— Нет, конечно же нет. Но почему ты так рвешься туда? — спросила Мама.

— Однажды я тоже стану генералом, как он, — ответил я.

Мама и Папа покачали головой, но впервые за весь вечер улыбнулись.

Генерал Дин Лон был высоким человеком с густыми черными волосами и глубокими искрящимися глазами. Безупречно сшитая форма идеально сидела на нем, подчеркивая широкие плечи и узкую талию. Ровно в шесть, когда солдат привел меня в его кабинет, генерал поприветствовал меня, как своего почетного гостя.

Я надел свою единственную полотняную рубашку и новые сандалии, о чем вскоре пожалел, так как они очень стучали по деревянному полу в кабинете генерала. Я уж было подумал снять их, но элегантная обстановка остановила меня.

Я был очень взволнован и одновременно восхищен, когда генерал пожимал мне руку. Мы встретились взглядами, и я заметил, что он пытливо изучает мое лицо.

— Ты очень похож на моего сына, только ты немного темнее.

— Прошу прощения, генерал. — Мое сердце бешено колотилось. «Зачем я извинялся? Мне не за что извиняться».

— Нет причин извиняться. Присаживайся, — сказал генерал с улыбкой.

— Спасибо, генерал.

Я уселся на высокий стул лицом к генералу, который опустился в огромное кресло, покрытое шкурой тигра.

— Кто тебя так назвал? — спросил он.

— Мой Папа. Мое имя значит «вершина горы».

— Честолюбиво, — сказал генерал.

— Мои родители нечестолюбивы. Они мечтают, что я стану местным врачом и буду лечить людей. Но я хочу быть генералом, как вы. Я хочу вести в бой с врагом тысячи людей и одерживать победу сражение за сражением.

Генерал выглядел удивленным.

— Что это за мемориальная доска на стене? — спросил я, указав на листы.

— Пойдем, я покажу тебе. — Генерал поднялся и провел меня по кабинету. — Это мой диплом из Пекинского университета, где я читал историю. А это диплом из Восточной военной академии. А ты знаешь, кто это со мной на фотографии?

— Наш великий председатель Мао. А кто другой человек?

— Мой тесть, главнокомандующий Китайской народной армией, воздушными силами и флотом.

— Вы встречались со многими важными людьми.

Генерал Лон кивнул:

— Да, в том числе и с тобой. Ты тоже важный молодой человек.

— Сейчас нет, генерал, но, возможно, стану им, когда вырасту. Вот увидите.

— Конечно, увижу. — Генерал потрепал меня по щеке и с любовью погладил по голове.

— Это ваш сын? — спросил я, указывая на фотографию, на которой мальчик стоял между генералом Лоном и его красивой женой.

Генерал кивнул:

— Его зовут Тан. И ему столько же лет, сколько и тебе. Вы очень похожи.

Я долго смотрел на мальчика.

— Вы скучаете по своему сыну?

— Да, Шенто, скучаю.

— Поэтому вы хотели видеть меня?

Он не ответил. Весь оставшийся вечер я пробыл в заботливых руках генерала, который накормил меня сытным обедом из цыпленка, говядины и даже тигровых лап. У меня были хорошие манеры, за что я получил молчаливое одобрение генерала. Хотя с удовольствием проглотил все. Фильм про войну оказался захватывающим, полный батальных сцен, но я уснул на середине сеанса. Все, что я помню, так это то, как проснулся на руках у генерала и как меня передали Папе у главных ворот заставы.

Этой ночью мне суждено было найти своего героя.

На следующий день я упрашивал Маму сшить мне такой же мундир, как у генерала. Папа долго пропадал в горах, собирая травы, чтобы купить зеленую армейскую ткань, которую продавали в военном магазине. По вечерам я уговаривал Папу сделать мне игрушечную винтовку из бамбука. А потом каждый день маршировал на заднем дворе в своем новом обмундировании и с оружием, сражаясь с соломенными человечками, словно это вьетконговцы.

После школьных занятий я задерживался в школьном дворе, который отделялся от военной заставы лишь железными воротами, перелезал через них и погружался в другую жизнь. Там все отличалось от моего скромного дома. По радио звучала музыка, в то время как солдаты играли в футбол. Дети со своими мамами или нянями сидели на скамейках, уплетая сладости. Женщины-военные в юбках и белых блузках смеялись и кричали, бросая жестяные банки с напитками в проходящих мужчин.

Когда солнце заходило за кокосовые деревья на центральном дворе, голос в громкоговорителе объявлял, что обед готов. Из кухонной трубы доносились великолепные запахи, растворяющиеся в воздухе и проникающие в мой нос, вызывая чувство голода. Не стоило прикладывать больших усилий, чтобы понять, что у них на столе все было в изобилии: сосуды с горячим белым рисом, восхитительный суп, корзины свежих фруктов и блюда с морскими деликатесами, о которых я мог только мечтать. Если бы кто-нибудь спросил, что собой представляет рай, я бы не задумываясь ответил, что он в двух шагах от меня, за этими железными воротами. А генерал этой заставы — мой бог.

Школа святого Иоанна, построенная на зеленых холмах возле Запретного города[2] в Пекине, первоначально была католической. Ее открыли американские монахини для переселенцев из США в двадцатых годах прошлого века. Она отличалась унылой униформой, однообразным рационом, строгим распорядком и великодушными монахинями, которые каждое утро громкими голосами возносили хвалу Богу в богато украшенной капелле. Но в коммунистическом Китае эта школа символизировала абсолютное превосходство государства над церковью. Католики в ней больше не учились; на смену им пришли дети политических и культурных деятелей. Однако здесь еще сохранились следы американского изобилия и роскоши, особенно резко выделявшиеся на фоне нищеты других школ в разраставшемся городе.

На сцене просторного актового зала стояло старинное пианино ручной сборки, сделанное фирмой «Стейнвей» в Нью-Йорке. Кроме того, в школе святого Иоанна был спортзал, баскетбольная и волейбольная площадки и хранился спортинвентарь. В холодные зимние дни школа полностью обогревалась печью. Беспощадный летний зной разгоняли вентиляторы фирмы «Дженерал электрик», которые приводил в движение собственный электрогенератор. И если ученики других школ справляли естественные надобности в выгребных ямах на краю игровой площадки, то детишки в школе святого Иоанна пользовались удобными туалетами.

В один прекрасный летний день к нам приехал ректор этой элитной академии, седовласый наставник, окончивший в свое время Колумбийский университет. Мать подала ему чай и закуски, которые принесла служанка, и мы уселись в саду под дубом среди разноцветных пионов. Отец, специально для этого случая приехавший из Балана, вышел и поприветствовал его. Мне уже было семь, и я мог посидеть с ними. Пожилой ректор улыбнулся из-под пышных усов и объяснил цель своего визита. В руках он держал большую книгу в кожаном переплете; согласно записям, которые велись в ней, я, первый сын союза династий Лон и Ксиа, зачислен в первый класс и должен готовиться пойти в школу нынешней осенью. Он взглянул на меня сверху вниз и продолжил. Я был вторым по счету из тридцати первоклассников, которых он намеревался лично посетить и оценить. Первый оказался внуком председателя Мао. Родители одновременно кивнули и понимающе улыбнулись. Декан преподнес им красный конверт с приглашением, и отец, встав и поклонившись, взял его. Затем отец предложил тост, и декан принял чашку зеленого чая обеими руками. После недолгого почтительного молчания встреча окончилась, и мы проводили его до главного входа.

В первый учебный день я достал свой новый синий матросский костюмчик с белыми полосками на плечах. Сентябрь в Пекине был теплым, по синему небу плыли белые облака, потому я не надел шляпу и разделил свои непослушные волосы на прямой пробор — так они выглядели аккуратнее. Мать, отец, две гувернантки и водитель были готовы мне помочь, но я отказался от предложения поправить рубашку и завязать шнурки, торжественно объявив, что отныне намерен делать все сам. Но, перемигнувшись с водителем, добавил, что машина мне еще пригодится.