— Ladra Rotonda! Ladra, ladra!

Несколько человек кинулись даже в погоню за беглянкой. На лице Инес, побледневшей от испуга, проступила улыбка.

— Lasciate la! — успокаивала она разъяренных людей. — Lasciate la povera passa! Non m’importa!

А мне вполголоса бросила:

— Пускай носит его на здоровье. Я даже довольна случившимся. Может быть, она наконец-то оставит нас в покое.

Происшествие на Rialto не на шутку растревожило меня, и я всерьез стал беспокоиться за безопасность Инес. В тот же вечер мы решили уехать из Венеции и поселиться на Chioggie. И осуществить свое намерение не откладывая, завтра же после полудня. Поскольку суденышко, курсирующее между Венецией и этим живописным островом в южной части лагуны, отчаливает в пятом часу, а весь путь занимает часа два, мы рассчитали, что прибудем на место к ночи и найдем себе временное пристанище в одном из отелей. Потом я подыщу какую-нибудь виллу со стороны Адриатики, и там мы с Инес и поселимся.

На обдумывание планов и подготовку к отъезду у нас ушел вечер и часть ночи. Инес была очень оживлена, глаза у нее лихорадочно блестели, в таком состоянии она попрощалась со мной около полуночи. Мы условились, что я приду за нею завтра в три и мы поплывем гондолой к пристани на канале Св. Марка. Я ушел от нее успокоенный и вскоре уснул глубоким сном.

Утро следующего дня я посвятил улаживанию дел, связанных с переездом, а в полдень пообедал в trattoria на Cannareggio. Вышел из ресторана во втором часу. Охваченный нервозным нетерпением, немного прошелся по calle Vittorio Emanuele, выкурил массу сигарет и, не дожидаясь трех часов, велел ближайшему к берегу гондольеру отвезти меня к Инес. Когда мы подплывали к дворцу, я заметил у ступеньки какую-то гондолу, привязанную к одной из голубых тумб. Лодка была чужая, и в ней дремал не Беппо, а незнакомый гондольер.

— У синьоры гости? — недовольно спросил я.

Лодочник зевнул и, лениво потянувшись, ответил с загадочной усмешкой:

— О да, у синьоры гость, редкий гость.

Когда я поднялся по ступеням, завеса, отделяющая лоджию от комнат, раздвинулась и оттуда вышла Ротонда. Увидев меня, она вздрогнула, но тотчас овладела собой и с невозмутимым, каменным лицом двинулась мимо. Меня затрясло от ярости.

— Что тебе здесь нужно? — резко спросил я ее. — Почему ты все время околачиваешься возле этого дома?

Она ответила мне молчанием и, сойдя по лестнице, села в гондолу. Плеснула лопасть весла, заплясала рябь по воде, и лодка торопливо выплыла на середину канала.

Отодвинув завесу, я бросился в холл. На паркете, под одной из колонн, лежала Инес; в груди ее торчал вонзенный по рукоять венецианский стилет. Твердая рука была у Джины Вампароне, твердая и меткая: угодила в самое сердце…

И снова стоит прекрасный венецианский полдень, солнце играет на опаловой волне, и гладь лагуны искрится мириадами бликов. И снова, как в тот день, когда я впервые встретился со своей возлюбленной, я отчаливаю с нею от Fondamente Nuove. И так же, как тогда, мы плывем в том же направлении: к Кладбищенскому острову…

Она покоится предо мною на дне черной гондолы, прекрасная и безмятежная, с улыбкой на алебастровом лице, утопая в фиалках и белых розах, — спит, кроткая и царственная, на баюкающей волне, а сверху ее укрывает сапфировый свод небес…

Я припадаю к крохотным, в атласных туфельках, стопам, прижимаюсь губами и слышу, как за моей спиной, на возвышении, кто-то плачет…

Это Беппо — наш гондольер…

С некоторого времени в мою жизнь вторглись загадочные силы — являются некие знаки, по видимости невинные, облаченные в уютный покров обыденности. Я счел бы случайностью, стечением обстоятельств, повторись один, два, даже три раза: но коль скоро нечто происходит почти ежедневно и несколько недель кряду, невольно рождается сомнение: а нет ли тут какой-то цели? Неужели прелюдия неведомого?… Неужели после многих лет будничной повседневности в книге моей жизни откроется первая таинственная страница?…

Кто он, этот человек? Отчего скоро месяц, как я постоянно встречаю его в самых неожиданных местах? Какое мне дело до этого высокого седого господина в потертой накидке?

Встреча обычно происходит не сразу — сперва он непременно «дает о себе знать»: то есть за несколько минут до встречи обязательно привидится в ком-либо из прохожих. И сходство порой столь велико, что я готов присягнуть — опять он… и лишь в последний момент, минуя незнакомца, отдаю себе отчет: нет, этого человека я никогда раньше не видел. А через несколько минут встречаюсь с ним…

Интересно, нарочно ли он ищет со мной встреч? Сомневаюсь. Напротив, похоже, он ни разу и не приметил меня; во всяком случае никогда не смотрит в мою сторону, — его мягкие серо-голубые глаза всегда устремлены куда-то в пространство… Странный человек. Неужели вопреки желанию нас сводит какая-то неуловимая таинственная сила? Возможно, он и не подозревает о моем существовании. Наоборот, я сам преследую его, подобно тени? Неужели его предварительный «знак о себе» — лишь мое подсознательное предчувствие его приближения, и потому я усматриваю черты незнакомца в лицах других людей, или он и в самом деле сигнализирует свое скорое появление, на мгновение навязывая свой облик любому из прохожих?… Сдается, проблема неразрешимая…

Не раз в безлюдном месте я едва было не отважился остановить его и прямо спросить, почему он преследует меня, но смущение в последний момент удерживало от решительного шага: я не отважился на подобную, как ни рассуди, вольность. Ведь и он, в свою очередь, мог задать мне такой же вопрос…

….

Сегодня, проходя по мосту Святого Флориана, я снова увидел всех троих. Похоже, не ошибаюсь: я встречаю этих людей уже в пятый раз за последний месяц. Да, странное стечение обстоятельств! Медноволосая женщина необычайной красоты, стоит на мосту у первой правой арки и натягивает перчатку жемчужного цвета. В нескольких шагах от нее, ближе к середине моста, над железным парапетом, будто вглядываясь в течение бурной Дручи, склонился человек в рыбачьем комбинезоне, с рыжеватой бородкой клинышком; когда я прохожу мимо, взгляд его отрывается от воды и впивается в женщину: во взгляде и ненависть и безграничное обожание. Она, по всей видимости, не обращает на него никакого внимания…

А далее, у последней арки моста, прислонившись к статуе Святого Флориана, мой седовласый незнакомец, коего постоянно встречаю, мечтательно устремил взгляд в небеса.

Какое удивительное совпадение приводит этих людей уже в пятый раз в то же самое место, и я вижу их все в тех же позах?! Будто актеры на театре, неизвестно почему повторяют одну сцену. И видит ли сцену еще кто-нибудь, кроме меня? Или это предчувствие событий грядущих, проекция потрясений в далекой перспективе? Одно пока очевидно — люди на мосту не знают меня и ни в чем не отдают себе отчета. Ну что ж, подождем, подождем…

….

Вчера вечером я как всегда гулял в Стршелецком Парке — поднимался на холм; здесь мое любимое уединенное место — сюда почти никто не заглядывает. Парк запущен, почти одичал. Я прошелся по липовой аллее и задержался над обрывом с южной стороны. Шестой предвечерний час — золотой, закатный. Снизу доносится приглушенный шум города, погруженного в вечернюю дымку, колокола перебирают бронзовые четки звуков. В соседнем монастырском саду за решеткой ограды скользят чередой сестры кармелитки. Кажется, в предвечерней тишине я слышу их шепот — «Angelus». Черные одеяния стройными абрисами выделяются на фоне зелени, пурпуром умирающего солнца окрашиваются белые монашеские чепцы… Свернули в сторону между дерев и скрылись из виду. Вскоре зазвучал хор и орган.

Вечерня в часовне, отметил я, снимая шляпу.

На заброшенном теннисном корте пусто. Из асфальта, испещренного трещинами, пробивались редкие кустики травы, безжалостно разорванная металлическая сетка свисала странными клочьями.