— Это да, это конечно, это разумеется.

Дискуссия — если это была дискуссия, — шла и дальше по кругу. Большинство не мудрило, и сразу отдавало миллион в надежные государственные руки. Лишь ивановская ткачиха Инга попросила, если можно, квартиру в Москве. И немножко чеков, на обстановку.

— Почему же нельзя, можно, — великодушно согласился Черномор.

Инга явно обрадовалась. Вот она, сила воображения! Сейчас ей, и другим тоже, кажется, будто они и в самом деле получили наследство. И те, кто передал миллион государству безо всяких условий, стали жалеть себя и завидовать Инге — вот, мол, какая она ловкая!

Очередь дошла и до меня.

— Ну, что тут сказать… — начал я нерешительно. — Выступаем мы по кругу, так?

— Так, — подтвердил Черномор. — Именно по кругу.

— А стол у нас прямоугольный, почти квадратный. Решить квадратуру круга не смогли лучшие математики, вряд ли это удастся и нам.

— А по существу? — с места высказался Юрий из Херсона. Подумаешь… Я уже сто раз отвечал на подобные вопросы. Хорошо, не сто, а четыре. Тоже опыт.

— Вот ты, Юра, отдал миллион государству. А это означает одно: перед проблемой ты спасовал. Представь: контрольная, задача, а ты её переадресуешь учителю, мол, он лучше алгебру знает, пусть и решает. То есть сам задачу не решил, контрольную завалил.

Второй вариант: делать добрые дела. Этакая благотворительность. Заводу линию, больнице кровати, школе краску и кисти… Оно, с одной стороны верно: как учит нас Островский, на деньги дело нужно делать. Но…

— Но? — с интересом спросил Черномор.

— Наша конституция, наше общество не предусматривает частной собственности. Следовательно, собственником производственной линии ты, Сережа, быть не можешь.

— А я и не собираюсь, — ответил Сергей из Костромы. — Она, линия, будет принадлежать государству.

— И таким образом мы вернулись к первому варианту — пусть контрольную решает сам учитель. А ты от ответа ушёл. Что же касается ремонта школы или больницы — тут иное дело, но пока нет закона о попечительстве, реализовать возможности нет возможности, простите за скверный каламбур.

— Какой закон о попечительстве?

— Обыкновенный. Избираются ответственные люди, которые и следят за тем, чтобы деньги, выделенные на ремонт, расходовались экономно и рационально. И эти люди наделяются определенными правами, в частности — проверять смету, проверять соответствие выполненных работ с приемным актом, ну, и другие. А так-то вы, конечно, можете передать лично директору сто банок краски, или пианино «Петроф», или ещё что-нибудь, но контролировать, что будут делать с этой краской и этим пианино не сможете. Поэтому что? Поэтому за всем нужен глаз да глаз. Комсомольский контроль. И это предложение уже прорабатывается на самом высоком уровне.

И, наконец, вариант Инги. Он мне нравится. Мы же не ждем от государства, когда оно предоставит трусы или ботинки, а идём и покупаем сами. То же будет и с квартирой: идёшь, и покупаешь. Для этого нужны всего две вещи: деньги и квартиры.

— Ага, всего, — хохотнул Сергей.

— Именно. Знаешь, Сергей, в первые годы революции, когда страна пребывала в разрухе, и ботинки купить было невозможно, передовиков поощряли талонами на выдачу ботинок. А теперь — пожалуйста. Если не венгерские, то уж ботинки фабрики «Скороход» купить не проблема. Хорошие ботинки, о таких в двадцатые годы и мечтать не смели. Со временем то же будет и с автомобилями, квартирами и прочими предметами первой необходимости.

И, наконец, самое последнее, на что, мне кажется, никто внимания не обратил. Миллион — сумма изрядная. И потому мой ответ таков: я подумаю.

— И сколько будешь думать?

— Столько, сколько сочту нужным, — ответил я. — Изучу проблему всесторонне. Посоветуюсь со старшими товарищами, как сказал Коля. Прежде всего с теми, кто имел или имеет в личном распоряжении миллион. Вот они, исходя из собственного опыта, могут подсказать дельное. Безденежные теоретики мне неинтересны. Но сейчас… Сейчас, господа миллионеры, нужно радоваться тому, что есть. Не грезить о несбыточном, а сказку делать былью.

— Кстати, насчет комсомольского контроля, — взяла вне очереди слово Лиса. — Вы заметили некую скудность нашего завтрака? Так вот, в меню-раскладке значилась ещё яичница с колбасой. А на столах её не было.

— Я уверен, что с этим разберутся, — сказал Черномор.

— Уже разбираются. Сейчас сюда прибыли товарищи из ОБХСС, они и разбираются.

— ОБХСС? Откуда?

— А это мы вызвали, — безмятежно ответила Лиса.

И в самом деле, три автомобиля, «Волга» и два «Москвича» заехали на территорию «Дубравы».

— Комсомольский контроль в действии, — прокомментировала Ольга. — И это только начало.

8 ноября 1978 года, среда

Бремя высоких деревьев

— Другого комсомола у нас нет, — подытожил я собственные наблюдения.

Мы сидели в беседке, с одной стороны парк, с другой — тоже парк. Не удивительно, территория «Дубравы» — сорок гектаров, и парковая зона занимала изрядную часть этой площади.

Впрочем, парк в данной его части был регулярный, с достаточным числом дорожек, фонарей и наглядной агитации, размещенной на стендах.

Из репродуктора, что висел метрах в ста, раздавалась бодрая, праздничная песня:

Когда трактор в поле ходит

Когда трактор в поле ходит

Радостно на душе

Эх, весело на душе!

— Тебе комсомол, вижу, не очень нравится, — сказала Лиса.

— Верно. Нравится. Но не очень.

— Почему?

— Закис он. Плесневеет. Не поспевает за жизнью.

— А конкретнее?

— А конкретнее — вот! — я показал на стенд.

Молодая коренастая комсомолка бодро шагала в будущее, в руке небольшой простенький чемодан, за спиной рюкзачок. Текст пояснял: «На поля! На стройки!»

— Что же тебе не очень нравится в этой девушке?

— Не мне. Ей. Какую перспективу мы видим? Работать в поле? Бабка её работала в поле, мать работает в поле, теперь и её черёд работать в поле наступил? А то без комсомола она не может стать свекловичницей, ага, ага.

— Чем тебе работа в поле не нравится?

— Девочки, пошла последняя четверть двадцатого века. Постиндустриальное общество, время знаний. А комсомол отправляет молодежь в поле! Так и закладывается в подсознание: комсомол — это поле, это завод, это стройки.

— И что?

— И то.

Когда зреет рожь густая

Когда зреет рожь густая

Радостно на душе

Эх, весело на душе!

— А что бы изобразил на плакате, ты, Чижик?

— Ну, это просто. Человек соотносит изображение с собой, сопереживает. Кому хочется быть этакой простушкой с потёртым чемоданом в руке? Хочется быть красивой, длинноногой, модно одетой, — я достал из внутреннего кармана пиджака съездовский блокнот и набросал карандашом Лису и Пантеру в открытой «Испано-Сюизе», в роскошных восточных одеяниях, на фоне высотки МГУ. Написал и призыв: «Девушки! В университеты!»

— Примерно так.

Когда хлеб комбайны скосят

Когда хлеб комбайны скосят

Радостно на душе

Эх, весело на душе!

Девочки посмотрели, вздохнули:

— Университеты молодежь и так штурмует, без комсомольской агитации.

— Вот именно. Комсомол должен ассоциироваться не с бараками посреди тайги, не с сапогами и ватниками, а с лабораториями, библиотеками, автомобилями, красивой и модной одеждой. На подсознательном уровне, чтобы ещё малыш видел: комсомол — это успех. Видел и запоминал.

— А что такое успех?