Ради того, что сразу в гроссмейстеры, вот!
Действительно, «Чижик» и «Фишер» играют в силу третьего разряда, не сильнее. Для девяноста процентов игроков в шахматы третий разряд — очень серьезный соперник. И компьютеры покупают. Нет, не как горячие пирожки в холодную погоду, но счёт идет на сотни ежемесячно. Оно, конечно, сотни по всему миру — мелочь, но есть надежда, даже уверенность, что в обозримом будущем удастся снизить цену, и снизить значительно. А силу игры, напротив, повысить. До второго разряда. Ужо тогда!
Но Михаил Моисеевич, вероятно, получает зарубежные шахматные издания. А в них реклама «Фишера», а в них реклама «Чижика» — каково терпеть подобное?
Писать ответ я не собираюсь. На что тут отвечать? Ни оправдываться, ни доказывать мне ничего не нужно. Победители не должны оправдываться, учил дедушка. Побеждённые — и подавно не должны.
Но царапнуло, да. То тут, то там мелкие укусы, вроде бы и пустяковые, но в сумме… В тайге медведи, волки, рыси и росомахи встречаются нечасто, досаждают больше комары да мошки, доводя порой до сумасшествия — ну, так в книгах пишут.
Но от комаров есть антимоскитные сетки, есть специальные костюмы, а также диметилфталат, «Тайга».
Переживу.
Я вышел из грязелечебницы. Здесь, в Ессентуках, теплее, чем в Кисловодске, и я решил пройтись. Спустился в Нижний Парк, дошел до источника «Ессентуки 17» — и выпил полстаканчика тяжелой воды. Вкусная. Но клонит в сон, то ли за счёт брома, то ли последействие грязи.
Ну, и ладно. Взял такси — и вернулся в Кисловодск. Проезжая мимо автобусной остановки рядом с вокзалом, увидел генерала.
Притормозили.
— Дмитрий Николаевич, вы наверх?
Генерал без колебаний сел в такси.
— Кучеряво живёте, Михаил. Автобуса вам мало, подавай такси.
— Что есть, то есть. Если бы автобусы ходили строго по расписанию, выдерживая интервалы… А это — ну, сами видите.
Видели мы подошедший автобус, не наш номер, другой. Переполненный, но ожидающие всё равно пытались залезть, хотя бы одну ногу на ступеньку поставить.
На такси мы быстренько поднялись к санаторию.
— Время до обеда ещё есть, пойду, посижу у Храма, — сказал я.
— У какого Храма? А, Храма Воздуха! Пожалуй, я тоже подышу, — ответил генерал. — Двадцать пять лет скоро, как бросил курить, а всё тянет…
Связи между отказом от курения и свежим воздухом я не уловил, но пусть.
Мы устроились на скамейке около павильона. Здесь, наверху, было куда холоднее, чем в Ессентуках — но и жарче тоже. Горное солнце. Оно светило вовсю, и можно было запросто обгореть, как на июльском пляже в Сочи. А не хотелось. Потому я подставил солнцу спину, пусть греет, через одежду. Куртка «Герцог», австрийская, замшевая, одна. И надел очки, дымчатые, швейцарские «Гэлэкс». Глаза поберечь.
— На вас заглядываются девицы, — заметил генерал. — Замуж хотят. Считают вас иностранцем. Модная одежда, очки необычные, и сами вы, Михаил, словно из кинофильма о заграничной жизни. У вас, наверное, и машина иностранная?
Почему-то чуть зайдет речь на полразговорца, интересуются моей машиной. И школьники, и хлеборобы, и вот — генерал тоже.
— Машины у меня никакой нет. Безлошадные мы. А вы что, иностранную советуете?
— В мои годы советовать глупо. Вот раньше, лет тридцать назад…
— А у вас есть автомобиль? — из вежливости спросил я.
— Есть, и вы наверняка его видели.
— Видел?
— На нём ездил Штирлиц в «Семнадцати мгновениях». Mercedes-Benz 230, тридцать восьмого года выпуска. До войны немцы делали машины на совесть, не отнимешь.
— И он до сих пор бегает?
— Как и я, Михаил, как и я. Скрипим, но двигаемся.
Минут пять мы сидели молча, мимо и в самом деле шло немало людей, и на нас заглядывались. На меня.
— Видите! — продолжил генерал. — Интересуются вами.
— Естественно, — согласился я. — Выйти замуж за иностранца — счастливый билет в представлении многих. Уехать в Англию или Бельгию, где в магазинах всегда есть мясо, косметика и стиральный порошок, уехать, и жить долго и счастливо.
— Ради косметики — бросить Родину? — сделал брови домиком генерал.
— Ради хорошей косметики? — в ответ удивился я.
— Это аргумент, — признал генерал.
— Конечно, косметика — дело десятое. Но женский инстинкт им подсказывает, что у детей лучшие шансы будут там, чем здесь. Однако шансов у девушек мало. Не такое это простое дело — найти иностранца, особенно в российской глубинке. А курортное знакомство, оно и есть курортное знакомство. Мимолетные романы были, есть и будут. Правда, иностранец иностранцу рознь. Бывают такие иностранцы, что хоть беги. А бывают и наоборот, и даже очень бывают.
— Да, забываем мы работать с молодежью, — вздохнул генерал. — Но если инстинкт подсказывает, что нужен муж заграничный, почему столько женщин живут с алкоголиками?
— За неимением гербовой. Оно, конечно, алые паруса, принц-иностранец, романтика, да где же это взять?
— Никогда не любил Грина. Не наш, не советский человек Грин. Лисс, Зурбаган, Гель-Гью. И герои у него не советские, не пролетарские. Чему он может научить молодежь? Мечтать о принцах, о бегущих по волнам? Куда бегущих-то? Ассоль, ступай чистить фасоль! — с неожиданным ожесточением сказал Дмитрий Николаевич.
— А мне нравится, — возразил я. — Особенно Санди Пруэль, «я всё знаю».
— Еще одна жертва красного томика.
— Ну почему жертва. Из красных мне больше по душе «Страна багровых туч», и «Глиняный бог», конечно. Но в библиотеке тома разного цвета. Зеленые тоже хорошие. «Это было под Ровно», автор ваш полный тезка, между прочим.
— Писатель Медведев умер в пятьдесят четвертом году, — отрезал генерал.
— А полковника Медведева вновь призвали на службу?
— Может быть, может быть. Вы сами догадались, или вам кто-то подсказал?
— Вы и подсказали-с, Дмитрий Николаевич. Вот прямо сейчас, словами о красном томике. Но я узнал вас вчера. Ваша фотография была в книге шестидесятого года издания. Вы мало изменились, Дмитрий Николаевич.
— А чего мне меняться? Не курю, не пью, веду исключительно здоровую жизнь. Регулярно приезжаю сюда, в Кисловодск, смотрю на Гору. Знаете, один старый доктор мне как-то рассказал, что лечит именно Гора. Давным-давно рассказал, ещё до войны. Кстати, здесь, может быть, даже на этой самой скамейке, отдыхал ваш коллега, чемпион мира Александр Алехин. В двадцать пятом году.
— Тогда он еще не был чемпионом, — машинально поправил я.
— Не был. Но играл по-чемпионски. Приехал сюда в двадцать пятом году после турнира в Бадене, где выиграл двенадцать партий при восьми ничьих, не проиграв ни одной. Потом, уехав, в том же году, сыграл в Гастингсе, где в девяти партиях сделал только одну ничью, не проиграв опять же ни одной. Затем в Скарборо, опять лишь одна ничья без поражений. Затем Бирмингем, только победы, без ничьих, и, разумеется, без поражений.
— Вы, я вижу, всерьез интересуетесь шахматами.
— Интересовался. И не шахматами, а шахматистом, Александром Алехиным.
— По службе интересовались, или как?
— Разумеется, по службе. Времена были такие, что времени на посторонние любопытства просто не было, — скаламбурил генерал. — Здесь случилось нечто странное: то ли мертвый воскрес, то ли двойник объявился, и Алехин этим делом занимался — по поручению Дзержинского. Да, Александр Александрович некоторым образом был динамовцем. Как и вы.
— И вы.
— И я. Нет, чемпионом я не был, а молодым был. Моим коньком были конные походы, — опять скаламбурил генерал, — потом, в войну, это очень пригодилось. Конные, пешие, лыжные.
— А что нарасследовал Алехин? — вернул я разговор к чемпиону.
— Ничего особенного. Но ходили упорные слухи, будто он вошел в контакт с Горой, и получил от неё дар долгожительства. А проблема долгожительства очень и очень интересовала власть, и продолжает интересовать. Много непонятного. Вот Кисловодск, Ессентуки и прочие лечебные места. Никто не отрицает благотворного влияния местности, но…
