В этой твердыне, расположенной при входе в Неву, как бы на границе между старыми русскими городами (Старая Ладога, Тихвин и другие) и только что возникшими, удивительно органично сочетались укрепления средневековые (московской поры) и фортификационные сооружения петровского времени. Так возник новый Шлиссельбург, который был и каменным стражем, и водными воротами новой столицы с востока, и торговым центром, и военно-административной резиденцией.

Осенью 1741 года в высший военный орган России — Военную коллегию — явился подпоручик Ладожского канального батальона И. Гартвиг и заявил немало удивленным членам коллегии, что сделанная в Шлиссельбурге «наружная фортификационная работа учинена противно» как государственным указам, так и военным правилам. Речь шла о неправильной постройке одного из бастионов, руководил которой член инженерного корпуса инженер-подполковник Николай Людвиг. Свой поступок Гартвиг объяснил тем, что он иностранец, русский язык знает «недовольно», распоряжения начальства читает плохо и опасается, как бы его не сочли виновным.

Донос встревожил Сенат, Фортификационную контору и Военную коллегию. Эти учреждения к тому времени были буквально завалены бесчисленными рапортами «обретающегося при Ладожском канале» инженера-иностранца Николая Людвига о починке шлиссельбургских бастионов. И вдруг усердный и знающий свое дело автор посланий обвинялся в нарушении «регул» инженерной науки. Был назначен сыск. Для проверки обвинений Гартвига в Шлиссельбург отправилась специальная комиссия.

Тревога, однако, оказалась сильно преувеличенной. Как заявил Людвиг, при строительстве укреплений острова, «хотя уже и доподлинно имеется некоторое малое погрешение, но токмо оное учинено и есть не от меня, но от оного Гартвига, когда он при объявленной крепости у смотрения работ кондуктором был». Дело, по-видимому, кончилось не в пользу Гартвига, которого Людвиг грозил, кроме того, разоблачить «за дерзновенные и всем регулам противные поступки». Строительные огрехи были в конце концов исправлены, а тревога правительственных учреждений, вызванная «доношением» Гартвига, свидетельствует о внимании, которое уделялось Шлиссельбургу и после смерти Петра I.

В начале 1730 года Людвиг составил едва ли не самое полное из дошедших до нас описание крепости и проект ее перестройки. При этом он опросил окрестных жителей и высказал ряд собственных наблюдений. Людвиг впервые сообщил народное предание о возведении московского Орешка во время царствования Ивана III (то есть между 1462 и 1505 годами), распознал, что Королевская башня построена шведами, и даже привел одно чисто археологическое наблюдение о местонахождении руин древней церкви.

Записка Людвига подробно знакомит с петровским Шлиссельбургом, его обороноспособностью и тем самым помогает ответить на вопрос: могла ли средневековая твердыня быть приспособлена к новым приемам боя? Оказывается, что при соответствующей модернизации это было возможно.

Людвиг изучил и оценил боевые возможности шлиссельбургской «фортификации». Он отметил «крепкое» состояние стен и башен крепости и подчеркнул, что благодаря возведенным бастионам она «от сюрпризов или охватов свободна, и гарнизон в ней с строящими казармами от бомб и гранатов охранен».

Автор записки указывал и на изъяны укрепления, которые могут быть использованы врагом при штурме крепости. Неприятельские батареи, отстоящие от острова на 200 саженей, тем не менее в «малых часах обезвреживают открыто стоящие на бастионах пушки и пробивают брешь в стене». «А имеющиеся малочисленные на башне пушки в том его (противника) отвратить не могут же». Неприятель, погрузившись на суда и спустив их к острову, устремляется к бреши и идет на приступ. В описании действий, осаждающих Людвигу, не приходилось особенно фантазировать: слишком памятны были воспоминания о взятии Нотебурга в 1702 году.

В воображении инженера возникла новоотстроенная непобедимая твердыня. Людвиг предложил двухлетнюю программу оборонных работ. Она предусматривала строительство на северном и южном берегах Невы дополнительных укреплений, устройство шлюзов на Ладожском канале, напротив Головиной башни «для пристрела», возведение двухъярусных сводчатых (очевидно, по образцу Петропавловской крепости) бастионов. На земляной крыше таких укреплений располагался особый ярус боя. В стенах крепости устраивались пушечные бойницы. Причем на каждой стороне «фортификации» можно было поставить 150–160 пушек. Увеличивались площади бастионов, а их стенки обкладывались «самыми большими и крепчайшими каменными плитами». Рекомендовалось скопать ближайшие к крепости островки. В результате предложенных улучшений в случае штурма неприятель, по мнению Людвига, потерял бы много людей, снаряжения и времени. «То и тогда б никогда победить не мог. Разве он всю тую сторону, которую атакует, вовсе разорит и превратит в каменную кучу, что чрез такое дальнее расстояние яко семьсот шахов мало слыхано».

Некоторые идеи проекта Людвига были воплощены в жизнь, но в целом он не был осуществлен. В 1731 году было предписано содержать крепость «одной починкой».

Разноречивые оценки значения Шлиссельбурга стали звучать, когда прямая угроза захвата врагом бассейна Невы, казалось, навсегда миновала. Некоторые военные считали, что «крепость весьма мала и по ситуации безопасна». Вопреки этому Н. Людвиг в 1741 году писал командующему русскими войсками Антону Ульриху: «сия крепость, хотя и не при самые границы состоит, однако оная водяной путь из России и коммуникацию из Санкт-Петербурга защищает». В другом документе он указывал, что «все идущие в Санкт-Петербург и в прочие остзейские (то есть восточнобалтийские) места как военные тягости и припасы, так и провиант, кроме канала и Ладожского озера другого из реки Волхова водяного пути не имеют». А этот путь контролировал только Шлиссельбург, и значение его было еще велико.

Произвести оборонительные работы на острове вынудила необходимость. Земляные укрепления, которые еще в 1715 году Петр I предписывал обновить, в дальнейшем стали разваливаться, и пушки, стоящие за брустверами, оказались вовсе без прикрытия.

В 1738 году после многочисленных обращений Людвига правительство распорядилось сделать под бастионами каменный фундамент. В 1740 году «директор над фортификациями» Миних утвердил чертеж этих работ. Однако из-за высокого подъема в те годы невской воды ремонт задержался.

К началу русско-шведской войны, в 1741 году земляные укрепления острова находились в плачевном состоянии и «в немалой опасности от неприятеля». Людвиг писал тогда в Фортификационную контору, что защита острова с его 140 «слабыми и дряхлыми» солдатами и развалившимися бастионами настолько слаба, что он может быть захвачен сотней вражеских воинов. Угроза подействовала, и в ноябре-декабре 1741 года 500 рабочих спешно возвели Государев и Головин бастионы. Каменная облицовка бастионов и куртин между ними затянулась по меньшей мере до 1758 года. Кроме Людвига наблюдение за работами вел член Главной канцелярии артиллерии и фортификации прадед А. С. Пушкина, «арап Петра Великого» Абрам Петрович Ганнибал. Таким образом, почти три четверти века ушло на то, чтобы полностью создать вокруг острова в истоке Невы долговременные укрепления, первый проект которых торопливой рукой в 1702 году начертал Петр I.