– Вы никогда никого не убивали до сих пор, да, Люсьен? – тихо сказал он. – Я вам завидую.

– Заткнитесь.

– Нет, завидую. Есть момент, когда они умирают, когда вы понимаете, что лишили их всего, и они понимают это тоже. Это ужасный момент. Люди врут, что я лишен сострадания, потому что они хотят притвориться, будто никогда не могли бы делать то, что делал я. Но суть в том, что их призраки никогда не покидают меня. Я вижу их глаза во мраке. Я слышу их последние надсадные хрипы. Каждый мужчина или женщина, убитые мною когда-либо, преследуют меня. Звучит невыносимо, не так ли? Но это можно вынести – это требует лишь практики.

Фактически, это происходит лишь однажды. В первый раз, когда ты убиваешь и наблюдаешь, как уходит свет, ты понимаешь, как это ужасно. Но через некоторое время ты понимаешь, что можешь сделать это снова. Это хуже всего: ты никогда не будешь опять чист, никогда не смоешь с рук кровь, и чуть больше запачкаться – не имеет значения, не так ли?

Пистолет дрогнул.

– Вы просто пытаетесь одурачить меня.

– Остановить вас, да. Я не хочу умирать. Но одурачить вас? Нет. Вы знаете – то, что я говорю, правда. И Луизу, ее вы тоже знаете. Она еще любит меня, вам это известно. Она хотела бежать со мной, но я ей не позволил. Но если вы застрелите меня, меня, беззащитного человека, любимого ею, что она станет чувствовать к вам? Разумом она может понять, но в сердце своем никогда не простит вас.

– Ублюдок.

Бестер сделал шаг вперед.

– Я ухожу. Я не хочу причинять вам вред, Люсьен. Без меня Луизе понадобится каждый ее друг, а их у нее немного – вам это известно. Я не хочу лишать ее и вас также. Так что вам придется решать. Надеюсь, ради всех нас, вы примете верное решение.

С этими словами он очень осторожно двинулся мимо полицейского. Пистолет следовал за ним, а потом он почувствовал, что взгляд человека, буравящий ему спину, заколебался, дрогнул.

Готово. Мгновением позже он услышал, что дверь гостиницы отворилась. Он пустился бегом.

Подойдя к отелю, охотники сгруппировались и сразу рассыпались, как пирамида бильярдных шаров: одни – устремляясь в боковые улицы, другие – перекрывая окна и крыши вокруг. Двое взяли на мушку дверь.

– Он внутри? – спросил Гарибальди у Томпсона.

– Кто-то есть, – ответил Томпсон. – Я не чувствую Бестера, но у меня нет прямой видимости, и к тому же он может блокироваться.

– Я вхожу.

Он сбоку подкрался к двери и быстрым внезапным движением распахнул ее.

Внутри темной комнаты кто-то пошевелился, и он нацелил туда PPG.

– Ни с места! – крикнул он. – Кто бы ты ни был, ни с места!

– Я не он, – сказал некто, сгорбившийся в темноте. Он говорил по-английски с сильным акцентом. Мужчина.

Гарибальди держал человека на мушке, пока нашаривал выключатель.

При свете обнаружилось маленькое кафе. Мужчина средних лет в полицейской форме стоял на коленях возле женщины, поникшей у стола.

– Он что-то сделал с нею, – объяснил полицейский. – Он солгал. Он сказал, что не причинит ей вреда. Но я не могу привести ее в чувство.

Гарибальди не позволил оружию дрогнуть. Кто скажет, не новый ли это трюк Бестера, еще один из его зомбированных роботов? Повернешься к нему спиной, и этот парень может тебя прикончить.

– Брось оружие и толкни сюда, – скомандовал он.

Вокруг него Томпсон, Жерар и Бьорнессон прикрывали лестницу и другие различные выходы. Полицейский подчинился, положив свой пистолет на пол и хорошенько наподдав ногой.

– Он здесь? – спросил Гарибальди, подбирая оружие.

– Нет, – коп оглянулся на женщину. – Я вызвал скорую, но…

Бьорнессон сунул оружие в кобуру и шагнул к ним обоим. Он опустился возле женщины на колени, пощупал пульс, затем на мгновение сконцентрировался.

– Думаю, с ней все будет в порядке, – сказал он. – Ее "зачистили" – очень профессиональная работа, вероятно дело рук Бестера.

– Да ну? Неужто? – спросил Гарибальди голосом, полным сарказма. Затем, несколько более задумчиво. – Она может что-то знать. Ты можешь добыть из нее что-нибудь?

– Не сейчас. Она в деликатном состоянии.

– Попытайся.

– Нет! – полисмен вдруг вскочил, сверкая глазами. – Она достаточно пережила. Оставьте ее в покое. Оставьте ее, или, помоги мне…

– Не волнуйтесь, сэр, – успокоил Бьорнессон, бросив взгляд на Гарибальди. – Я не стану ее трогать. Как я сказал, она в деликатном состоянии.

Гарибальди молча выслушал это. Правду ли говорил Бьорнессон, или это была просто другая тактика проволочек? Может, он тоже один из бестеровских – только более искусный в этом, чем Шиган.

– Я проверю остальные помещения, – сказал он.

Он двигался из номера в номер, включая свет, вышибая двери, когда им никто не отвечал. Томпсон и Жерар следовали за ним, успокаивая и опрашивая постояльцев отеля, пока он обыскивал укромные места.

Все это время он чувствовал, что Бестер улизнул. Но, может быть, Бестер и хотел, чтобы он так думал, в то время как прятался, злорадствуя, в каком-нибудь уголке дома. Он должен это выяснить.

За одной из дверей он нашел обломки компьютера, от которых несло озоном, вероятно из-за преднамеренной перегрузки. Он быстро обыскал комнату, нашел какой-то странный наряд типа халата и шкаф по большей части черной одежды. И прикнопленный к стене возле зеркала в ванной рисунок углем. Глаза Бестера смотрели с портрета, издеваясь над ним.

– Проклятье! – прорычал он. Он сорвал рисунок со стены, затем разорил кровать, перетряхнул ящики гардероба. Ничего, конечно. Компьютер еще может содержать какую-нибудь годную информацию, хотя вряд ли. Более сокрушенный, чем когда-либо, он продолжил свои поиски.

Когда он достиг верхнего этажа, то почуял дым и пошел более осторожно. Дверь в чердачное помещение была приоткрыта; он тихо открыл ее и осторожно заглянул внутрь. Убедившись, что там никого нет, он перевел взгляд на тлеющие остатки на полу возле кресла. Смолистый запах скипидара защипал ему горло. Он уставился, озадаченный, на сожженную картину.

Что-то в этой сцене убеждало его, хотя он не смог бы сказать, что именно. Бестер не прятался в отеле – он действительно ушел.

Гарибальди поспешил обратно вниз по узким ступенькам.

Остальные уже собрались в холле.

– Четверо постояльцев опознали его по фотографии, – сообщил ему Томпсон, – однако ни один из них не видел его недавно. Но полицейский… – он быстро пересказал историю д'Аламбера.

Бьорнессон говорил по коммуникатору. Он посмотрел на Гарибальди.

– Транг и Слоан думают, что напали на его след, – доложил агент. – Они пошли туда.

Гарибальди припомнил еще дымящийся холст.

– Он не должен быть слишком далеко, – сказал он. – Мы подрастеряли тут время.

Снаружи подъехала скорая, и они перенесли в нее не очнувшуюся женщину. Д'Аламбер, коп, смотрел, стиснув руки.

– Вы ведь застали его? – сказал Гарибальди. – И вы его отпустили.

– Я не мог его остановить, – сказал мужчина удрученно. – Я пытался.

Гарибальди почувствовал бы симпатию, будь у него на это время. Времени не было. След остывал, преследование усложнялось. Бестер мог быть всего на несколько шагов впереди них, но у него было преимущество – он знал, куда направлялся.

– Нет. Я не отстану и не потерплю неудачу, – произнес он шепотом. – Пошли, – сказал он телепатам.

– Мои люди перекрыли почти все улицы, – сообщил Жерар. – И мы задействовали также постовых и аэрокар. Мы возьмем его.

– Я поверю в это, когда это произойдет, – ответил Гарибальди.

Бестер прислонился к стене здания и сделал глубокий спокойный вдох. Панике он не поддавался нигде. Паника запускает слишком первобытные рефлексы, рефлексы, незнакомые с гудевшими вертолетами, которые он слышал, инфракрасными камерами, телепатами-охотниками. Паника могла быть ценным качеством во времена, когда она помогала голой мартышке вскарабкаться на дерево, на три шага опережая стаю гиен, но она не могла помочь тэпу в его нынешнем положении.