Насытив взор созерцанием собственной прелести, она снова стала одеваться. Но теперь уже в совсем другие одежды. В дорогое, изысканное платье, как бы уподобляясь одному из женских портретов, висевших прямо перед ней на стене.
В голубом парчовом платье с воротником, наподобие чаши тюльпана окаймлявшим прелестную ее шею, Джина походила теперь то ли на Лукрецию Борджа, то ли на роковую Беатриче, словно сошедшую под чарами заклинаний с одного из ренессансных полотен. Манящая улыбка заиграла в глазах, спорхнула на раскрытые лепестки губ и медленно растаяла в уголках рта. Припомнила ли Джина годы любви и счастья? Повторяла ли одну из сцен, в которой когда-то участвовала? Или именно так одевал ее он, стилизуя под образец итальянских красавиц?
Весь во власти чар, веявших от ее облика, я забыл об осторожности и вышел из своего убежища, охваченный изумлением и восторгом. На шорох шагов она обернулась и заметила меня. Отпрянув назад, закрыла лицо руками, затем опустила их, неподвижно прижав к телу, словно пытаясь укрыться маской Ротонды, наконец, под упорным моим взглядом, смятенно запылала как роза. Затем вдруг, протянув ко мне руки и обжигая огнем прекрасных своих глаз, прошептала в экстазе:
— Giorgio mio! Giorgio mio! Mio carissimo Giorgino!
Кинувшись к ней на зов, не отдавая себе отчета, что зов этот — не более как трагическое недоразумение, что она увидела во мне того, другого, я бросился к ее ногам, обнял ее колени. Она задрожала всем телом и упала в мои объятия. Губы наши встретились, а тела слились в любовном исступлении…
Придя в себя и вдруг осознав, что же произошло, я увидел, что Джина лежит в беспамятстве. Я побежал за водой и стал приводить ее в чувство. Лишь только первые толчки крови стерли смертельную бледность с ее щек, и она с глубоким вздохом открыла свои грустные, изумленные глаза, я поспешно, как вор, выскользнул вон.
6 сентября
С того памятного происшествия, случившегося в ночь с 29 на 30 августа, минула неделя. Словно бы ничего и не было. Как и прежде, мы с Инес ежедневно видимся, пьем блаженство из общего кубка, плаваем, как прежде, в гондоле по лагуне, выбираясь на ближние и дальние прогулки. А все же что-то вкралось в наши отношения, какое-то отчуждение пролегло между нами. Несколько раз Инес ловила меня на приступах беспричинной задумчивости; однажды она бросила мне полный обиды упрек, что нередко во время любовных наших услад я произвожу впечатление безучастного. Но и я заметил в ней перемены. В них нет ничего такого, что можно истолковать как охлаждение ее чувств: перемены эти особого свойства. Донья Орпега с некоторых пор стала пугливой и нервозной. Малейший шум вызывает в ней преувеличенные страхи, малейшая тень вырастает до размеров страшилища. В последние дни она как будто постоянно к чему-то прислушивается, чего-то ждет.
Не далее как позавчера Инес, вся дрожа, прижалась ко мне, а когда я спросил, в чем дело, ответила:
— Мне постоянно кажется, что кто-то крадется ко мне неслышным шагом или затаился у меня за спиной. А то вдруг приходит в голову, что кто-то должен был сюда прийти и задержался в дороге; но от намерения своего не отказался, лишь отложил его на какое-то время — на неопределенный срок.
— Ну что за ребячество, дорогая, — успокаивал я ее. — У тебя просто нервное переутомление, ты стала чересчур впечатлительна.
— Нет-нет, Адамелло! Ты ошибаешься. Дело совсем в другом. Больше всего нервирует меня именно эта неопределенность, эти сомнения, эта нерешенность.
— Нерешенность насчет чего?
— Не знаю. Знала бы, не боялась. Страх перед неведомым — страх самый мучительный. Я чувствую, что окружена какими-то зловещими, враждебными флюидами.
Я пожал плечами и намеренно перевел разговор на другую тему. Мне почти всегда удается рассеять в ней эту болезненную боязнь неизвестно чего, и если бы не такие перепады настроения — хоть и минутные, но довольно неприятные, — жизнь наша напоминала бы цветущий майский сад.
За все это время Ротонду мне довелось увидеть лишь однажды. Сдается, она не узнала меня: прошла мимо с суровым и безучастным по обыкновению видом, с глазами, прикрытыми шлемом. Теперь я избегаю ее и возвращаюсь от Инес кружным путем…
10 сентября
И все же Инес была права. Ее опасения начинают приобретать более определенные формы. Сегодня уж можно сказать, что в каком-то смысле они небеспочвенны. Если, конечно, предположить, что этой помешанной бедолаги вообще стоит опасаться.
Ротонда преследует ее! Сомневаться не приходится. С некоторых пор старается держаться поблизости, кружит вокруг нее как зловещая сова, то и дело возникает перед нею как из-под земли — цветком скорби и печали. Никаких признаков агрессии — просто проходит мимо как неумолимое memento. Никогда даже не глянет на нас — хотя мы прекрасно понимаем, что она знает о нашем присутствии, что ищет встреч с нами, вернее, с Инес. И сдается, именно это каменное, высокомерное спокойствие, эта изысканная невозмутимость более всего нервируют мою возлюбленную. Нет возможности даже защититься от нее, ведь не пристает, не провоцирует. Вся ее сила в том, что она просто проходит мимо. Donna Rotonda che passa…
Она любит также подстраивать нам неожиданности — любит подстеречь внезапно, когда мы менее всего ее ждем. Третьего дня, поздно вечером, наша гондола отчалила от Ca d’Oro. Увлекшись разговором с Беппо, которому помогал править, я сидел спиной к набережной и на блюдал за игрой световых отражений на воде. И вдруг почувствовал, как Инес нервно сжала мне руку.
— Что, carissima?
— Взгляни, взгляни: там, на набережной, — она!
Я бросил взгляд в том направлении и в самом деле заметил ее над каналом — неподвижную и прямую как колонна.
— Очевидно, вышла на берег, чтобы проводить нас, — попытался я пошутить, но, взглянув на Инес, умолк…
В другой раз, в мое отсутствие, Ротонда неожиданно объявилась в саду Papadopoli, где донья Орпега ждала моего прихода. Она возникла из-за купы дерев так внезапно, что пораженная Инес невольно вскрикнула. К счастью, как раз в эту минуту подоспел я. Именно эта встреча утвердила меня в подозрении, что донна Ротонда преследует Инес.
Мою же особу она, кажется, полностью игнорирует, словно я для нее не существую. Или это только уловка ревнивой женщины? Хотя почему я считаю, что Джина должна ревновать меня, возможно, у нее совсем другие мотивы. Что, если мне суждено быть только «связующим звеном» между этими двумя женщинами, связующим звеном, и ничем более? Ведь очевидно, что она ищет встреч только с Инес. Неудивительно, что донья Орпега в такой тревоге.
— Не хотелось бы мне остаться с нею наедине, — призналась она мне сегодня за ужином. — Всегда я испытывала какое-то инстинктивное отвращение к этой юродивой, а теперь страшусь ее как нечистой силы. Вчера, после твоего ухода, когда я вышла на лоджию партера подышать вечерней прохладой, мне показалось, что Ротонда пыталась подплыть ко мне на гондоле.
— Это невозможно! — живо возразил я. — Тебе только показалось. Неужели она осмелилась бы?
— Уверена, это была она, я узнала по одежде, по этому ужасному то ли шлему, то ли шляпе. Она проплывала как раз возле моих ступеней и явно собиралась пристать к ним. Я в ужасе бросилась назад, в дом, — запереть входные ворота. Наглая идиотка! Не отходи от меня больше ни на шаг, мне страшно, Адамелло…
14 сентября
А ведь Ротонда ревнует меня! Ревнует как любимого мужчину! Меня убедил в этом комичный по сути инцидент на Ponte Rialto.
Мы отправились туда с Инес в полдень — поглазеть на людские толпы, стекавшиеся по случаю ярмарки, походить по рыночным рядам. Мост кишел гуляющими, торговцами и покупателями; в шумливом, разгоряченном суетой людском скопище задавали тон темноволосые, голубоглазые венецианки, cittadine с томными глазами, в черных траурных платьях и традиционных шалях и мантильях.
Мы остановились перед торгом синьора Джулиано, который звучно и вдохновенно перечислял достоинства своих колье. Одно из них, из овальных жемчужных зерен, приглянулось Инес. Я вклинился в словоизвержения торговца, нахваливающего свой товар, с вопросом о цене. Он подал нам колье с шутовской учтивостью, моментально заломив, по крайней мере, двойную цену. Я расплатился, мы уже собирались было отойти, но вдруг возле доньи де Орпега как из-под земли выросла Ротонда. Не успел я вмешаться, как она вырвала из рук Инес украшение и нырнула со своей добычей в теснящую нас толпу. Случилось это так неожиданно, что все вокруг оторопели. И только спустя какое-то время взорвался шквал возмущенных криков и ругательств.
