от меня, учитывая пот, который оно оставляет на моей коже.

Я стою на четвереньках возле таунхауса с небольшим участком сада. Здесь нужны гладиолусы. Или лилии? Я не знаю.