Гройсман слышал, как сосед Гнатюк жаловался другому соседу:

– Забрали порося и тут же прирезали!

– Скажи спасибо, шо тебя не прирезали…

– Та не, красные не убивают. Насилуют, это да…

– Та ты шо! А кого снасиловали?

– У Терентихи, эту…

– Та ты шо!!!

– Та не, козу…

– А, ну слава Богу. А Терентиха шо?

– Шо-шо… Ничо. Сказала: «Могли ж забить! А так – ничо страшного…»

Потом власть опять сменилась.

Выбив красноармейцев, Райгород занял отряд Добровольческой армии Деникина.

– Г-граждане к-крестьяне! – заикаясь, выступал на сельском сходе белогвардейский штабс-капитан. – Революция з-закончилась! Большевистский мятеж п-подавлен! Мы наведем к-конституционный порядок! Восстановим м-монархию!

Евреи слушали, обменивались тревожными взглядами. Крестьяне одобрительно кивали. Из толпы кто-то осторожно интересовался:

– А горилку пить будете?

– А курей, свиней резать?

– Не б-бойтесь! – отвечал штабс-капитан. – К-коммунистическая мразь б-будет на-аказана! Жиды за все о-ответят!

Толпа встревожилась. «Что с нами теперь будет?» – запричитали люди. «Что будет со всеми, то будет и с вами», – отвечали им другие люди. Но как бы там ни было, после таких слов в воздухе повисло тревожное ожидание погрома. Прошли слухи, что по степени жестокости и масштабу разрушений деникинские погромы страшнее прежних, дореволюционных.

В тот же вечер в синагоге собрался совет общины. Посовещавшись, решили, что есть только один выход – откупиться. Дали команду собирать золотые монеты и украшения. Стали прикидывать, кого назначить парламентером. Не сговариваясь, подумали про Гройсмана. Решили, что, во-первых, он умеет со всеми общий язык найти, а во-вторых, хорошо говорит по-русски. Тут же за ним и послали.

Не то чтобы Лейб такому заданию обрадовался. Но и отказываться не стал. Во-первых, если община решила, нужно выполнять. А во-вторых, ему оказано нешуточное доверие. Не каждому выпадает шанс проявить себя в роли героя-спасителя.

Поздним вечером следующего дня, получив от ребе фунт золота, Гройсман отправился к штабс-капитану. Офицер повел себя неожиданно. Усадил бледного гостя за стол, предложил чаю и вежливо поинтересовался целью визита.

Выслушав сбивчивый рассказ, от выкупа категорически отказался. Более того, сообщил, что жидам нечего беспокоиться, погрома не будет. И тоном, близким к извиняющемуся, пояснил:

– П-просто не успеваем-с. На р-рассвете выдвигаемся на Х-херсон!

Гройсман так удивился, что даже не нашел что сказать. Лишь пробормотал:

– Не бывал, говорят, красивый город…

Штабс-капитан усмехнулся и сказал, что тоже не бывал, но по прибытии обязательно полюбуется достопримечательностями. Потом сообщил, что, если у посетителя больше нет вопросов, то он его больше не задерживает. После чего встал, щелкнул каблуками и почтительно склонил голову.

Гройсман так впечатлился приемом, что ему захотелось сказать что-то соответствующее. Но во рту пересохло, да и слов он подходящих не нашел. Поэтому торопливо попрощался и, чуть не уронив стул, поспешно вышел.

По дороге домой Лейбу было не по себе. В первую очередь он переживал из-за собственного косноязычия. Он никогда за словом в карман не лез, а тут растерялся. Но с другой стороны, а что он мог ответить? И тут Лейбу припомнились папины слова, что мужчину украшают не слова, а дела. Точно! На благородство он ответит благородством! Он не будет продавать деникинцам провизию. Он ее подарит! Вот сейчас вернется к себе, загрузит пару телег овощей, крупы, муки, масла и – доставит! Увидев товар, штабс-капитан спросит: «Сколько платить?», а Лейб махнет рукой и скажет: «Грошей не надо! Так берите!»

Но не успел он додумать эту мысль, как в голову пришла другая – бежать отсюда, пока цел. Что он тут же и сделал.

Добежав до дома, плотно запер дверь, скинул сапоги и в изнеможении рухнул на кровать. Опуская голову на подушку, подумал, что вначале немного отдохнет, а только потом пойдет в синагогу доложить, как все прошло.

Подумал и сразу уснул.

Разбудил Лейба стук в дверь. Открыв ее, он увидел на пороге раввина и старосту. Прямо с порога гости стали горячо его благодарить, восхищаться смелостью и отвагой. Как он так умудрился все организовать? Это ж надо – деникинцы не просто не тронули евреев, но и вообще покинули местечко?! Пусть Лейб им расскажет. Нет, не только им! Пусть он всем расскажет!

Гройсман уже открыл рот, чтоб рассказать, как все было на самом деле, но в последний момент передумал. Просто скромно опустил глаза и развел руками. Визитеры еще какое-то время потолкались, взяли обещание, что вечером Лейб придет в синагогу, и ушли.

Выпроводив их, Лейб стал собираться на работу. Надел штаны и рубаху, натянул сапоги. Взявшись за пиджак, почувствовал, что он тяжелый. И тут же в ужасе сообразил, что в суматохе забыл про золото. Первым желанием было броситься вдогонку и вернуть ребе драгоценности, но пиджак зацепился за гвоздь. Дернув пару раз и не сумев его снять, Гройсман подумал, что, может, уже и не нужно никуда бежать. Как говорится, не судьба. Поколебавшись еще мгновение, он вынул из кармана мешок с золотом и унес его на чердак.

Какое-то время после той ночи Гройсман испытывал муки совести. Честно говоря, он и сам не понимал, почему так поступил. Не то чтобы ему хотелось присвоить чужое, обмануть общину. Боже упаси, даже в мыслях не было! А что было? Поразмыслив, он пришел к выводу, что руководствовался чем-то вроде тщеславия. Все думают, что он герой, уберег местечко от погрома. Но, вернув золото, пришлось бы признаться, что его заслуги в уходе деникинцев нет. А это удар по самолюбию. Вот он и не сказал правды. Но, с другой стороны, он ведь никого и не обманул. Его не спросили, он и не рассказал.

В конце концов Лейб пришел к выводу: как случилось, так случилось. И пусть все идет, как идет. Драгоценности он надежно спрятал и решил, что ничего оттуда не возьмет. Пусть лежат. Жизнь подскажет, как правильно поступить…

В течение следующего года власть в Райгороде менялась восемь раз.

Все борцы за народное счастье вели себя примерно одинаково. Заняв местечко, собирали людей на сход. Обещали сытую жизнь, справедливый суд и гуманные порядки. Потом становились на постой к жителям и тут же начинали их обирать. Если хозяева возражали, добро отнимали силой. Напившись, бойцы били посуду и орали песни. Дрались и крушили мебель. Насиловали девок, а то и баб. Ну и, конечно, «для порядка» поколачивали евреев. «А как, – говорили они, – чтоб жиду по морде не дать? Не по-людски как-то…»

Люди от всех этих безобразий устали. Из-за безвластия и нестабильности нарушился привычный жизненный уклад. Так как не ясно, что делать с урожаем, стали меньше сеять. Скотину тоже держать незачем, все равно отнимут – не эти, так другие, не другие, так третьи. Торговля тоже утратила смысл: зачем зарабатывать, если не на что тратить. «И вообще, – роптали люди, – неизвестно, живы ли будем…»

Крестьяне лениво копались в огородах, варили самогон и без меры пили. Евреи вяло ремесленничали и осторожно торговали.

Никто не строил планов на будущее, жили днем сегодняшним. В синагоге ходили разговоры: «Ничего, даст Бог, будет лучше…» – «Лишь бы не было хуже!» – «Куда уже хуже…»

В конце концов Райгород заняли отряды красного командира Егорова при поддержке конницы Тухачевского. Установилась какая-то минимальная дисциплина. До жителей довели нормы довольствия для ставших на постой солдат и офицеров. Одновременно за мародерство осудили и сразу расстреляли двух красноармейцев. Новые порядки никому не нравились. «Но лучше уж такие, чем совсем никаких», – говорил раввин. С ним соглашались ксендз и батюшка. И люди им верили. А кому еще?

Гройсман же, в отличие от земляков, к переменам относился более или менее спокойно. И даже одобрительно. Считал, что такая неразбериха заработкам не препятствует, а наоборот – способствует.