Не все увольнения епископата в 1917 г. следует связывать с политической борьбой за власть. Очевидно, увольнение некоторых архиереев произошло по каким-то другим причинам. Так, например, 23 мая согласно прошению по причине болезни был уволен Тульский епископ Парфений.

Также 26 июня направил в Синод прошение об увольнении и епископ Полоцкий Кирион. Он жаловался на «расстроенное» здоровье и просил уволить его с 1 августа. 12 июля епископ прислал в Синод телеграмму, сообщая, что по совету врачей ему «необходимо отправиться на юг». 1 августа просьба Кириона была удовлетворена, он был уволен и стал просить пособие на лечение. И до своего увольнения по причине нездоровья он фактически епархией не управлял. Правда, следует отметить, что епископ Кирион, грузин по национальности, 8 сентября 1917 г. был избран католикосом Грузии. Его самочинные и «автокефалисские» действия были подвергнуты осуждению в послании патриарха Тихона от 29 декабря 1917 г. Сам Кирион, очевидно, страдал острой формой душевного расстройства и летом следующего года покончил жизнь самоубийством.

Не совсем ясны причины увольнения архиепископа Херсонского и Одесского Назария (Кириллова). Он был уволен от управления епархией согласно прошению 28 сентября и одновременно назначен членом Московской синодальной конторы и управляющим Симоновым монастырем.

Также были уволены епархиальные архиереи в Чернигове, Курске, Рязани и Харькове. (Подробно о ситуации в этих епархиях рассказывается в главе о выборах архиереев.)

Особая ситуации сложилась в Грузии, где сразу после революции необычайно сильно проявилось движение церковного сепаратизма. Уже 12 марта собравшийся в Мцхете собор хотя и отслужил благодарственный молебен об «укреплении нового русского правительства», в то же время объявил об автокефалии Грузинской церкви с полной независимостью от Синода.

Экзарх Грузии архиепископ Платон (Рождественский) сообщал в Синод, что ему предъявили заявление об автокефалии, в котором говорилось: «...с этого дня вы юридически и фактически перестаете быть экзархом Грузии. и лишаетесь права распоряжаться грузинскими епархиями и приходами». Согласно этому заявлению в управление местной церковью до выборов католикоса вступил епископ Леонид. По словам Платона, он заявил, что не может подчиниться постановлению Собора и что только высшая духовная власть «может лишить меня должности и звания, а не их собор из канонически подчиненных мне иерархов».

Однако в скором времени Платону все же пришлось покинуть Грузию. Архиепископ был включен в новый состав Синода. Автокефалия Грузии хотя и не была признана Синодом юридически, фактически все же состоялась. Так, на заседании 23 июня Синод признал «создавшийся факт независимой организации грузинской церкви... откладывая вопрос о правовом признании. до предстоящего Поместного Собора». Однако позиция Синода начала меняться после поездки в Грузию и доклада профессора В.Н. Бенешевича на заседании Синода 28 июня. Именно после этого, как писал епископ Андрей (Ухтомский), «раздалось в Синоде страшное слово “схизма”».

В состав Грузинского экзархата входила и Сухумская епархия, которую составляли в большинстве абхазские и русские приходы. В Сухум в мае 1917 г. приезжала специальная делегация от грузинских «автокефалистов» с целью переговоров о возможном церковном слиянии с Грузией. Эту перспективу абхазские представители на переговорах отвергли. Сами абхазцы желали отделения от Грузинского экзархата либо провозглашения их собственной автокефалии. Однако все-таки соблюдая каноническую субординацию, остались в подчинении местному епископу и запросили о решении их вопроса Синод. Только спустя несколько месяцев оттуда пришла телеграмма о передаче решения их вопроса Поместному собору.

Поместный собор не успел рассмотреть ситуацию в Грузии, но совершенно ясно, что он бы не признал ее автокефалии. 29 декабря 1917 г. патриарх Тихон выпустил послание грузинским епископам-«автокефалистам», призывая их «подчиниться требованию церковных правил и, следуя каноническому порядку, явиться на Всероссийский Священный собор и, сознавая свои заблуждения, предать свои вожделения об автокефальном устроении Грузинской Церкви на суд сего Всероссийского собора.» Деяния грузинских епископов также рассматривались на соборе как факт «церковного большевизма».

Работа с источниками убеждает в том, что выводы обобщающего характера о причинах, ходе и результатах внутрицерковной борьбы, а также об участии в ней архиереев можно делать только при более детальном рассмотрении конкретных случаев. Наиболее показательна в этом отношении ситуация, сложившаяся в трех наиболее неблагополучных епархиях — Тверской, Орловской и Енисейской.

Тверской архиепископ Серафим (Чичагов) (1856—1937) был крупным церковным и политическим деятелем предреволюционного периода. Представитель известного дворянского рода, боевой гвардейский офицер, он, приняв священство, а после смерти жены и монашество, быстро сделал карьеру и в духовном ведомстве. В 1903 г. принял активное участие в деле подготовки канонизации Серафима Саровского. К началу 1917 г. архиепископ Серафим был членом Синода и выборным представителем от монашества в Государственном совете, являлся одним из влиятельных иерархов Церкви. Тверской владыка был активным противником синодального строя и сторонником коренных реформ в области церковного управления.

Так, в 1916 г. на собрании благочинных Серафим развил свои мысли по поводу церковных реформ. «Вот уже 200 лет русская церковь лишена строгого канонического управления на началах соборности, много делалось для разъединения епископов между собой и Св. Синода. Но всему бывает предел, и наша церковь дошла до критического угрожающего положения. Продолжение этого состояния невыносимо для всех верующих, опасно для церкви и самого государства. Уничтожение свободы в церкви неизбежно приводит к внутреннему духовному разложению. Многое старое должно измениться, улучшиться, а иначе угрожают государству жестокие потрясения»

Возможно, именно поэтому Серафим так искренне приветствовал Февральскую революцию. Находясь в дни переворота в Петрограде, преосвященный, по всей видимости, не спешил в Тверь, где и до этого он появлялся не особенно часто. Большинство текущих дел по управлению епархией выполнял викарный епископ Арсений (Смоленец).

Арсений (Смоленец) был человеком высокообразованным, с не совсем обычной для епископа биографией: поляк по национальности, он перешел в православие, окончил юридический факультет Варшавского университета и Казанскую духовную академию.

Между тем ситуация в епархии накалялась. Сказалось и то, что в отличие от большинства провинциальных городов, где смена власти произошла спокойно, а иногда и незаметно, в Твери мартовские беспорядки, по выражению очевидцев, приняли «грозную и зверскую форму».

Тверь тут была исключением: бесчинствующие толпы солдат и обывателей в прямом смысле слова громили город в течение нескольких дней. Губернатора в буквальном смысле растерзали на центральной площади. Предвидя свою кончину и видя, как толпы народа идут на его резиденцию, он позвонил викарному епископу Арсению (Смоленцу) и начал исповедоваться ему по телефону. Это, по всей видимости, уникальный случай исповеди по телефону.

Работая с документами Тверской губернии, сидя в уютном архиве города, я так и не понял, почему именно в Твери Февральская революция приняла такие жестокие формы!

С этим явно диссонировали слова архипастырского воззвания Серафима о «Божьей милости народном восстании... обошедшемся без многочисленных жертв». Только 20 марта владыка прибыл в Тверь и попытался взять инициативу реформ церковного управления в свои руки. На собрании городского духовенства архиепископ выступил с инициативой скорейшего проведения съезда. Также был решен вопрос о переизбрании благочинных, благочиннических советов и духовных следователей. (Сам Серафим в 1914 г. отменил выборы благочинных как «незаконные и вредные».)