Тобиас останавливает запись.

Мое сердце готово выскочить из гребаной груди.

У меня кружится голова. Все расплывается.

Знание, что она чувствует хоть каплю ревности и так же одержима — это великолепно, поразительно и захватывает дух.

Я не могу в это поверить. Я не могу в это поверить.

— Мне пора, — хрипло говорю я, вскакивая на ноги и выбегая из кабинета под понимающий смешок Тобиаса. Дорога домой проходит в тумане. Я ничего не вижу.

Ни машин, ни людей, ни деревьев. Осталось только добраться домой к жене.

Я раз за разом проигрываю запись в голове, удивляясь и радуясь. Благодаря Бога.

Я не одинок в этой дикой любви, которая растет безостановочно. Она здесь, со мной.

Когда я вхожу в дом, Али и Джек выбегают из гостиной, и я поднимаю их в воздух, прижимая к груди. Позволяя младшей дочери погладить меня по лицу грязными, покрытыми крошками, руками.

— Папа дома.

— Уже? — раздается голос Синди. — Так рано?

Она выглядывает из-за угла прихожей, и я вижу это.

Прямо перед тем, как она маскирует свои черты лица. Я вижу похоть. Я вижу, как она жаждет меня, хочет каждый дюйм меня, внутри и снаружи, принадлежащий ей.

На ее щеках появляется румянец, и она старается сохранить ровное дыхание. Боже мой. Это правда? Как я все это время не видел, что мы боремся с одной и той же болезнью? Мы никогда не скрывали, что любим друг друга. Мы говорим это и показываем при каждой возможности, но это глубже. Очень глубоко.

Синди появляется в поле зрения, и у меня перехватывает дыхание. Для нашего свидания она уже одета в крошечное черное коктейльное платье и туфли на каблуках.

— Твоя мама здесь?

Она кивает.

— В гостиной.

Я целую детей в темечко, не сводя глаз с их мамы.

— Идите к бабушке. Мне нужно поговорить с мамой наверху.

Али и Джек убегают, как только я ставлю их на пол. И я не теряю ни секунды.

Я делаю шаг вперед, хватаю на руки удивленную жену и поднимаюсь по двум ступенькам за раз.

Господи, она чертовски красива — ее длинные волосы распущены и свисают мне на руку, губы приоткрыты, на лице вопросительное выражение. Моя грудь взорвется, прежде чем я смогу это предотвратить.

Мы доходим до нашей спальни, и я ставлю ее на эти каблуки, тут же снимаю рубашку и отправляюсь работать над молнией джинсов. Потом начинаю тащить Синди в ванную.

— Эмм… — Она уже покраснела, глаза потускнели. — К-как прошла терапия?

— Поучительно.

— Ой. — Ее задница упирается в край туалетного столика в ванной. — Как так?

Я не отвечаю. Просто достаю член, сжимаю его в кулаке и слышу ее хныканье.

— Разве я не ясно дал понять, что этот член принадлежит тебе, малышка?

Ее соски под платьем затвердели.

— Д-дал понять. Дал.

Все еще держа свой член, я прижимаю ее к раковине, кусая ее мягкие губы.

— Ты сдерживаешься со мной, Синди?

Наступает долгая пауза.

— Что? — шепчет она.

— Ты. Сдерживайся. Со мной? — поддавшись искушению, я захватываю ее рот долгим поцелуем.

— Есть ли способы, которыми ты хочешь быть со мной, но не делаешь этого?

— Н-нет.

— Правду. Сейчас же.

Несколько секунд она смотрит прямо на мое горло. Затем ее подбородок твердеет, и она шепчет.

— Мой.

Мне трудно говорить из-за сдавленного горла, но я справляюсь.

— Громче, жена. Не смей сдерживаться со мной.

Она начинает дышать быстрее, ее глаза опасно сверкают.

А потом она топает ногой по кафельному полу.

— Мой! Мой муж. — Она толкает меня в грудь. — Ты не можешь ходить просто так.

— Почему это?

Ее тело обмякает, Синди начинает извиваться между мной и раковиной, как будто она ничего не может с этим поделать, а мой член напрягается.

— Ты такой большой, сильный, способный и толстый. И я…

Клянусь Богом. Я сейчас кончу.

— Что, детка?

— Мне не нравится быть без тебя. Мне не нравится, что ты без меня, — шепчет она, как будто признаваясь в ужасной тайне.

— О Боже… Я прилипала. И ревную, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не звонить тебе по сто раз на дню, чтобы ты трахнул меня…

Должно быть, от моего стона сотрясаются стропила таунхауса, но меня это не волнует. Меня не волнует ничего, кроме проникновения в киску.

Я люблю ее, я люблю ее, я люблю ее. Я одержим ею.

Иисус Христос. Как я заполучил эту женщину?

— Повернись, — рычу я, беря ее на руки. Не дожидаясь, пока она последует моим инструкциям, я разворачиваю ее и дергаю вверх юбку ее платья. Провожу ладонью по ее сексуальной заднице, шлепаю ладонью по обеим половинкам, прежде чем стянуть ее черные прозрачные стринги. Затем встречаюсь с ней взглядом в зеркале над раковиной и одним грубым движением наполняю ее членом. Моя рука прикрывает ее рот, чтобы не допустить крика, мои бедра уже двигаются.

Я отрываю ее от стойки, наклоняюсь и трахаю, не сдерживаясь.

— Девочка, ты думаешь, что ходишь на работу без меня? — Рычу ей на ухо.

— Я следую за тобой. Я отслеживаю твой телефон и слежу за тобой. Думаешь, я позволю тебе стоять в грязи на коленях на улице, где тебя могут увидеть другие мужчины? Никогда. Я угрожал убить столько ублюдков, что мне следовало бы сидеть в тюрьме. Ты моя. Твое сердце принадлежит мне. Эта маленькая пизда — моя. Понимаешь меня?

В ее глазах шок вперемешку с облегчением. Я так беспокоился о том, что буду плох для нее, как и в те три недели, что не давал ей всей силы, полного доминирования, в котором она нуждается. Это нужно нам обоим. Пора прекратить сдерживаться.

— Да, Папочка, — говорит она сквозь опухшие губы. — Я понимаю.

— Я живу эту жизнь, только потому что ты в ней, — выдыхаю я ей в волосы.

— Другой причины нет. Ты причина, по которой я хожу по земле. Я существую для тебя. Если ты хочешь меня, позвони мне, черт возьми. Я трахну тебя там, где ты, черт возьми, стоишь. Так часто, как захочешь. Думаешь, этот член не капает каждую секунду гребанного дня? Я просто считаю минуты, прежде чем снова наполню свою горячую жену. Ты заставляешь меня гореть. Я горю весь день. Всю ночь. Это черт побери, ясно?

Она прерывисто кивает.

— Да. Да.

Я сжимаю ее горло и беру ее сильнее, наблюдая, как ее задница трясется у моего живота.

— Что касается ревности? Это закончится сейчас. Я не вижу никого, кроме тебя. Я никогда не видел никого, кроме тебя. И это происходит в обе стороны, понимаешь? Я сжимаю ее горло до тех пор, пока она не задыхается, ее киска наполняется соками. Сжимается.

— Ты не видишь никого, кроме меня. И ты никогда-никогда-никогда, черт возьми, не оставишь меня, Синди. Я серьезно. Не смей.

— Никогда. — Всхлипывает она, наши глаза находят друг друга в зеркале.

— Я едва могу встать с постели по утрам.

— Продолжай в том же духе. — Я ослабеваю хватку на ее горле, провожу пальцами к челюсти, наклоняю ее голову, чтобы провести ртом по ее шее.

— Мы берем завтра выходной. Ты проведешь его, сидя на папочкином члене.

— Два дня, — шепчет она, больше не скрывая своей одержимости. — Три. Сотню.

Я тоже позволил одержимости проявиться. Моя глубокая, грязная тьма. Каждая унция тьмы. И она задыхается перед лицом его чудовищности, бьется в оргазме.

Я навис над ней, заставляя ее трястись и стонать мое имя.

— Будь осторожна со своими желаниями, малышка.

КОНЕЦ