Литмир - Электронная Библиотека

– Они экспериментировали на себе?

– Приятель, ты проспал всю свою жизнь? Эти ребята в Пси-Корпусе ставили на людях опыты, от которых стошнило бы Йозефа Менгеле из Аушвица. Из-за чего, ты думаешь, все их разборки последних лет?

– Я не уделяю большого внимания новостям.

"Ага, голову дам на отсечение – это так," – подумал Гарибальди. Неважно.

– Все же я не могу представить этого парня добровольной морской свинкой, – он поскреб подбородок. – Конечно, у него были враги в Корпусе, или (если заражение осуществляется, как ты сказал, в виде вируса) он мог подхватить заразу случайно. – Он вдруг усмехнулся, хлопнул Дреннана по спине и перерисовал схему рибосиласа холина в блокнот. – Неважно. Что произойдет, если он не примет этого?

– О, сперва эйфория, обостренная чувствительность, ясность мышления. Как под воздействием стимулятора. За этим следуют галлюцинации и припадки, а в финале – коллапс нервной системы.

– Иное лечение?

– Я о таком не знаю. Клетки-мутанты устойчивы к генетическому вмешательству. Можно попытаться вмешаться в ход замещения и нормализовать их, но спустя недели они вернутся в первоначальное состояние. Мы думаем, они как-то кодируют свою генетическую информацию в иной форме, нежели ДНК, непосредственно в нейронной сети – еще одно верное свидетельство искусственного происхождения телепатии. В некотором смысле они напоминают вирус дракхов. Их также нельзя убить все и заменить нормальными клетками, потому что в мгновение ока погибнут нейроны, которые живут, функционируют и поддерживаются ими. Кроме того, людей с этим недугом слишком мало, чтобы провести настоящее исследование, и это не считается заразным.

– Но если человек пользуется этим препаратом, он должен принимать его… как часто?

– Раз в месяц.

– Раз в месяц, и он будет в порядке?

– Да. Зелье на сто процентов эффективно, когда его принимают по графику.

– Да! – сказал Гарибальди. – Это отлично. Спасибо, Дреннан.

Парень кивнул, но уже думал о другом. По-видимому, вся беседа была им уже забыта ради чего-то, над чем он работал.

Гарибальди покинул лабораторию насвистывая.

"Один из твоих собственных проклятых клещей укусил тебя, Бестер. Берегись. А теперь я должен найти твою дорожку из хлебных крошек. Когда я найду тебя, ты таки будешь хотеть, чтобы злой колдун просто проглотил тебя."

Но тут ему подпортила настроение мысль (разве что самую малость): Бестер был болен. Что если он не смог получать лечение? Что если он умер?

Нет. Ничто не собьет его – ничто. Гарибальди успокаивало то, что он знает хоть что-то о своем противнике, и это "что-то" включало в себя один чрезвычайно важный факт: Бестер хотел жить. А никто и ничто не могло встать между Бестером и тем, чего тот хотел.

В этом они с Бестером были похожи.

Появилось нечто, что он мог проследить, нечто нужное Бестеру. Наконец-то у него есть настоящий след.

Глава 7

– Вечно темная одежда, – сказала Луиза, ее голос звучал одновременно насмешливо и жалобно.

– Я зимний, – произнес Бестер, проверяя ценник на габардиновом костюме.

– Даже зимой не все время ночь. Как насчет этого? – она указала на пиджак цвета темного бургундского с широким воротником. По-видимому, пока он отсутствовал, большие воротники вновь вошли в моду.

– Не мое, – бросил он.

– Вот вы попросили меня пойти с вами в магазин, а теперь пренебрегаете всеми моими предложениями.

– Я не просил вас идти со мной в магазин, – заметил Бестер кротко.

– Ну так должны были. У вас жуткий вкус. Вы одеваетесь как гангстер.

– Может, я и есть гангстер.

Она подержалась за подбородок.

– Да. Это объяснило бы, почему Джем так мил со мной в последние несколько недель. Вы на него, как это говорится у них – надавили.

Бестер пожал плечами.

– Может, он был просто напуган моим физическим превосходством.

– И вашей черной одеждой. Пойдемте, дайте-ка мне выбрать вещь для вас.

Он вскинул голову и глянул на нее.

– Идет. При одном условии.

– Больше не красить?

– Не то.

– Что тогда?

– Вы позволите мне выбрать вещь для вас. И оплатить ее.

Она раскрыла рот, поняв, что попалась.

– Выбрать, да, хотя предупреждаю – я не ношу черного. Заплатить – я не могу разрешить этого.

– Нет, можете. Вы не покупали себе ничего нового с тех пор, как я встретил вас. Я настаиваю.

Она как будто подыскивала новое возражение, но затем выгнула дугою бровь.

– Я выберу любую вещь для вас, и вы станете ее носить?

Ой-ой.

– В пределах разумного. И приняв мои условия.

– Договорились, – сказала она, схватила его за руку и повлекла за собой. Это была его увечная, стиснутая рука. Она никогда не упоминала о ней,

никогда о ней не спрашивала и – до сих пор – никогда не касалась ее.

Он тут же почувствовал, что заливается краской смущения. В Корпусе всегда носили перчатки, за исключением моментов уединения – или интимности.

Ему вдруг пришла на ум Элизабет Монтойя, первая его женщина. Тоже телепат. Они тогда прошли полевой экзамен, были навеселе и стали целоваться. Придя с ним в номер отеля, она сорвала его перчатки и перецеловала каждый палец его руки, проникая языком между ними и вбирая их кончики губами.

Это было настолько сильное эротическое воспоминание, что на мгновение перестало существовать все, кроме вернувшихся ощущений и тепла пальцев Луизы в его искалеченной руке. Это была та самая рука, которую целовала Лиз, задолго до случая, лишившего его возможности ею действовать.

Он встряхнулся и обеспокоился. Неужели он дошел до состояния потери самоконтроля? Он пропустил прием своего лекарства?

Нет, он сделал последний укол менее двух недель назад. С ним все хорошо. Это была просто рука. Рука…

Нормалы насмехались над этим. Он видел видеокомедии, пародировавшие телепатов и этот их "фетиш". Однако они всегда смеялись над тем, чего не понимали и чего никогда, никогда не смогут обрести. Они никогда не узнают, что значит ощутить обе стороны наслаждения.

Луиза так не поступала. Она не осуждала. Иногда он думал, что мог бы ей признаться, кто он есть, рассказать ей все, и она как-нибудь разобралась бы в этом.

Он не часто думал об этом, потому что знал – это не так. Неважно, насколько лучше она была, чем средний нормал, неважно, насколько более понимающая – никто никогда не мог понять его или его поступки. Никто.

Он моргнул. Они стояли напротив целого ряда костюмов. Очень ярких костюмов. Мерцающих костюмов.

– В пределах разумного, – напомнил он ей.

Немногим позже он с сомнением глядел на себя в зеркало. Брюки были приемлемыми – темно-шоколадного цвета, из центаврианского материала, похожего на шелк. Жакет был – не жакет. Это было нечто вроде халата – свободного, текучего, с широкими рукавами, и он ниспадал до половины икр. Он был табачно-коричневый, но узор из приглушенного золота и окалины мерцал и пропадал на свету.

– Видите? Не так плохо.

– Я… куда я это надену?

– Вы теперь писатель! Это последний крик моды. Вольтер носил почти точь-в-точь такой же.

– Это было пятьсот лет назад.

– Это снова модно. Это форма литератора. Наверняка вы заметили. Фактически, он заметил. Молодые люди, одетые так, появлялись в кофейнях,

и их вид отчего-то раздражал его. Это выглядело претенциозно.

Но часть его одобряла этот наряд, смотрелось недурно.

– Ну… Полагаю, я могу его надевать вблизи отеля. Это выглядит примерно как то, что вы надеваете к завтраку.

– Вот увидите. Вам понравится.

– Ладно, – сказал он. – Ладно, вы победили. Теперь – моя очередь.

Луиза проходила по женской секции скорее небрежно.

– Это мило, – сказала она, указывая на практичный хлопчатобумажный джемпер. – И это… – скромный ансамбль. Бестер кивнул у каждого. Она пыталась перехитрить его, чтобы купить что-нибудь дешевое и практичное.

Ее выдавали, однако, ее мысли. Он, конечно, не сканировал, но люди источают эмоции, и когда она увидела вечерний наряд, он почувствовал внезапную волну ее тяги к ним.

15
{"b":"86989","o":1}