— Составьте мне компанию до моего дома.
— Вы так добры, — прошептал я, прижимая ее руку к губам.
Гондола уже разрезала носом воды канала. Мы плыли обратным путем в сторону Cannareggio. По дороге Инес назначила мне встречу тем же днем, после полудня.
— Вы здесь новичок, — говорила она, склонив чудную свою головку к плечу, — я буду вашим cicerone, покажу все достопримечательности этого города. Сама продумаю распорядок наших прогулок. Согласны?
— Буду вам бесконечно благодарен. С чего начнем?
Она улыбнулась.
— Секрет. Узнаете после обеда. Хочу сделать вам сюрприз. Итак, ждите в четыре у Ca d’Oro. До скорой встречи!
Гондола пристала к берегу, лебединая ее шея уткнулась в замшелые ступени лестницы, поднимающиеся среди колонн одного из тех чудесных дворцов, которые верным своим подобием отражаются в темной воде Canal Grande. Здесь Инес сошла на берег. Поджидающий слуга подал ей руку, поддерживая на зеленых от плесени, скользких, ненадежных ступенях.
— Беппо, отвезешь господина к S. Marcuola, — распорядилась Инес и, послав мне на прощание чарующую улыбку, исчезла за завесой в глубине галереи.
Сгорая от нетерпения, ждал я благословенного часа. Радостный подъем, вызванный неожиданным знакомством, был столь велик, что я, позабыв об обеде, не желая возвращаться в свое жилище у вокзала, неприкаянно бродил над каналами поблизости от Золотого Дома; никакими банальными действиями не хотелось отвлекать себя от сладостных, неотрывных мечтаний о ней. Я не мог допустить, чтобы между первой и второй встречей с предметом моих грез вторглись какие-нибудь прозаические события, потому-то и предпочел кружить все это время поблизости от назначенного места свидания. Часа через два, когда меня одолели голод и усталость, пришлось все-таки отойти от пристани Ca d’Oro; темной, узкой vicoletto вышел я на какое-то второразрядное кафе на углу улицы Vittorio Emanuele, где одним духом выпил чашку кофе. А несколькими минутами спустя снова стоял на бульваре, нетерпеливым взглядом уставясь в ту сторону, откуда должна была выплыть на своей гондоле Инес.
И она в конце концов приплыла. Нежная, смуглая, ослепительная. Я протянул ей руку, предлагая выйти, но она покачала головой:
— Поплывем дальше в гондоле. Садитесь вот здесь, — и показала мне место рядом с собой. — Beppo, cava il felze! — велела она гондольеру.
Пока слуга, исполняя ее волю, свертывал над нашими головами шелковый балдахин, Инес оперлась на мое плечо и, лукаво заглядывая в глаза, спросила:
— Вы хотя бы раз вспомнили обо мне с тех пор, как мы расстались?
— Синьора — отвечал я, утопая глазами в ее глазах, — я очарован вами.
— Так и должно быть, иначе и быть не могло.
— Куда направляемся? — кратко спросил я.
— В сторону Fondamente Nuove по системе поперечных каналов. Мне нравится скитаться в гондоле по этим тихим водным тропкам, вьющимся среди старых, пропитанных влагой домов.
Мы отчалили от берега. Направляемая уверенной рукой гондольера, лодка держалась близко к набережной, чтобы вскоре, после ловкого маневра, сделать пол-оборота вправо и, покинув Canal Grande, протиснуться в узкую горловину Rio di S. Felice.
— A-oel! — разнесся предупредительный клич Беппо. — A-oel! Sia stati!
Гондола проскользнула под аркой мостика, соединяющего улицу Vittorio Emanuele с площадью S. Felice, и снова свернула направо, в Rio di S. Sofia. Заслушавшись плеска весел, мы молча наслаждались плаванием.
Было в этой прогулке среди каменных зданий что-то завораживающее. Несмотря на всю прозу жизни, исходившую от этих двух-трехэтажных домов, старых, облупленных, с сохнувшим тут и там на жердях и веревках бельем, их окутывала загадочная атмосфера. Что-то притягательное таилось в сумрачных, скупо освещенных газовыми язычками портиках, что-то притягательное дремало в темных, проглядывающих сквозь створки ворот дворах, скрывалось в грязных, давно протухших бассейнах. Порой высунется из окна чья-то головка, сверкнут очи страстные, южные и сей же миг исчезнут, как бы испугавшись чужих глаз; порой из глубин таинственных альковов выплывет чудная, томлением исполненная песенка, завибрирует меж домов стенающим arpeggio и умолкнет, застыдившись неуместной своей красоты.
В черной, вязкой, застойной воде сливались в дрожи объятий причудливые контуры камней, водную гладь прошивали, радужно переливаясь на свету, какие-то маслянистые, толстые строчки и полосы. Кое-где из массивов жилых домов и зданий выступали воздушные крытые галереи — «мосты вздохов» серой, тоскливой обыденности, — как ладони, протянутые друг к другу над бездной, сопрягали они берега каналов; а вон каменный свод, выгибая подбрюшье над водой, перекидывает свой гибкий хребет из заулка в заулок.
Тишину улочек время от времени прорезали крики гондольеров.
— Sia fermi! — Sia stati! — Sia di lungo! — окликали они друг друга на поворотах.
На Rio di S. Andrea нам пришлось ненадолго задержаться: лодки сбились на узкой полоске воды, образовав затор; особенно туго пришлось пузатой, нагруженной углем товарной барже, зажатой суденышками в тиски; наконец, чиркнув бортом о набережную, она выбралась из западни, освободив путь и другим. Мы выплыли на канал Св. Екатерины.
— Налево, Беппо! Под арку ponticello! — распорядилась донья Инес.
Гондола подплыла к сходням дебаркадера. Мы высадились.
— Жди нас через десять минут на причале Fondamente Nuove, — наказала госпожа лодочнику.
— Sta bene, signora, sta bene.
Опершись на мое плечо, Инес стала подниматься по ступеням на берег, а старый гондольер пустился дальше в путь, чтобы свернуть каналом на север и через Stacca della Misericordia выплыть к Новым Набережным. Мы же тем временем миновали собор Св. Екатерины и углубились в лабиринт закоулков венецианской субурры…
Послеполуденное солнце, неспешно клонясь к западу, текучим золотом заливало квадратные плиты мостовой и слепило глаза.
— Как здесь весело, солнечно! — воскликнула донья Инес; статная, элегантная ее фигура отбрасывала густую длинную тень.
— Особенно если попадаешь сюда из мрачной утробы каналов, — добавил я. И, как мог, стал откупаться мелочью от настырной стайки грязных, оборванных детишек, увязавшихся за нами.
— Un baiocco, bella signora, un baiocco di poveri bambini! — скулила за всю компанию худая веснушчатая девчушка.
Донья Орпега вынула из сумочки десятка полтора монет стоимостью в пол-лиры, завернула в бумагу и со смехом подбросила вверх. Монеты со звоном рассыпались по плитам мостовой.
— Бежим отсюда, пока они собирают.
Мы торопливо свернули в ближайший переулок. Впереди, в нескольких шагах от нас, сверкнула бриллиантовым блеском лагуна.
— Вот мы и на месте. Это и есть Fondamente Nuove — в благословенном июльском великолепии предзакатной поры.
Убегающая вдаль линия бульвара кишела людьми. За столиками, расставленными перед кафе и кондитерскими, пили сладко-терпкую марсалу, турмалиновое chianti, пурпурную гранатину или крепкое nostrano родом из местных виноделен. Гондольеры в оранжевых блузах и широкополых черных шляпах зазывали прохожих, предлагая прогулку на Лидо, острова Св. Михаила, Мурано, Бурано или чарующую izola di S. Francesco del Deserto. Сияющий Беппо, довольный тем, что опередил нас, уже поджидал на своей «Rondinella» в живописной позе, опираясь на весло. Я вопросительно поглядел на Инес. А она, сходя в лодку, стройная и изящная, в облегающем сатиновом платье цвета bleu fonce, коротко бросила:
— San Michele!
— На Кладбищенский остров? — переспросил я, занимая место рядом с нею. — Почему именно туда?
— А что, вы уже там были?
— Нет, не был. — Я озадаченно глядел на нее. — Но, видите ли, меня не привлекают кладбищенские обители.
— И все же стоит осмотреть; в соседнем монастыре есть, кажется, монахи из поляков. Ну так что же, вы решительно возражаете?
— Ни в коем случае, — запротестовал я. — Как можно вам возражать? Avanti, signor gondoliere, avanti! Меня только слегка смущает, что мы начинаем наши прогулки с такого места.
