— Никто в твои планы, Михаил, вмешиваться не собирается. Но так вышло, что и в случае со Стельбовым, и, особенно, в случае с Леонидом Ильичом ты проявил себя, как сотрудник «девятки». Да и с Юрием Владимировичем, пусть в ином аспекте, но тоже… Никто тебя привлекать к рутинной работе не собирается, на дежурства ставить не будет. Числиться ты будешь некоторым образом формально… почти.

— Почти?

— Тебе будет поручено обеспечивать безопасность Андрея Николаевича Стельбова и, в первую очередь, членов его семьи. А семья его — дочь Ольга Андреевна и внучка Мария Михайловна. Или Фатима Михайловна, а? В общем, ты понял. Конечно, ты можешь отказаться. Пистолет я тебе всё равно дам, но вот носить его ты его не сможешь. А если согласишься, тебя зачислят в девятое управление, тебе дадут документ, разрешающий скрытое ношение оружия по всей территории Советского Союза. Более того, будешь получать соответствующее званию и должности денежное содержание, будет идти выслуга лет… Ты погоди, погоди, знаю, ты миллионер, и вообще птица высокого полёта, но в жизни всякое случается. А девятое управление — это всегда почётно. Может, ты думаешь, что я тебя вербую как источник оперативной информации, то бишь осведа? — Тритьяков рассмеялся. — Есть такая традиция у богемы — рассказывать, как их вербовали в стукачи, а они отказались.

— А на самом деле?

— А на самом деле никакой нужды вербовать нет. Сами приходят, и сами просятся. В количестве, значительно превышающем наши потребности. Поверишь, школьники приходят! Я лет пять назад разговаривал с таким молодцем. Девятый класс, а хочет быть нашим недреманным оком. Я, говорит, посмотрел «Семнадцать мгновений весны», и мечтаю стать разведчиком, как Штирлиц. А пока — приносить пользу, чем могу. В школе. На одноклассников и учителей давать информацию.

— И?

— А дальше, Михаил, служебная тайна. И о тебе тоже никто болтать не станет, будь уверен. Соглашайся.

— Я часто бываю за границей…

— И бывай, бывай. Неужели ты думаешь, что если решат сделать тебя невыездным, комитету нужно что-то придумывать? И, если захочешь, ты сможешь подать в отставку в любой момент. Но ты не захочешь.

Я согласился, и тут же получил необходимые документы. Включая удостоверение.

— Воинское звание у тебя есть, — объяснил Тритьяков, — присягу ты принял, Владимир Тимофеевич за тебя поручился, а остальное — дело канцелярии. Когда поручение дает Юрий Владимирович, оно выполняется со скоростью света и даже быстрее.

К пистолету я получил деревянный футляр, принадлежности для ухода, коробочку патронов, пятьдесят штук, кобуру, два запасных магазина, всё как у взрослых.

Опробовал в служебном тире, поразив инструктора скоростью и точностью стрельбы. «Врожденные способности, товарищ старшина, нигде не учился.»

Такие дела.

Девочкам я, конечно, о пистолете сразу рассказал. Как не рассказать? Им пришлось приспосабливать пиджак под кобуру. С одной стороны кобура с пистолетом, а с другой, для симметрии, я разместил толстую записную книжку. Гроссмейстер записывает дебютные идеи, что удивительного?

— Ты, Чижик, не спеши с остальной одеждой. Походишь с новой игрушкой, наиграешься, и положишь в сейф. Мальчики, они такие, — сказала Ольга.

Посмотрим.

Девочки спали, я смотрел на высокие ели.

И думал.

Почему я, убив человека, не испытываю душевных терзаний? Ну да, этот человек хотел убить Ольгу, но ведь он же человек. Я же должен его жалеть? Или нет?

Молчит Русь, не даёт ответа.

14 ноября 1978 года, вторник

Горный воздух

Встречали меня без помпы: двое крепких парней озаботились багажом, а собственно ответственный за прием, Анатолий Анатольевич, был любезен и предупредителен.

«Волга», старая, ещё с оленем на капоте, но вымытая и вычищенная до блеска, ждала у вокзала.

— Прошу, Михаил Владленович, прошу!

Я сел на заднее сидение, Анатолий Анатольевич рядом с водителем.

Крепкие парни погрузили багаж и исчезли.

— Носильщики, — правильно понял мой взгляд Анатолий Анатольевич. — С нашим санаторием у них договор, не беспокойтесь.

Я и не беспокоился. Кисловодск не Шереметьево, здесь багаж не пропадает.

Машина шла вверх, я поглядывал по сторонам.

— Вы, Михаил Владленович, уже бывали в Кисловодске?

— Да. В семьдесят третьем.

— Где изволили останавливаться? — и это «изволили» прозвучало совершенно естественно, словно мы были персонажами дореволюционной пьесы.

— Как и сейчас, в «Орджоникидзе».

— Понравилось, я надеюсь?

— Иначе бы не вернулся.

— Конечно, конечно. К нам многие возвращаются. Уж больно место хорошее. И город, и наш санаторий в особенности. У нас многие известные люди отдыхают, многие…

Но перечислять не стал. И на том спасибо.

Сначала мы миновали ворота, я их помнил ещё по семьдесят третьему году. Вахтер поднял шлагбаум, проезжайте! «Волга» от санатория, и на лобовом стекле пропуск, ясно же — свои, он в лицо знает и водителя, и Анатолия Анатольевича. Анатолий Анатольевич — зам по работе с территорией. Нет, уборка и благоустройство вне его забот, на то у него есть свой зам. Анатолий Анатольевич отвечает за безопасность гостей санатория, потому что в нём часто отдыхают те самые известные люди, да. Не только и не столько артисты и космонавты, а руководящие работники братских коммунистических партий, лидеры освободительных движений, друзья Советского Союза со всего мира — прогрессивные писатели, журналисты, мыслители, люди доброй воли. И Анатолий Анатольевич возглавлял службу, следящую, чтобы этим людям не докучали праздношатающиеся, среди которых могут оказаться несознательные элементы, и даже наймиты империализма, сионизма и расизма.

Я, конечно, не лидер освободительного движения, не мыслитель международного масштаба, но заботливые люди решили, что встретить и приглядеть за мной идея неплохая, и Анатолий Анатольевич встретил. И приглядывает.

В отделе регистрации мне улыбнулись, сказали, что рады меня видеть, и направили в третий корпус. Тот самый, в котором живут поправляющие здоровье люди доброй воли. Его несведущие люди называют «иностранным», а сведущие — помалкивают.

— Мы можем и подъехать, — сказал Анатолий Анатольевич, — но советую пройти пешком, а багаж доставят прямо в ваш номер.

Я согласился.

Идти было не слишком далеко, но не совсем уж и рядом. Рядом, но не совсем. Теннисная площадка, фонтанарий, беседки, скамеечки, клумбы, укрытые на зиму соломенными тючками. Замерзнуть не успели — а было прохладно, если не сказать холодно. Но вот не скажешь, не признаешься, то вроде и не холодно.

Третий корпус был за оградой — невысокой, красивой, кованой, но такой, что запросто не перемахнёшь, идти нужно через калитку, а у калитки — вахтер из отставников. Или даже не отставников, а всё ещё на действительной, сразу и не разобрать. Рядом с калиткой — автоматические ворота, из которых выезжала знакомая «Волга».

— Видите, уже доставили ваш багаж, — сказал Анатолий Анатольевич. Похоже, ему известна история с моим багажом. Или я дую на воду?

Холл в третьем корпусе — в пору и Баскервиль-холлу, никакой лорд старой доброй Англии не отказался бы владеть подобным холлом. Да что не отказался, душу бы отдал, если бы у этих лордов была душа. Вот бы здесь и снимать «Тайну плантатора Иглесиса»! Подскажу девочкам.

Девочки сейчас занимаются большим делом, вхождением «Поиска» в дружную молодогвардейскую семью, но через неделю должны прилететь. Именно прилететь, самолётом, из Москвы. Я же добирался поездом, проведя три мирных дня в Сосновке. Я бы не прочь остаться там и подольше, но в декабре — первенство страны в Тбилиси. Тбилиси — не среднегорье, но рядом, и потому готовиться к турниру оптимально на высоте, не слишком большой, но и не слишком маленькой. Санаторий Орджоникидзе — место самое подходящее, как решили Лиса, Пантера и их научный руководитель профессор Петрова. Весной предполагалась защита диссертаций, сейчас у девочек вышла статья в солидном журнале, где рассматривалась моя подготовка к Багио. Ну, а Тбилиси должен стать финальным аккордом. В диссертации, только в диссертации. Теоретически.