Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Гройсман, не в силах возражать пожилому человеку, сел.

– А семья! – не унимался реб Зуся, усаживаясь следом. – Такая семья!..

– И как им фамилия? – вяло поинтересовался Лейб.

– Как, я не сказал?! Боже мой! Уважаемые люди! Такая фамилия! Гробман!

Лейб вскинул брови и, переходя на русский язык, заключил:

– Гробман?! Теперь точно нет!

– Почему?! – взвизгнул реб Зуся.

– Фамилия настораживает! – с театральным драматизмом произнес Гройсман. После чего решительно встал и попросил шодхена уйти.

Реб Зуся обиделся. Мало того что больше не приходил, так еще стал всем рассказывать, что Гройсман с Райгорода – таки да! Сумасшедший, психический, ненормальный! А то и вообще – как говорится, не про нас будь сказано…

Дядя Велвл призывал племянника к здравому смыслу. Раввин теребил бороду, в поисках решения перечитывал Талмуд. Родственники терялись в догадках. Соседи перешептывались. Никто не понимал, что происходит, а главное, что со всем этим делать. При этом никто не подозревал, что причина неуступчивости Гройсмана проста – он влюбился. В соседскую девушку Риву, подружку своей сестры.

Рива была симпатичная, приветливая, хозяйственная. И семья, слава Богу, приличная. Но имелся у нее один, если можно так выразиться, недостаток. Причем такой, что реб Зусе и в голову не приходило сватать ее Гройсману.

Рива была очень маленького роста.

Но Лейб этого не замечал. Более того, считал Риву самой красивой девушкой на свете. Много лет они жили по соседству, часто виделись, но он никогда не обращал на нее особого внимания. А несколько месяцев назад все переменилось. Причем неожиданно и без всяких видимых причин. Вдруг Лейб заметил, что думает о Риве все чаще и чаще, ищет повода увидеться, заговорить. При этом, увидев эту девушку или услышав ее голос, краснел. А если она с ним заговаривала, и вовсе терял дар речи.

Нужно сказать, что Рива тоже неожиданно для себя почувствовала, что ей начинает нравиться старший брат ее подруги. Много лет, заглядывая к Лее, она с ним болтала, даже интересничала, но и предположить не могла, что он когда-то тронет ее сердце. Когда никто не видел, Рива отодвигала занавеску и смотрела в окошко, выходившее на дом соседа. Восхищалась, как ловко и умело Лейб хозяйничает во дворе – управляется с упряжью, грузит сено, чинит забор. Смотрела и – любовалась. Но стоило Лейбу повернуть голову в ее сторону, как Рива тут же задергивала занавеску. При этом заливалась таким румянцем, что мама даже однажды решила, что у дочери жар.

Прошло несколько месяцев. Рива ждала какого-то развития, но Лейб по-прежнему стеснялся показать свои чувства. Тогда Рива решила, что первый шаг сделает сама. Перед Пуримом испекла ументаши и, поборов смущение, отнесла их соседу. Причем сказала, что пекла для него лично! Именно эти пирожки Лейб вначале выставил на стол, а потом убрал, когда в последний раз принимал реб Зусю. И именно в тот день он окончательно решил, что выбор – сделан. Он женится на Риве, кто бы что ни говорил и чего бы это ему ни стоило!

Еще через неделю Лейб собрался с духом, поговорил с братом и сестрой, но главное – сообщил о своем решении дяде. Попросил его, как старшего и единственного близкого родственника, нанести визит Ривиным родителям. Дядя, сообразив, о какой именно девушке идет речь, недоуменно пожал плечами, но согласился. В пятницу днем он приехал из Жмеринки, а вечером, в шабат, празднично одетые, они вдвоем с Лейбом явились к соседям.

Уже освятили вино и халы, съели рыбу и бульон. Перешли к шейке. Пока старшее поколение по традиции обсуждало погоду, власть и виды на урожай, Лейб нервно катал хлебные шарики и украдкой поглядывал на возлюбленную. Рива от его взглядов делалась пунцового цвета и смущенно опускала глаза.

Когда на столе появился лейкех[29] и чай с вареньем, дядя решил, что пора перейти к сути визита. Он долго прокашливался, теребил бороду, надувал щеки, расправлял плечи. Зачем-то даже встал… Но – не понадобилось. Ривины родители, переглянувшись, попросили не беспокоиться и согласно закивали. Мол, мы согласны, чего уж там…

Лейб пересел поближе к невесте и осторожно взял ее за руку. Ривин папа с дядей обнялись и приготовились выпить. Ривина мама бросила смущенный взгляд на молодых и заплакала. Тут же достала из-под манжеты платочек, промокнула им глаза и еще раз посмотрела на Лейба. Потом дрожащим голосом произнесла:

– Лейб, ты такой… большой! А наша Ривочка такая маленькая! Как же это… будет?!

Лейб осторожно, как фарфоровую статуэтку, обнял смущенную невесту. С улыбкой посмотрел на будущую тещу и ответил:

– Не волнуйтесь, мамаша. Я буду ее любить! Так любить, что она… вырастет!

Свадьбу сыграли через два месяца.

Во дворе Ривиного дома сколотили столы и лавки, рядом соорудили хупу[30]. Шойхет сутки резал кур и гусей. Четыре соседки без устали фаршировали рыбу, пекли штрудель и тушили жаркое. Шестеро клезмеров[31] проделали путь из Бельц в Райгород, чтоб петь нигуны[32] и играть фрейлехс[33].

Двести человек гуляли три дня. Без устали ели, пили и танцевали. Лея и Нохум веселились больше всех. Исаак Каплун пел веселые еврейские песни, но, перебрав, переходил на бодрые революционные марши. Кстати, утверждал, что различий между ними нет, просто слова разные. Дядя по нескольку раз в день успевал напиться и протрезветь. Раввин дважды чуть не пропустил молитву. Реб Зуся много, будто впрок, выпивал, закусывал и жаловался на низкие заработки.

– Вы ж понимаете! – возмущался он. – Они теперь сами влюбляются, сами женятся. Им никто не нужен! Мама с папой не нужен! Шодхен не нужен! Им даже Бог не нужен!

Гости пели и плясали так, что музыканты несколько раз меняли струны на скрипках. Грустными оставались только Фира Мильман, Клара Ройзман и Софа Шмурак. Не говоря уже о Циле Гробман.

Лейб и Рива не отходили друг от друга ни на шаг, держались за руки и обменивались влюбленными взглядами.

На исходе третьего дня, когда еда и водка почти кончились, запас веселья иссяк и гости стали в изнеможении расходиться, кто-то услышал обрывок разговора:

– Слушай, как тебе нравится Рива?

– А что такое?

– По-моему, она стала немного выше… Или мне кажется?

Глава 6. Голодомор, который не состоялся

Лейб и раньше не был ленивым, но, женившись, ощутил новое, ранее ему не знакомое чувство – острое желание каждый день и час наполнить чем-то, что сделает его Риву счастливой.

Много лет спустя, отвечая на вопрос внука, чем он руководствовался в жизни и работе в то время, Лейб скажет, что главным образом – ответственностью. Конечно, присутствовали и иные мотивы: стремление заработать, коммерческий азарт, честолюбие, в конце концов. Но именно ответственность за Риву, а потом и в целом за семью побуждала трудиться с удвоенной силой.

Кстати, семья быстро росла. В 1931 году у Гройсманов родился сын, а спустя три года – дочь. Первенцу долго подбирали имя. Лейб предлагал назвать мальчика Сендером, в честь своего отца. Но Рива и ее родня возражали. Опасались, что мальчик повторит трагическую судьбу деда. Лейб настаивал, говорил, что так принято. Если уж так важна преемственность, отвечала Рива, то пусть в имени будет буква «с», она не возражает. Например, Соломон, Самуил, Семен или… Лейб тогда спорить не стал, согласился на Семена.

Имя для дочери тоже подобрали не сразу. Рива сказала, что когда-то ее хотели назвать Рая, но почему-то не назвали. А имя ей очень нравится, поэтому, если Лейб не возражает, пусть дочь зовут Рая. Лейб возражал. Уступив три года назад, он думал, что историческая справедливость все же должна восторжествовать и традицию никто не отменял. «Соня!» – потребовал Лейб. «Рая!» – настаивала на своем Рива. Почти два месяца девочка была без имени. В конце концов Рива сказала: «Я не уступлю! Рая или никак!» Лейб представил, что ребенка зовут «Никак». И согласился на «Рая».

вернуться

29

Бисквит (идиш).

вернуться

30

Балдахин, под которым стоят жених и невеста во время свадебной церемонии.

вернуться

31

Музыканты, играющие на свадьбах.

вернуться

32

«Мелодии радости», исполняемые на еврейских свадьбах.

вернуться

33

Традиционный еврейский свадебный танец (идиш).

10
{"b":"869965","o":1}