Меня словно парализовало, я не могла пошевелиться, тем более встать, чтобы отогнать от себя это видение. Наконец, все с той же циничной, плотоядной ухмылкой, он отступил в глубь комнаты и снова скрылся в кабинете. Вскоре я услышала, как дверь из кабинета в коридор отворилась, и кто-то оттуда вышел. Потом шаги затихли…

Все это время я судорожно сжимала мужа за руку, но он спал мертвым сном. Придя в себя, я зажгла лампу — конечно же, Стах лежал рядом, раздетый, в глубоком, по обыкновению, забытьи. Тут я окончательно убедилась, что все виденное и слышанное мной не что иное, как галлюцинация, видимо, от нервного переутомления. С той ночи кошмар повторялся еще дважды, и теперь я всякий раз ложусь спать в паническом ужасе.

— Вы говорили об этом с мужем? — спросил я, когда она умолкла.

— Нет, мешает какая-то странная робость. Вот если бы мне виделся кто-нибудь другой… а так… вы меня понимаете?

— Понимаю, сударыня, вы совершенно правы. Как раз поэтому не стоит говорить ему. Ситуация непростая… Нам придется рассчитывать лишь на себя — вашего супруга лучше в это дело не посвящать.

Вот тут-то я и прописал ей безобидные успокоительные средства, попросив немедля связаться со мной, как только «видение» повторится…

Если поначалу я еще сомневался насчет здоровья пани Челавовой и приписывал ночные ее кошмары хотя бы отчасти нервному расстройству, то теперь был твердо убежден: ни о каком недуге и речи нет — загадочные события совершенно вытеснили версию «галлюцинаций». Дело представлялось странным и тем не менее вполне реальным.

Вывод напрашивался неожиданный: волей-неволей приходится допустить, что кроме профессора Челавы существует некий субъект, абсолютно на него похожий и питающий эротический интерес к его жене; во всяком случае, только так можно истолковать некоторые подмеченные ею странности. Мимолетное упоминание о необычно крепком сне мужа и его холодных руках — «как всегда, когда он спит», — сначала дезориентировало меня, подумалось даже, не столкнулся ли я со случаем некой духовной тени — так называемого двойника. Но по зрелом размышлении пришлось отбросить эту версию как чересчур уж фантастическую. Будущее показало, что тут я не ошибся.

А если это реальный двойник, какие отношения связывают его с профессором? И знает ли профессор о нем, а если знает, отчего не старается пресечь опасные его поползновения?

Все эти вопросы я мог бы решить лишь с помощью пани Челавовой; не следует держать ее долее в неведении, в конце концов, это мой долг — поделиться с ней своими сомнениями и склонить к совместной разгадке таинственного случая.

Итак, я с нетерпением ждал ее прихода.

Ждать пришлось недолго, она явилась на следующий же день, как раз после подсмотренной мною прогулки двойника.

Пани Челавова пришла еще более встревоженной, чем при первой нашей встрече. «Галлюцинация» снова повторилась прошедшей ночью и напугала ее сильней, чем прежде, — взгляд «мужа» стал еще агрессивней.

Бедная женщина считала себя серьезно больной, и я поспешил поделиться с нею своими догадками о мнимых ее видениях. Мои предположения, подкрепленные двумя эпизодами, свидетелем которых я стал, поразили ее до глубины души.

— Но ведь, пан доктор, — сказала она срывающимся от волнения голосом, — если все обстоит именно так, это же чудовищно. Существование двойника из плоти и крови, человека с невероятным, дьявольским сходством, да еще неизвестно как проникающего в квартиру, — такое и в страшном сне не привидится! Заклинаю вас, откройте мне истинную правду. Признайтесь, вы увидели, как я обеспокоена своим болезненным состоянием, и попросту решили отвлечь мое внимание, переключить на что-нибудь другое. Но, поверьте, даже прими я вашу выдумку за чистую монету, страх мой не исчезнет, просто причина его станет иной.

— Увы, сударыня, ничего не могу поделать. Я сказал вам то, в чем нисколько не сомневаюсь. Такой человек, по-моему, существует. А если я до сих пор не сообщил о нем в соответствующие инстанции, то исключительно ради вашего мужа.

Мои слова, произнесенные веско, тоном глубокой убежденности, явно поколебали недоверие пани Челавовой. Уронив голову на руки, она задумалась, исподлобья бросая на меня взгляды испуганной птицы.

— Доктор, — наконец прервала она молчание, — слишком вы загадочно выражаетесь. Вот вы говорите, что предпочитаете не сообщать куда следует только ради моего мужа, — как это понимать?

— Можем ли мы с вами поручиться, что профессор и вправду не знает о существовании этого человека?

— Что вы! — ужаснулась она. — Неужели вам могло прийти в голову, что он бы такое допустил?

— Не знаю, не знаю… Пока все это только домыслы, предположения. Хотя, сдается мне, в жизни вашего мужа есть какая-то тайна, в которую он никого, даже вас, не намерен посвящать. Не будем забывать — он истый ученый. Но если уж мне довелось заняться этим темным делом, придется задать вам кое-какие серьезные вопросы, возможно, не очень деликатного свойства, но без них не обойтись. В конце концов, учтите — я ведь медик.

— Ну что ж, постараюсь ответить.

— В котором часу вы оба ложитесь спать?

— Муж — ровно в восемь. Я, если не слишком за день устану, еще немного читаю, не больше часа. В девять уже ложусь.

— А когда ваш супруг встает?

— В восемь утра, минута в минуту. Я же стараюсь подняться пораньше, часов в семь, чтобы приготовить завтрак.

— И вы с ним никогда не отступаете от этого распорядка?

— За десять лет семейной жизни — ни разу. Стах в этом смысле железный человек.

— Гм… Поразительная пунктуальность, просто в голове не укладывается. Ровно двенадцать часов спать — и столько же бодрствовать.

— Признаюсь, первые годы нашей совместной жизни дались мне из-за этого режима нелегко, но потом удалось привыкнуть.

— Вы, кажется, говорили, что руки у вашего мужа во время сна ледяные. Нет ли у него еще каких-нибудь странностей?

Похоже, последний вопрос расстроил ее, напомнив о чем-то, что хотелось бы забыть.

Слегка поколебавшись, она все же ответила:

— Сон у моего мужа и впрямь какой-то удручающе странный. За всю ночь он ни разу не проснется, выглядит как мертвый, тело у него неприятно холодеет, не слышно ни дыхания, ни стука сердца. Никогда не забуду той ужасной ночи, когда я впервые это обнаружила. Мне показалось, что он умер. Мои отчаянные крики разбудили соседей, вскоре прибыл врач и констатировал смерть. Можете представить себе мою радость — впрочем, и ужас, и изумление, — когда ровно в восемь утра Стах поднялся с постели как ни в чем не бывало! Но со временем я сумела привыкнуть и к этому.

Я слушал ее со все большим напряжением, а когда она умолкла, откровенно признался:

— От вашего рассказа повеяло чем-то настолько небывалым, что я почти готов поверить спиритуалистам. И все-таки, не разделяя их теорию, попытаюсь найти иной путь к истине, хотя симптомы каталепсии у вашего мужа налицо. Как бы там ни было, в данном случае мне почему-то не верится, что мы с вами столкнулись с так называемой астральной ипостасью, или двойником. Чтобы распутать дело, мне нужно поближе приглядеться к этому субъекту. Вам довелось видеть его при более или менее сносном освещении. А не пытались ли вы хоть раз зажечь во время своих «галлюцинаций» лампу?

— Увы. Я бывала слишком напугана, чтобы решиться на это, не смела даже рукой пошевельнуть.

— Н-да, незадача. Мы оба плохо разглядели его: вы — в обманчивых лунных бликах, а я — при тусклом свете фонаря, да еще издали. Что-то тут надо бы придумать.

— Пан доктор, мне больше не выдержать таких экспериментов, слишком дорого они мне обойдутся. Если ваши догадки верны, мне грозит серьезная опасность. Ума не приложу, как быть. Не лучше ли рассказать все мужу и с его помощью избавиться от наглеца?

— А если профессор знает об этом человеке, каким-то образом связан с ним? Нет, сударыня, пока что идти на такой шаг не стоит.

— Так что же делать? Что делать?

— По-моему, выход один. Когда ваш супруг уснет, оставьте в спальне свет, а сами устройтесь на ночлег в другой комнате, обязательно закрыв ее на ключ. Вряд ли этот тип отважится взломать дверь — слишком большой поднимет шум, разбудит соседей; хоть он и бесцеремонен с вами, какую-то осторожность, судя по всему, соблюдает и старается не нарываться на неприятности. Так или иначе, лучше вам держать под рукой оружие. Я, правда, уверен, что пока оно вам не понадобится. А утром, к восьми часам, непременно возвращайтесь в спальню, чтобы не возбудить у профессора подозрений.