На переговорах в Бресте он ничем себя не проявил (да и не пытался этого сделать), но в том же году впечатлил участников переговоров с Германией своим знанием страны и тем, что с ним охотно общались известные деятели — даже сам генерал Людендорф. После завершения переговоров он занимался государственной работой, но порой возвращался к дипломатии — например, в сентябре 1919 года возглавил советскую делегацию на переговорах о мире с Эстонией в Пскове. После изгнания из страны частей Красной армии эстонцы на правах победителей потребовали передать им в возмещение ущерба часть золотого запаса Российской империи. Красин быстро остудил их пыл, но вскоре отбыл в Петроград, которому угрожало наступление Юденича. Не исключено, что именно уверенная позиция советской делегации убедила эстонцев прекратить поддержку белого генерала, которому в итоге пришлось отступить. В декабре Красин прибыл в Тарту (Юрьев) и подготовил основные положения мирного договора с Эстонией, но в январе его отозвали в Москву ввиду тяжелого положения на железных дорогах (напомним, что он был тогда наркомом путей сообщения). Договор 2 февраля подписал заместитель наркома иностранных дел А. Иоффе — по нему обе стороны отказались от взаимных претензий и предоставили друг другу торговые привилегии; Эстония получила признание своей независимости, а в ответ стала первой европейской страной, признавшей Советскую Россию.
После возвращения Красина в Москву Ленин решил возложить на него куда более сложную дипломатическую задачу — добиться признания со стороны стран Антанты, которые с лета 1918 года осуществляли интервенцию на территории России. Хотя 14 января 1920 года они сняли морскую блокаду страны, торговать с ней никто на Западе не желал — в 1920 году объем российского экспорта составлял менее 1 % от уровня 1913 года. Позже Красин вспоминал, что 20-е годы прошли под флагом борьбы «за самые элементарные торговые права, за саму возможность продавать за рубежом советские товары в условиях полного отсутствия какого-либо их сбыта». Даже после отмены блокады страны Антанты отказывались торговать с Советским государством или зависимыми от него структурами — единственное исключение составлял негосударственный Всероссийский союз потребительских и кооперативных обществ (Центросоюз).
Либеральный британский премьер Дэвид Ллойд Джордж был настроен на налаживание связей с Россией, но на него давили союзники по коалиции — министр иностранных дел Дж. Керзон и военный министр У. Черчилль, настроенные резко антисоветски. Приходилось ему считаться и с союзной Францией, которая требовала «изоляции» России и активно поддерживала белую эмиграцию. Тем не менее в конце 1919 года Ллойд Джордж начал через своего представителя Джеймса О’Грейди переговоры с полпредом РСФСР в Эстонии М. Литвиновым под предлогом репатриации военнопленных. Об этом удалось договориться сравнительно быстро, после чего на повестку дня встал вопрос о возобновлении торговых отношений. Когда Лондон выразил готовность общаться только с Центросоюзом, в Москве срочно сменили некоммунистическое руководство этой организации и объявили о посылке на переговоры в Финляндию делегации «кооператоров» во главе с Красиным и Литвиновым.
Георгий Чичерин и Максим Литвинов
«Папаше» Литвинову не дали британскую визу, поскольку в 1918 году он был выслан из страны за революционную пропаганду. Тогда 25 марта 1920 года в Хельсинки направили делегацию из 29 человек во главе с Красиным: они должны были заключить торговые соглашения со Скандинавскими странами, чтобы показать Англии тщетность попыток изоляции России. Поездка началась с приключений: финские власти, лишь недавно подавившие коммунистическое восстание, запретили участникам делегации выходить из поезда, приставив к ним вооруженную охрану. Однако это не помешало им провести в Выборге переговоры о восстановлении торговых отношений между двумя странами. Севшие в поезд представитель правительства Энкель и председатель экономической комиссии Игнациус попросили разрешения прислать в Петроград трех делегатов для выяснения на месте реальных возможностей налаживания товарообмена. Но предложение не было принято из-за того, что финны наотрез отказались принять у себя такое же количество российских делегатов.
Советская делегация на Генуэзской конференции. [Bibliothèque nationale de France]
Тридцать первого марта делегация прибыла в Стокгольм, оттуда большая ее часть сразу же отправилась в Копенгаген. Красин на несколько дней остался в Швеции для переговоров с местными бизнесменами, 7 апреля последовал за коллегами в Данию, а потом полтора месяца курсировал между двумя странами. Прежде всего он был заинтересован в переговорах с посланцем Ллойд Джорджа Э. Ф. Уайсом, формально представлявшим Верховный экономический совет Антанты. Переговоры начались в тот же день в Копенгагене, куда уже прибыл Литвинов, пытавшийся взять на себя главную роль. В его телеграмме Наркоминделу 9 апреля сообщалось: «Вообще можно заметить у них стремление не заключать мира и продолжать нынешнее неопределенное положение». Такая позиция диктовалась отсутствием единства в лагере союзников: Франция выступала против восстановления отношений с Россией, Италия и Скандинавские страны были скорее за, Англия колебалась.
С. Либерман, входивший в состав советской делегации, вспоминал: «В Копенгагене между Литвиновым и Красиным обнаружились разногласия, которые соответствовали отмеченным выше различиям в „политической“ и „экономической“ ориентации. Красин был настроен более оппортунистически, согласен был на разного рода компромиссы, лишь бы получить право на въезд в Англию, Литвинов же хотел добиться от Англии принципиальных уступок в деле о визах для представителей Советского правительства. Уступчивость Красина была Литвинову не по душе; она, по его мнению, шла вразрез с основной политикой партии». Далее говорится, что Литвинов «в качестве стопроцентного большевика был приставлен своей партией к наркому Чичерину, которому коммунисты не могли простить ни его былого меньшевизма, ни его аристократического происхождения». Понятно, что буржуазные «спецы», составлявшие большинство делегации, предпочитали Красина Литвинову. Либерман описывает, как последний надел на один прием фрак с белым галстуком, не зная, что это униформа метрдотелей: «Красин подошел к нему и, не говоря ни слова, потянул его за злополучный белый галстук. Литвинов, смущенный, поднялся опять к себе. А наши спецы были горды, что их начальник Красин так хорошо знает этикет!»
Двадцать первого апреля Красин направил в Сан-Ремо, где заседал Верховный экономический совет Антанты, длинную телеграмму, попытавшись выяснить отношение союзников к возобновлению торговли с Россией. Он напомнил, что в январе совет предложил восстановить коммерческие связи с российскими кооперативами, и хотя, по мнению Красина, кооперативы не смогли бы справиться со всей государственной торговлей, Советское правительство согласилось временно предоставить Центросоюзу такое право «до окончательного решения вопроса». Далее Красин отмечал, что интервенция союзников и экономическая блокада Советской республики вызывают необходимость провести переговоры о заключении «формального соглашения», восстанавливающего торговые отношения между Антантой и Россией. В заключение он написал, что если решение об отмене блокады, принятое советом в январе, остается в силе, то советская делегация готова встретиться с представителями союзников.
В ожидании ответа, который пришел только через месяц, Красин подписал 23 апреля протокол о намерениях с датской фирмой, якобы представлявшей консорциум предприятий, о будущем открытии в Копенгагене клиринговой палаты для осуществления торговых операций с СССР. Если бы этот план осуществился, Дания могла бы стать перевалочным пунктом в торговле между Россией и Западом, однако, как вскоре выяснилось, фирма не представляла никого, кроме себя. Это было обычным явлением в те годы: на непаханой ниве торговли с Советами пытались нажиться прожектеры и откровенные жулики — как местные, так и эмигранты из России. Красина это не особенно расстроило: иллюзорную «клиринговую палату», как и соглашение со шведами, он пытался использовать для давления на союзников.
