Интересно также отметить, что до украинского периода своей деятельности Алексий никак не проявлял своих сепаратистских симпатий и занимал правую позицию по церковно-государственным вопросам.

Его бывший сослуживец по Херсонскому духовному училищу священник Тимофей Лещенский, подписывая свое письмо в Синод, называл себя «природный украинец (малоросс)». Священник, возмущенный, по его словам, до глубины души деятельностью Алексия на Украине, писал Киевскому митрополиту Владимиру, что Дородницын «никогда не интересовался украинскими вопросами... и в монашество и архиерейство поступил ради карьеры».

Колоритный портрет Алексия оставил в своих воспоминаниях митрополит Евлогий (Георгиевский). По его словам, он обладал прекрасным голосом и был отличным регентом.

«Внешне он был безобразен: тучность его была столь непомерна, что он не мог дослужить литургии не переменив облачения. Аппетит его всех поражал, а когда его мучила жажда, он мог выпить чуть ли не ведро воды. Устроившись в Лавре, архиепископ стал мутить монахов-украинцев и возбуждать их против митрополита Владимира в надежде добиться его увольнения и самому сесть на его место».

Сейчас трудно сказать, насколько Алексий был повинен в убийстве наивного, светлого Киевского митрополита Владимира, скорее всего, что нет. Достоверно известно, что Алексий покаялся перед смертью в своих «сепаратистских» грехах.

Саратовская епархия считалась в 1917 г. одной из самых неблагополучных. Еще при старом строе в августе 1916 г. в Саратов была направлена ревизия во главе с преосвященным Кириллом (Смирновым). В его отчете отмечались и положительные, и отрицательные стороны деятельности местного епископа Палладия (Добронравова). В числе достоинств архиерея отмечалось редкое усердие, проповеднический талант, миролюбие. Отрицательной стороной деятельности выставлялось покровительство некоторым духовным и светским лицам, переехавшим вместе с епископом со старого места службы (Пермская епархия) на новое. Этим лицам «молва приписывала исключительное влияние на дела епархиального управления».

Вскоре после революции епископ Леонтий (Вимпфен), незадолго до этого переведенный в епархию викарием, начал активно выступать против местного епархиального архиерея Палладия.

По его словам, Палладий после революции «растерялся, страшно боялся ареста, бездействовал, прятался». Более того, Леонтий прервал всякое каноническое общение с Палладием и запретил поминать его за богослужением. Данный случай был экстраординарным даже в эпоху революционных «нестроений» в Церкви.

Епископ Леонтий с 1914 г. три раза перемещался с одной викарной кафедры на другую. Из Казани был переведен в Тифлис, оттуда в Оренбург и затем в Саратов.

В письме обер-прокурору Синода от 10 марта Леонтий сообщал о своей нелегкой и «неравной» борьбе с «приверженцами распутинского режима». По его словам, он уже давно знал об общении епископа Палладия с Распутиным. Якобы сам Палладий, «желая, вероятно, меня запугать, рассказал мне, как “Григорий Ефимович” к нему милостив и как он им был выдвинут даже на кафедру экзарха Грузии». Викарий писал также, что ему стоило огромных усилий убедить Палладия созвать духовенство и послать правительству телеграммы. О себе Леонтий сообщал, что он не желает «лицемерить ни пред престолом Божьим, ни пред народом, совершая богослужения с... приверженцем Распутина».

В свою очередь, противники викарного епископа считали, что его выступления против Палладия имеют «личные причины». Выдвигались и обвинения викария в приверженности к «немецкой партии». «Леонтий, — писал ректор местной семинарии, — по своему происхождению немец (барон фон Вимпфен), а по матери племянник генерала от “кувакерии” Воейкова, который пред отречением бывшего царя советовал ему открыть. фронт для усмирения русской “сволочи”».

На состоявшемся в апреле съезде духовенства и мирян «бурные прения, каких до сего дня не знала Саратовская епархия, закончились единодушным приговором о немедленном удалении епископа Палладия и вкупе с ним и епископа Леонтия».

Несмотря на телеграмму обер-прокурора Львова, в которой тот просил «не прибегать к насилию, выжидать решения Синода», представители духовенства обратились в Военный комитет с просьбой содействовать в удалении Палладия. Комитет признал пребывание епископа в Саратове «вредным... как лица, не соответствующего убеждениям переживаемого момента». Преосвященный был арестован и 23 апреля под конвоем отправлен в Петроград в распоряжение обер-прокурора Синода.

Еще раньше по предложению В.Н. Львова в епархию отправилась ревизия во главе с начальником канцелярии обер-прокурора Ф. Виноградовым, чтобы на месте разобраться в сложившейся ситуации. В своем отчете о поездке в Саратов он принял сторону епископа Палладия. По его мнению, отношение епархиального владыки к новому государственному строю было «с самого начала доброжелательным и искренним».

Как следует из отчета, местные власти лояльно относились к архиерею, которого считали «безвредным для нового строя». Однако, судя по всему, к ссоре двух епископов саратовские власти относились с некоторым юмором. Так, комиссар по управлению Саратовской губернией Н.И. Семенов в беседе с Виноградовым назвал выступления викарного епископа Леонтия «булгою».

Конечно, следует учитывать, что, говоря о лояльном отношении властей Саратова к Палладию, Виноградов имел в виду позицию представителей Временного правительства. Военный комитет, арестовавший владыку, действовал в городе как независимая политическая сила, не подчиняясь ни комиссару правительства, ни местному Совету.

На заседании Синода 5 мая Виноградов сделал пространный доклад о Саратовской епархии, по мнению члена Синода Н. Любимова, вполне «благоприятный» для Палладия. Говоря о Леонтии, ревизор «прямо признал его интриганом». По его мнению, Леонтий, как «человек зловредный, должен быть удален из Саратова». Обер-прокурора не совсем устраивал такой вывод. Он считал, что «Палладий — несомненный распутинец, что он сам сознался в своей близости к Распутину и подал прошение об увольнении на покой». В конечном счете Синод принял соломоново решение: уволил обоих епископов. Разница заключалась лишь в том, что Леонтия уволили без пенсии.

Леонтий с таким решением был не согласен. «Не вижу за собой никакой вины, — писал он обер-прокурору, — а ревизия Виноградова была в мое отсутствие, и никто из лиц, которые могли бы дать показания в мою пользу, не допрашивались. Все это не соответствует обновленному православному строю».

Писал Леонтий и на имя председателя Временного правительства, жалуясь на несправедливое увольнение. Г.Е. Львов запросил обер-прокурора Синода о подробностях настоящего дела и о причинах увольнения епископа.

Обер-прокурор в ответном послании кратко изложил биографию Леонтия, особо отмечая его родственную связь с бывшим дворцовым комендантом В.И. Воейковым, и «крайнюю неуживчивость» владыки, вследствие чего он не мог долго оставаться на одном месте. По словам В.Н. Львова, в Саратове Леонтий проявил «крайне враждебное отношение» к епархиальному епископу Палладию, «выразившееся.... в прекращении молитвенного общения с ним, возбуждении против паствы и в жалобах в Священный Синод, голословных или вовсе не соответствующих действительности».

Такой ответ обер-прокурора, не совпадавший с его предшествующей позицией по отношению к обвинениям, высказанным викарием епархии Леонтием против преосвященного Палладия (как уже было сказано, В.Н. Львов верил, что Палладий был «распутинец»), видимо, объясняется желанием оправдать перед правительством решение об увольнении викария Саратовской епархии.

Напряженная ситуация сложилась и в Томской епархии, где против местного архиерея, члена последней Государственной думы Анатолия (Каменского) сложилась сильная оппозиция, которая сразу после революции стала забрасывать Синод телеграммами с требованием уволить владыку, деятельность которого, по их мнению, «носит явно реакционный характер». Вскоре местное духовенство и миряне из числа противников Анатолия получили сильную поддержку в лице общественного Комитета. Наиболее активно оппозиция выступила на съезде духовенства и мирян, открывшемся в Томске 25 мая.