Разгребая завалы дел, накопившиеся в наркомате за время его отсутствия, он работал дни напролет и писал Тамаре: «Я дома лишь утром и вечером, а обедаю около 5 ч. в Кремле. Даже в кинематограф не смог еще ни разу собраться, не говоря о театре или чем-либо подобном. Раза два вечером бывал на парадных обедах по случаю приезда то каких-то американских сенаторов, то рейхсканцлера Вирта, — их теперь несет к нам целыми тучами: становится модой ездить в Сов. Россию». Ему уже исполнилось 53 года, но он не хотел ограничивать ни свое рабочее время, ни график передвижений: в сентябре он был в Берлине, где родилась его младшая дочка Тамара, потом опять вернулся в Москву, а уже в октябре уехал в Лондон сдавать дела торгпредства и оставался там до ноября.

Не успел он вернуться на родину, как международные события опять потребовали его возвращения к роли дипломата. В январе 1924 года консерваторы в Англии потерпели поражение на выборах и к власти впервые пришли лейбористы, позиционировавшие себя как рабочая и даже социалистическая партия. Это вызвало в Советском Союзе бурный всплеск надежд, связанных в том числе с установлением дипломатических отношений между двумя странами. Действительно, 1 февраля новое правительство Рамсея Макдональда признало СССР де-юре, хотя тут же оговорилось, что дипломатические связи будут осуществляться в статусе поверенных в делах, а не послов. Однако Красин положительно оценил это решение, как и предложение Макдональда создать англо-советскую комиссию для решения спорных вопросов. Вновь ожили надежды на английские займы, но они не оправдались, да и просуществовало правительство лейбористов в тот раз недолго.

Тогда же Красину пришлось заниматься еще одним непростым делом. Третьего мая 1924 года немецкий коммунист Йозеф Бозенгардт, скрываясь от полиции, укрылся в здании советского торгпредства, но полиция ворвалась туда следом за ним и устроила обыск. Советский полпред Н. Крестинский немедленно закрыл торгпредство (что вело к прекращению всех торговых отношений между странами) и выразил решительный протест правительству Германии. В те же дни (21–31 мая) в Москве проходил XIII съезд партии — как уже говорилось, он впервые за долгое время избрал Красина членом ЦК. Выступая на съезде, он в непривычно жестком для него тоне осудил поведение немецких властей, представив инцидент как покушение на его любимую внешнеторговую монополию. Он говорил: «На карте стоят добрые отношения России и Германии, на карте стоит экономическое сотрудничество этих двух стран, которые по объективным условиям как бы созданы друг для друга. Мы обязаны предостеречь германское правительство, указать ему, что оно играет с огнем».

^{Любовь Красина с мужем — бароном д’Астье де ля Вижери. 1950 г. [Семейный архив К. д’Астье]}

На последнем съезде партии, в котором он участвовал, Красин фактически поставил ультиматум Германии, угрожая не только отказаться от подписания нового договора о торговле, но и прекратить с ней торговые отношения, которые, как он указал, были в тот период более выгодны Берлину, чем Москве. На другой день Литвинову как заместителю наркома по иностранным делам пришлось даже вызвать к себе немецкого посла и успокоить его. Однако Красин ставил целью не напугать немцев, а добиться от них давно желаемых уступок, а именно обеспечения советской торговой миссии те же права экстерриториальности, которыми пользовались посольства. После долгих переговоров 29 июля было наконец подписано соглашение, предоставляющее такие права торгпредству в Германии. Это стало прецедентом для других стран, вскоре предоставивших торгпредствам СССР такие же привилегии.

^{Катя Красина. Фотограф Фрэнсис Гудмен. 1933 г.}

Между тем инициатива Макдональда вызвала целую волну признания Советского Союза. Италия сделала этот шаг, обещанный Муссолини Красину, 7 февраля. Всего через месяц после этого за ней последовали Норвегия, Австрия, Греция и Швеция. Наметился прогресс и в отношениях с Францией: 30 октября левоцентристское правительство Эдуара Эррио также признало СССР, а 4 ноября сообщило Москве, что хочет видеть в роли полпреда в Париже не кого-то, а Красина.

Леонид Борисович сыграл большую роль в принятии решения о признании — 6 июля 1924 года он прибыл из Берлина в Париж, где общался с рядом политиков, включая Эррио. Франция и французы Красину не слишком нравились, поэтому своему назначению полпредом он был весьма удивлен. Даже сетовал на то, что эту должность отдали не Раковскому, известному франкофилу, а ему, кому всегда больше нравилась Англия. Но раз работа поручена, за нее надо браться.

На парижский вокзал Гар-дю-Нор он приехал на поезде из Берлина 4 декабря. Там его ждали сотни, если не тысячи людей — работавшие во Франции граждане СССР и французы, среди которых было много сторонников коммунизма. Встречать Красина пришел и Владимир Маяковский, знакомый с ним еще с довоенных времен; они жили на соседних дачах в Куоккале. Потом, уже после смерти Красина, поэт написал:

Речь идет о Жаке Дорио, политике-коммунисте, игравшем самую активную роль во встрече Красина. Позже он поссорился с СССР и стал столь же ярым поклонником фашизма. А тогда у советского полпреда были другие недоброжелатели: вскоре после прибытия, 11 декабря, прямо у посольства его едва не застрелила русская эмигрантка Мария Диксон (Евгеньева), которую суд признал душевнобольной. Об этом событии узнал весь мир; написал о нем в своем дневнике и писатель Михаил Булгаков: «Приезд monsieur Красина ознаменовался глупейшей в „style russe“ историей: полоумная баба, не то журналистка, не то эротоманка, с револьвером приходила к посольству Красина — стрелять. Полицейский инспектор ее немедленно забрал. Ни в кого она не стреляла, и вообще это мелкая, сволочная история. Эту Диксон я имел удовольствие встречать не то в 22-м, не то в 23-м году в милой редакции „Накануне“ в Москве, в Гнездниковском переулке. Толстая, совершенно помешанная баба. Выпустил ее за границу pе re (папаша. — В. Э.) Луначарский, которому она осточертела своими приставаниями».

^{Виктор Окс. [Семейный архив Окс]}

Любовь Васильевна Красина, охотно игравшая в Лондоне роль торгпредши, перебралась в Париж вместе с дочками, чтобы с еще большим удовольствием играть роль супруги посла. Для начала она занялась обновлением (конечно, за счет Советского государства) убранства в обветшавшем здании русского посольства на рю Гренель. Она так описывала жизнь своего мужа в Париже: «К девяти утра Л. Б. уже работал в своем кабинете. После чтения почты он получал отчеты за прошедший день от отдельных подразделений по торговле и другим делам. Иногда по утрам он принимал представителей других стран, желавших получить достоверную информацию о положении в России. По вечерам он часто посещал официальные приемы, на которых должен был присутствовать по статусу. Эта часть его обязанностей не доставляла ему никакого удовольствия, и он говорил: „Вот почему мне гораздо больше нравится работать в Англии, а не во Франции. Француз ничего не может сделать, не устроив сперва банкет. Прежде чем заключить какую-нибудь сделку, нужно съесть как минимум два громадных ужина вместе с людьми, с которыми ведешь переговоры. Еда там вкусная, но для меня это смерть!“»