— Папа же по двенадцать часов на работе сидит, почему я должна по-другому? — гордо вскинула она подбородок.

— Хозяин-барин, — пожал я плечами.

Поерзав на сиденье, Оля смущенно спросила:

— А можно мне завтра выходной?

— Сама себе можешь выходные выдавать, — напомнил я.

— Значит — выдаю! — решительно кивнула она и безапелляционно заявила. — После школы к тебе в гости приду, канал смотреть.

— Приходи конечно! — я такому повороту был только рад.

Сегодня я проснулся непривычно поздно — в половину десятого. Чисто от безысходности повалявшись до десяти, понял, что уснуть вновь не удастся — я свеж и полон сил. Сладко потянувшись, зевнул и встал с кровати. Так-то сейчас положено зарядку сделать, но та-а-ак лень, а рядом очень удачно нет никого, кто помог бы мне расставить приоритеты моральным пинком. Решено, сегодня пропускаю! Заглянув на кухню, поставил на плиту чайник и отправился в ванную умываться. Вернувшись обратно, раздербанил пачку японского «Chikin Ramen». Упаковка пока несовершенна — приходится вываливать лапшу в тарелку, чашка-то не прилагается. Произведена японской конторой Nissin Foods, она сейчас без пяти минут монополист. Рулит ей лично отец «бомж-пакетов», Момофуку Андо. По слухам, он придерживается принципа «мир придет, когда у людей будет достаточно еды». Это, конечно, крайне наивно и скорее всего банальный маркетинговый слоган, но дед занятный — в тяжелые послевоенные времена, еще в бытность хозяином не настолько важной для человечества конторы, он предоставлял избранным японцам студенческие стипендии, надеясь в будущем слепить из них корпоративные кадры. Правительство расстроилось — в те времена такие инициативы квалифицировались как способ уклониться от уплаты налогов — и посадило слишком доброго для этой планеты Момофуку в тюрьму на два года. На изобретение «бомж-пакета» его натолкнуло наблюдение за голодными послевоенными японцами, которые стояли в длинных очередях за бесплатной лапшой — тогда он и решил «создать такую еду, которая будет доступна всем, в любое время и любом месте».

Пакетика с приправами в комплекте нет — лапша ими пропитана заранее. Кипяток наполнил тарелку, скрыв под собой желтенький брикет, я накрыл ёмкость второй тарелкой — вместо крышки — и уселся к окошку ждать.

Письмо лапшичному деду было отправлено пару месяцев назад. Суть проста: у СССР очень удачно обнаружился патент на водонепроницаемый стаканчик из полистирола (это всё инфобомба, чего в ней только не было — сам удивляюсь, как мне все это записать терпения хватило), а у него — лапша. Давайте класть одно в другое! Требования у нашей стороны скромные — инженерная помощь в строительстве двух заводов (один под Ленинградом, второй — здесь), отгрузка нам монополии на кормление лапшой соцблока, и можно пользоваться стаканчиком в свое удовольствие. Дополнительные опции — дизайн «от Ткачева» и поедание лапши нашими звездами в гримерках на «бекстейдж-видео». Функционера в наше посольство дедушка уже отправлял — за конкретные цифры поговорить — и теперь пытается принять окончательное решение. Положительное примет, очевидно, потому что иначе мы будем делать лапшу сами, выдавив деда со всех рынков кроме родного, японского, лет за пять.

Пора!

Сняв верхнюю тарелку, вдохнул запах. Вполне куриный — не обманула упаковочка. Попробуем. Взяв вилку (я гайдзин, мне можно), намотал на нее пару лапшинок, подул и отправил в рот. Какой бледный, удручающе-натуральный вкус! Иди сюда, пакетик, покажи мне состав. Ну да — ни одной вредной, но такой вкусной «ешки» в составе нет. Так и оставлю — народ здоровее будет, все равно они хтоничный красный «Дошик» не пробовали, сравнивать не с чем. А свою порцию, пожалуй, исправлю. Сначала в тарелку отправился мелко накрошенный кусок сервелата. Затем — капелька уксуса, для придания кислинки. Пикантность придает не слишком идеологически вредный соус-чили мексиканского производства. А вот американский добавлять коммунистам нельзя — пламя Революции в душе он только приглушит. Перемешиваем. Вот теперь нормально! Итата-мать его-кимас!

Доев лапшу с колбаской и выпив бульон — слезы от остроты выступили — я горько вздохнул: стоило забрать у меня Виталину, как я пал на самое дно и начал питаться мусором. Шутка — просто никогда «протодоширак» не пробовал и не смог удержаться. Итог — нормально, в эти неизбалованные глутаматом натрия времена вполне годный перекус, не говоря уже о чисто символическом вреде организму — натуральный продукт все-таки, а не пальмовое масло с химией.

Помыв посуду, пошел в комнату и включил телевизор. Показывали новенькую передачу «Играй, гармонь любимая!». Пожилые важные «совки», по слухам, чуть ли не выли от восторга и навечно прикрепили этакую народную прелесть к Первому каналу. Терпеть эту долбанную «Гармонь» не могу, по чисто личным причинам: когда я был маленьким, с понедельника по субботу по Первому крутили утренние мультики, как правило Дисней. Но по воскресеньям, надеясь поглазеть на очередные приключения Чипа и Дейла, я неизменно находил в телевизоре лихо «бахающих» на гармошке пенсионеров. Передача и пенсионеры не виноваты, но смотреть «Гармонь» спокойно я не смогу уже никогда. Переключаем.

Второй канал показывал «Клуб кинопутешествий». Объект посещения — остров Ириомоте, Окинава, Япония, славится джунглями и Ириомотейской кошкой. Первые пять минут показывали кадры острова издалека — с парома, который привез съемочную группу и немножко туристов. Потом рассказали о жизни местных — их там мало, в основном на туристах зарабатывают.

— Но даже в этом тропическом раю ощущается зловонное дыхание капитализма, — проникновенно вещал диктор, комментируя катающего туристов на телеге с запряженным быком аборигена.

До слез умиляет, зараза! Придется смотреть дальше. Интервью с возницей:

— Здесь даже в войну было неплохо — на нас не падали бомбы, в океане полно рыбы, а в джунглях — зверей и фруктов. Последнее время приезжает много туристов, так что те, у кого есть телега, живут очень хорошо.

— А школа у вас есть? — спросил журналист.

— Нет, школы у нас нет, — с улыбкой отмахнулся он. — Но есть учитель, который учит детей читать, писать и считать — больше нам здесь все равно не нужно.

Репортер многозначительно посмотрел в камеру — видали, товарищи, какая при капитализме безграмотность? А вот и кошка — с любопытством выглядывает из-под куста. Потешная! Можно выключать.

Так, как дальше будем убивать время?

Ответом стал звонок в дверь. Открыв, узрел Олиного отца, одетого в пальто поверх «Большевички».

— Здравствуйте, Юрий Николаевич, — поздоровался я с ним.

— Доброе утро, — поприветствовал он меня в ответ.

— Случилось что-то? — дошло до меня.

— Шпион случился, — огорошил он меня. — Одевайся.

— А так все было тихо и спокойно, — вздохнул я, надевая пуховик и «лыжную» шапку с помпоном.

— Потому что мы работаем, — пояснил он. — От того и тишина.

— Бывает такая работа, где, если сотрудников не видно и не слышно, значит они работают по-настоящему эффективно, — кивнул я. — Я понимаю, Юрий Николаевич. Много навредить успел-то?

Ответ я слушал, следуя по лестнице за прихрамывающим — протез у него хороший, трость не нужна — начальником местного КГБ:

— Вчера первую радиограмму передал. Шифр там простенький, американский — мы его давно «раскололи». Содержание — прибыл, устроился грузчиком на железнодорожную станцию, готов передавать номенклатуру полученных грузов.

— Он же бесполезный, — фыркнул я.

— Он — проверочный! — поправил Юрий Николаевич.

— Проверка вашей компетентности? — уточнил я.

— Не столько компетентности, сколько технических возможностей, — поправил он. — Весь Хрущевск у нас под колпаком, ни один радиосигнал незамеченным не проскочит. Сейчас этого за жопу возьмем, а следующий будет уже посложнее — или из колхозов на связь будет выходить, или вообще «выходить» не будет, посылая, например, по праздникам открытки знакомым в другие части страны. Потом или они к нему будут в гости ездить, или он — к ним.