Утром следующего дня, успешно пережив наполненный «охами», «ахами» и классическими «ох как ты вырос!» вечер, позавтракав и проводив деда Пашу с папой Толей на работу, отдав четверняшек на попечение няне, осев в окончательно превратившемся в швейный цех мамином кабинете, качая не успевшую забыть братика, одетую в потешный желтенький сарафанчик и шерстяные носочки (пол у нас без подогрева, все в таких ходим) Аленку на коленях, я вводил родительницу в курс дела:

— Модельеров в мире много, и им эти погромы до одного места. Америка — это круто, но так уж получилось, что моду задает Европа. Пока! — подмигнул весело хихикнувшей маме. — Так что они охотно приняли предложение министра культуры Монако переместить неделю журналистов вместе с остальными мероприятиями в Монте-Карло.

— Так оно и лучше будет, — кивнула родительница и призналась. — Страшно в Америку ехать. И в Европу страшно, — вздохнув, выбралась из-за стола и обняла нас вместе с Аленкой. — Не за себя боюсь, а за тебя. Похитят, шантажом заставят что-нибудь делать — и все прахом пойдет, — отпустив, блеснула глазами и выдала суровый наказ. — А ты не делай! Пальцы отрезанные присылать будут — не делай! Я сильная, мне все нипочем! Дети мои не пропадут — для меня это главное! И если из-за меня ты подставишься, я себя не прощу, понял⁈

Сглотнув вставший в горле ком — в карьере попаданца хватает тёмных пятен — я сморгнул выступившую слезинку и кивнул:

— Понял!

— Я — коммунистка! — продолжила рвать и метать мама. — У меня кумир — Зоя Космодемьянская, и я не слабее ее буду!

— Ты — сильнее, — с улыбкой заверил ее я.

— Пока не проверишь — не узнаешь, — хихикнув, она взяла себя в руки и погладила меня по голове. — Делай что должен, сыночек, а я буду тебе помогать.

— Спасибо. Но лучше все-такие не проверять.

— Не переживай, я им не попадусь! — рассмеялась она.

— Но американцы вроде всё поняли, — принялся я успокаивать ее и себя. — Президент сдох, директора ЦРУ стрелочником назначили и в отставку отправили, кусок Южной Америки потерян — им это еще хуже, чем наша дружба с Китаем, которую они своими санкциями укрепили до полного безобразия. Не удивлюсь, если там сейчас вкладывавшиеся в Чили богачи задушевно разговаривают с теми гениями, кто по нам торпеду пустить догадался. Как говорится — рискнули и проиграли. Еще и дед решимость показал ответку асимметричную давать за такие интересные инициативы — больше провоцировать не будут, убоятся.

— Дай-то бог, — контрреволюционно вздохнула мама.

— Можешь отказаться, но сверху просили передать, что было бы здорово на показе кубинку из Boney M применить, у нее фигура подходит, и она — черная. Черные нынче на слуху, и журналисты чернокожую модель упомянут отдельно — нам на руку.

— У Марии ноги такие, что и на каблуки ставить не нужно, — задумалась мама и подтянула к себе толстый альбом для рисования. — Где-то у меня здесь было…

— Я к Тане в гости схожу, — проинформировал я.

— Дома-то не побыл совсем, — ради приличия буркнула погрузившаяся в высокую моду родительница и спохватилась. — Ой, ты же на три дня приехал! Беги, привет передавай.

Поставив сестренку на пол, взял ее за ручку, и мы вышли в коридор. Так, о чем там с совсем маленькими детьми разговаривают?

— На горшок без напоминаний ходишь?

Сестренка покивала.

— Конфету хочешь?

— Кафета! — а вот это она сочла достаточно важным, чтобы произнести вслух. — Дай! — протянула ручку.

Милаха какая! Выудив из кармана «Мишку на Севере», помог Аленке развернуть, и мы зашли в детскую, по ковру которой, окружив сидящую в центре комнаты няню, ползали, перекатывались и иногда толкались друг с другом за право обладания машинками, кубиками и прочими сокровищами, близнецы.

— Инна Владимировна, мне погулять надо, — известил я няню.

— Атоська, моё! — пустив шоколадную слюнку, сестра бросилась отнимать у ближайшего братика-Антона невесть как оказавшегося здесь пупса.

— Алена, жадничать нельзя, — мягко принялась воспитывать Инна Владимировна. — Беги, Сережа, только маме скажи.

— Уже! — заверил ее я и пошел в свою комнату одеваться.

Виталина сегодня в Москве — пользуясь случаем, командование вызвало ее на Лубянку, чтобы в кои-то веки позадавать вопросы и получить комментарии к отчетам, которые ей самой составлять уже не приходится — вокруг хватает менее любимых, а потому — менее нагружаемых мною сотрудников. Но поговорить пять-шесть часов с моим любимым столовым прибором товарищ Цвигун счёл полезным.

Выбравшись во двор, сощурился от искрящегося на солнце, режущего глаза снега, втянул носом ледяной воздух, крякнул, подхватил лежащий на скамейке кусок линолеума и не отказал себе в удовольствии забраться на метровой высоты снежную горку, скатившись вниз и окончив путешествие у самой калитки. Удобно!

— Карр! — презрительно приложила меня сидящая на фонаре ворона.

— Сама такая! — не остался я в долгу, повесил линолеум на забор и вышел на улицу. — Доброе утро, — поздоровался с сидящими в «Москвиче» охранниками.

Мужики помахали мне в ответ, и я направился в противоположную дачам важных шишек сторону, с удовольствием глазея по сторонам. Зимой в деревне чувствуется особая атмосфера: окутавший землю и дома снег словно зовет прилечь на теплую печку, сонными глазами глядя в покрытое морозными узорами окошко, любуясь клюющими остатки рябины птичками и лениво надеясь, что по улице пройдет сосед — можно будет позвать его в гости, попить чаю за размеренной, «зимней» беседой. И никакой битвы за урожай до самой весны! Работа в деревне не кончается никогда, но зимой ее все-таки поменьше, и, если закрома полны (а при нынешней Советской власти по-другому не бывает!), можно в кои-то веки немного расслабиться и погрузиться в расслабленную полудрёму.

Из переулка выскочила лохматая, низкорослая дворняга, следом выкатилась компашка из десятка одетых в шубки и пальто, укутанных в шарфики младшеклассников — последний день коротких в эти времена зимних каникул, не учатся — и с криками «лови его, лови!» устремилась за собакой. Пара секунд на узнавание и осознание.

— Сережка!!! — с радостным визгом, напрочь потеряв интерес к мохнатому, дети бросились ко мне и повалили в снег.

Охрана из едущей за мной машины и не подумала вмешаться — и это правильно!

— А ты к нам в школу придешь? Ты насовсем вернулся? А песни новые придумал? А правда, что капиталисты в тебя ракетами стреляли? — окатила меня лавина вопросов.

Обидевшаяся на невнимание дворняга тявкнула и задрала лапу на забор, игнорируя лай обитающего во дворе, оскорбленного ее поведением цепного пса.

Со смехом сняв с себя ребят, я уселся прямо в сугроб и принялся отвечать:

— К маме погостить приехал, на три дня. В школу к вам приду, завтра. Песни новые придумал, покажу. Капиталисты стреляли, но не ракетами, а торпедами.

— Нифига себе! — восхитился пацан в лыжной шапочке.

— А я маме расскажу, что ты ругаешься! — злорадно пообещала девочка чуть младше него.

Сестра, видимо.

— «Нифига» — это не матерщинное слово! — запротестовал тот и обратился за подтверждением. — Сережка, скажи ей!

— Не матерщинное, — подтвердил я.

— Съела⁈ — с ликующим выражением лица приосанился пацан.

Девочка надулась.

— Подставляйте ладошки! — скомандовал я и раздал ребятам «Мишек на Севере».

— Спасибо! Мы пойдем Дружка искать! — от лица группы заявила самая старшая на вид девочка, и они побежали искать успевшую сбежать дворнягу.

Затянув себе под нос песенку «Пропала собака по кличке Дружок», я поднялся на ноги, отряхнул снег, помахал ухмыляющимся «дядям» — в порядке! — и в отличном настроении пошел дальше.

Просто замечательное утро!

Согласно полученным вчера инструкциям — Таня и тётя Тоня приходили на приветственный ужин в честь моего приезда — я поднялся на цыпочки и сунул руку за калитку. Нащупав крючок, открыл и прошел во двор. Слева, у забора к соседям, сугроб — сюда сгребают снег. Напротив — дом с высоким, выкрашенным зеленой краской крылечком, ведущим к обитой войлоком и дерматином, двери. Между сугробом и домом — пустое пространство, которое упирается в сарай и начинающийся за ним огород. Стайки и свинарника, равно как и курятника, у Богдановых нет — а зачем, если у мамы с дочкой суммарный ежемесячный доход под восемьсот рублей, и это не считая получаемых подружкой инвалютных чеков? Но они для «Потёмкина» скорее исключение, чем правило — совхозники охотно инвестируют резко выросшие зарплаты в кроликов, свинок и телят, чтобы потом продать их жадным до сырья кооператорам.